– Что первое вспоминается Вам в связи с Сергеем Юрьевичем Юрским?
– То, что благодаря ему я познакомился с Игорем Виноградовым, главным редактором «Континента» (русский литературный, публицистический и религиозный журнал, издаваемый с 1974 года «третьей волной» русской эмиграции в Париже, а с 1993 года в Москве. – «Стол»). Для меня это было важно. Хотя Юрский, конечно… Юрский – это Юрский.
Я увидел его ещё в начале 70-х годов, он выступал на концерте где-то в очень престижном месте вроде Большого зала Консерватории, точно не помню. Мне тогда он не очень понравился – было всё смешно, но это было что-то очень советское. Мне уже тогда это сильно не нравилось. Я подумал: ну, человек играет в советской системе, пусть играет. И надолго про него забыл. А Господь так устроил, что потом наши судьбы пересеклись, и пересеклись очень мощно.
Вспоминается и участие Сергея Юрского в открытии нашего братского дома, бывшей усадьбы Богоявленское-Брыково, которую мы силами братьев и сестёр восстановили практически из руин и открыли в нём Культурно-просветительский центр «Преображение». Хотя он не участвовал в самой работе по восстановлению дома, но то, что именно он открывал братский дом вместе с нами, мне показалось знаменательно и хорошо. Просто хорошо.
Сергей Юрский и отец Георгий Кочетков на открытии Культурно-просветительского центра «Преображение». Фото: Евгений Фоминых / архив ПСМБКонечно, у него были компромиссы в жизни, но он был очень живым человеком. В какой-то момент, я думаю, ему очень хотелось вступить в наше Братство, но он всё-таки не решился. Не только из-за того, что высоко себя ценил и чувствовал собственное призвание. Он и хотел, и, видимо, боялся, что братская жизнь как бы немножко усреднит его талант и он сможет сделать меньше, будучи в Братстве. Может быть, это было и неправильное решение. Скорее, я думаю, если бы он вступил в Братство, то стал бы сильнее, мощнее, последовательнее. Для него это было бы важно потому, что он был непростой человек – он искал правду, искал истину.
У него были еврейские корни, и это было для него значимо, это чувствовалось. Но его дед, как оказалось, был священником – и эти свои русские корни, такие внушительные, он тоже очень ценил. Многие говорят о неоднозначности его фигуры, но при всём этом, это значительная фигура – не просто по таланту, а по тому, что он успел сделать. Он прошёл весь свой путь.
Я не случайно вспомнил про начало 70-х, когда мне показалось, что он слишком играет. Тогда Юрский был очень известен как исполнитель роли в фильме «Золотой телёнок». Это сначала и был его уровень, но этого было крайне недостаточно. Ильф и Петров тоже были слишком советские деятели и писатели. Их произведения он как раз много читал на том первом концерте, где я его видел. Но Юрский прошёл этот этап пути и ушёл от Ильфа и Петрова, перерос их и других таких полусоветских или совсем советских деятелей. Всё-таки в середине 70-х годов он был уже вполне зрелый человек, а вот, тем не менее, он после этого смог сильно измениться. Он очень сблизился с христианством, с православием.
– Насколько я помню, это произошло благодаря отцу Александру Меню?
– Я думаю, не только. Конечно, и благодаря отцу Александру, и благодаря нашему Братству, и, видимо, на него ещё что-то влияло, о чём я просто не знаю. Но мне-то было очень важно, что он движется – медленно, противоречиво, но движется именно ко Христу, именно в сторону христианства. Было заметно, как со временем он всё более и более по-христиански оценивал какие-то события и качества современной жизни.
– Можно ли назвать Сергея Юрьевича другом Преображенского братства и основанного Вами Свято-Филаретовского института? Считал ли он сам себя таковым?
– Безусловно. Наши отношения складывались на протяжении многих лет – это не было мимолётным увлечением. В Свято-Филаретовском институте его много лет знали как члена Попечительского совета. Он действительно думал также о вступлении в Братство и однажды в связи с этим сказал как бы о своём недостоинстве: «Мне совесть не позволяет, я себя ощущаю человеком, который стоит на берегу и видит, как плывёт мимо него замечательный корабль Братства. Он плывёт, а я стою». Он себя так оценил по отношению к Братству и не вступил. Всё-таки это делает ему честь, хотя и нотка сожаления, когда я об этом думаю, у меня всегда присутствует.
