Но главное – озадаченная воспитанием «нового человека» советская власть почувствовала важную роль детской книги. «Впервые за существование мира страна к ребёнку отнеслась всерьёз. К дошкольному, самое большее – шестилетнему – всерьёз, – пишет в 1931 году в Марина Цветаева, находясь в Париже. – В Англии, когда ребёнок переходит улицу, всё останавливается. В России ребёнок всё приводит в движение. „Его Величество Ребёнокˮ – это сказала Европа, а осуществляет Россия».
На I Съезде советских писателей в 1934 году прозвучал призыв видеть в детской литературе «большое искусство для маленьких». Властям важен был, конечно, результат – выросшие на этом «большом искусстве» идеологически правильные, подкованные советские граждане, без страха и сомнения, готовые умереть за коммунистические идеалы. Многие писатели же, кажется, сосредоточились на слове «искусство», периодически выдавая среди пропагандистского шлака подлинные литературные шедевры.
После революции в детской литературе произошёл серьёзный переворот: впервые маленький читатель стал восприниматься как полноценный член общества, гражданин, личность, с которой можно и нужно обсуждать важные взрослые темы, включая политические, социальные, научные. Гораздо позже, беседуя с Лидией Чуковской, Самуил Маршак вспоминал: «Нас увлекало то, что можно было строить новое, и то, что можно было убрать старую рухлядь и из беллетристики, и из популярщины, где всё было переводно, дидактично, без художественного замысла. Нас увлекало и то, что в детской литературе элементы художественный и познавательный идут рука об руку, не разделяясь, как разделились они во взрослой литературе».
До этого в детской литературе преобладал морализаторский тон, царили нравоучительные истории, в основном переведённые с немецкого. Теперь взрослые задумались не только о том, что ребёнку полезно читать, но и о том, что ему интересно.
Демократия достигла такого уровня, что 1933 году Максим Горький обращается через «Пионерскую правду» к детям всей страны: «Что вы читаете? Какие книги нравятся вам? Какие книжки вы желали бы прочитать?». Детские ответы и пожелания для «Детгиза» публиковались в рубрике «Отвечаем Максиму Горькому».
Очевидно, что сказки про принцесс и бедных сироток советских детей больше не волновали. Вообще сказка была не в почёте (мы рождены же, чтобы сделать её былью). Если в 20-х годах сказки Корнея Чуковского пытались запретить из-за множества буржуазных деталей и за несоответствие советской морали (ну какая может быть свадьба в Стране Советов?), то к 30-м появляется термин «чуковщина», которым обзывают всё неактуальное, безыдейное.
Чуковский публикует в «Литературной газете» письмо, где отрекается от старых сказок и обещает написать сборник стихов «Весёлая колхозия». К счастью, вместо этого займётся переводами, в том числе детской классики, и психологией детства. Мощный культурный и образовательный бэкграунд многих авторов того времени не позволял им скатиться (даже, возможно, при желании) до агитаторов.
Эпизод из фильма Александра Птушко «Золотой ключик». Фото: РИА НовостиНекоторым сказкам всё-таки удалось вписаться в пионерское детство. Как ни парадоксально, большинство из них – переписанные на новый лад иностранные произведения: «Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина (1938), «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова (1939) и, разумеется, советских бестселлер – «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936). Работу над переводом «Пиноккио» Алексей Толстой начал ещё в 1920-х годах, но к 30-м понял, что оригинальный Коллоди безнадёжно устарел. Он пытается написать «Буратино» по всем канонам социалистического реализма. В результате открывает новый жанр – сатирическая сказка, – который станет очень важным в советской литературной традиции и подарит советским пионерам героя, не очень-то отвечающего идеалу «нового человека».
Вообще с героями в детской книге 30-х годов было всё совсем не однозначно. Оно и понятно, ведь писали эти книги чаще всего личности неординарные, с богатым прошлым: в литературу в это время приходят герои войны и путешественники, учёные и моряки (согласитесь, то, что «Приключения капитана Врунгеля» написал настоящий мореплаватель Андрей Некрасов, придаёт этому произведению особый шарм).
Да, были и чеканные, канонические «новые люди», как, например, Павка Корчагин из автобиографического романа «Как закалялась сталь» (1930–1932) Николая Островского, который жил так, «чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».
Но была и «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» (1939), где хрупкая девочка Таня переживает расставание с детством. «Мне захотелось подготовить сердца моих юных современников к грядущим жизненным испытаниям. Рассказать им что-то хорошее, <…> показать очарование первых робких встреч, зарождение любви высокой, чистой», – писал Рувим Фраерман. Сам он в 20-х служил комиссаром партизанского отряда и устанавливал советскую власть у тунгусов (вот откуда прекрасное дитя природы – Филька).
Или бунтари и фантазёры Лелька и Оська из «Кондуита и Швамбрании» (1930–1933), автобиографической повести Льва Кассиля о дореволюционном детстве. Остроумная динамичная приключенческая история пользовалась большой популярностью у советских детей, пока в 1938 году не расстреляли Иосифа Кассиля по ложному обвинению – того самого Оську, что совершил революцию в Швамбрании и сверг тиранию царя Бренабора. После этого книга долгое время не переиздавалась.
Кинофильм «Тимур и его команда», 1940 год. Режиссер Александр Разумный. Киностудия «Союздетфильм». Фото: РИА НовостиКазалось бы, самый идеальный образ советского подростка нарисовал Аркадий Гайдар в «Тимуре и его команде». Но трагический жизненный опыт и большой литературный талант автора не позволили сделать из героя идеологического истукана. Это вам не Павлик Морозов. Этот таинственный рыцарь, ведущий скрытую жизнь, тайно творящий добро советский Робин Гуд – носитель отнюдь не коммунистических, а прямо-таки христианских добродетелей. О «Тимуре» говорили, что даже взрослые, не принимающие советской власти, попали под его обаяние. Несколько поколений играли в «тимуровцев