Ректор Свято-Филаретовского института Александр Копировский и актер Сергей Юрский. Фото: Евгений Фоминых / архив ПСМБ– Вообще это необычная дружба – большого актёра с серьёзным церковным движением.
– Тем более такого культового актёра.
– И всё-таки Вы думаете, что возможно в православном братстве быть такому человеку? Может быть, это в принципе несочетаемые реальности?
– Думаю, сочетаемые. Хоть он всегда сомневался. Мне не совсем удобно это рассказывать. У меня была одна беседа с ним на эти темы. Я помню, он пришёл на исповедь, и мы с ним долго на исповеди говорили, но и после исповеди тоже. Сергей Юрьевич сомневался, может ли он сочетать христианскую веру и актёрское искусство, свою профессиональную деятельность, требующую каких-то компромиссов – ведь иногда приходится изображать то и так, что не вполне согласуется с христианской совестью. Он как раз где-то услышал тогда, что в древней церкви профессия актёра была одной из запрещённых. Я ему сказал, что античный театр был языческим и во время театральных представлений в нём совершалось поклонение языческим богам – поэтому это ремесло было запрещено для всех христиан. Я его успокоил, сказав, что если он будет самим собой, если он, будучи актёром, будет христианином – это будет только честь. В наше время, не поклоняясь языческим богам, в театре можно сделать много подлинного и доброго.
Сами эти его вопросы говорят о напряжённой работе совести. Не просто морали, не просто внешнего закона, а совести – живой совести. Я помню, на меня это произвело большое впечатление.
– А что значит для Братства, что у него был такой друг? Что это для Юрского значило – быть другом Братства?
– Это какой-то особый дар человеку – быть другом Братства. У Братства ведь было много замечательных друзей. Я вспоминаю архиепископа Михаила (Мудьюгина), вспоминаю философа Владимира Бибихина. Академик Сергей Аверинцев много лет был членом нашего Братства, и это тоже выросло именно из личного дружества, из дружбы, этого замечательного явления. Сам Юрский, безусловно, был нашим другом, как и уже упомянутый мной его близкий приятель Игорь Виноградов. И сейчас у нас много друзей – взять хотя бы Олега Вячеславовича Щербачева или Вячеслава Владимировича Игрунова. Нашим другом был и Владимир Аверчев, и ещё можно назвать много таких друзей. Это наше великое богатство, то, что хранится в сердце. Иногда быть другом Братства труднее, чем членом Братства – не во всех случаях, но во многих. Потому что друг – это что-то очень неформальное. Другу Братства нужно самому искать свою дорогу и уметь неформально и глубоко жить вместе, но именно по-дружески.
– Друг это ещё и тот, кто не даст в обиду.
– Да, и Сергей Юрский заступался за Братство во время гонений, как и Сергей Сергеевич Аверинцев, и Никита Алексеевич Струве, и другие наши друзья. Это очень важно, потому что когда люди с такой живой совестью ратуют за наше Братство, то это, конечно, Братству делает честь, и мы тоже стараемся никого не подвести, чтобы быть на высоте их доверия. Явления такой дружбы имеют значение и для нашего народа, и для общества, и для церкви. Не так много людей, которые имеют авторитет в русском народе, вообще в нашем народе и способны на такую дружбу. За каждого такого человека надо благодарить Бога, и, если угодно, даже бороться за это дружество.
– Про Сергея Юрского можно сказать, что он был человеком призвания, а значит, человеком, чутким к призванию других. Но Вы совсем мало говорите о нём как об актёре, режиссёре, деятеле искусства, как будто его человеческое призвание ставите выше профессионального.
– Конечно, конечно. Для Юрского профессия была точкой приложения его жизни. Он хотел разобраться в жизни, он хотел показать какой-то пример, хотел высмеять тёмное, дурное, некачественное, античеловеческое. И с этой позиции он никогда не сходил – и в период своих подъёмов, но и в другие периоды тоже. Поэтому у каждого из тех братчиков, которые с ним прямо общались, я думаю, есть нечто большее, чем только уважение к Сергею Юрьевичу – какая-то любовь к нему и почтение. Так же, как к другому человеку из мира искусства – Елене Камбуровой, тоже другу нашего Братства.
Выступление Елены Камбуровой. Фото: Кирилл Мозгов / архив ПСМБОн был, безусловно, очень талантливым актёром, но для меня он важнее, конечно, как личность, как человек. Его театральное творчество, так гремевшее в своё время, мне кажется, после смерти человека уходит на второй план, а может и дальше. Важнее то, что за этим стоит, духовные качества человека. И другие человеческие качества важны – ум, чувства, сила воли, но духовные – свобода, верность, открытость и честность, умение любить и дружить – на первом месте. Это самая тонкая материя, самые важные вещи. Человек, может быть, и сам их не ценит, пока живёт на земле во плоти, но именно они определяют всё остальное в его судьбе.
– Уже шесть лет, как Сергей Юрьевич перешёл в небесные обители. Сохраняется ли он в памяти Братства?
– Друзей не забывают и при жизни, и после смерти, и в любом состоянии, и даже когда что-то порой не ладится – всё равно друг есть друг. Это очень близкий, родной человек. Неслучайно у греков есть отдельное слово «любовь» – «филиа», которое относится именно к дружеству. Когда мы говорим «библиофил», то подразумеваем, что это такая любовь к книгам как к друзьям. Конечно, в братском помяннике у нас есть место не только для членов Братства, но и для друзей. Это важно для нас. Сергей Юрьевич был настоящим, глубоким и сознательным другом Братства. Он не просто защищал наше Братство от неправды и клеветы, но он как редко кто понимал, что значит дружить с Братством, что Братство – это люди, это какая-то совместная жизнь, а не структуры и не идеология. Это, как ни странно, чувствуют и понимают немногие. Хотя кажется, это так просто, это лежит на поверхности. Конечно, есть и идеи, не может не быть и какого-то способа организации общей жизни, обеспечивающего её красоту, стройность и разумность – но дружить лучше с людьми, а не с идеями и структурами.
Очень хорошо, что у нас сегодня есть повод говорить именно о дружбе между выдающимся человеком и вот таким сообществом, как церковное православное и в то же время русское братство, ведь братство – это ещё явление культуры и христианского просвещения. Он очень внимательно относился к нам, к каждому из нас, а мы относились к нему очень внимательно, к его суждениям и его действиям. И даже тогда, когда он не решился вступить в Братство – это нашу дружбу не разрушило.
– Это всё дружба во Христе, христианская. А могут быть у Братства друзья, положим, из мусульман или атеистов?
– Пока таких друзей у Братства не было. У меня лично были, а у Братства не было. Я не знаю, закономерно это или случайно. Мне кажется, сейчас пока рано судить об этом и делать выводы. Может быть, у православного братства должны быть в первую очередь православные друзья, или хотя бы те, кто открыт душой, сердцем, своей жизнью именно к вере. Может быть, сами эти люди ещё не очень церковные, но не возникает противоречия, отталкивания друг от друга. На личном уровне, конечно, друзья, как и родные, могут быть разные – верующие, неверующие. Среди моих друзей есть уж точно люди не церковные. Но личное дружество – это одно, а дружество с целым братством это что-то особенное, стоило бы ещё продумать, что это за явление – такая дружба. Она ведь не теряет своей личностности, но обретает характер соборности. Именно это очень ценно и важно, что и личностность, и соборность присутствуют в такой дружбе.
Для меня, конечно, здесь в первую очередь пример – уже упомянутый архиепископ Михаил (Мудьюгин). Я не ожидал, что мы можем подружиться с одним из моих преподавателей в Духовной академии, бывшим её ректором, потомком братчиков Александро-Невского братства – одного из необычайных проявлений святости, просвещённости и благородства в XX веке. Я уж не говорю про то, что он был архиерей, архиепископ, и прочее.
Нельзя здесь не вспомнить и отца Виталия Борового – мы с ним дружили и глубоко, и очень серьёзно. У него было много неправославных друзей. Тем не менее это была церковная дружба, в которой, если она настоящая, всегда есть много необычайного. У нашего Братства тоже есть друзья-христиане не только православные, и всегда плодом такой дружбы является то, что мы объединяемся с ними в вере на каком-то новом, не внешнем уровне, на котором возникает единство, которого между конфессиями как таковыми нет. Такой же была, я думаю, совершенно замечательная дружба Сергея Сергеевича Аверинцева с баронессой Фэри фон Лилиенфельд, которая формально была лютеранка, но по духу стала православной, в общении с ней нам нельзя было почувствовать никакой конфессиональной разницы.
Сегодня не случайно нам интересно было вспомнить о Сергее Юрском именно в качестве, в котором, наверное, его мало кто знал, – в качестве друга Преображенского братства.
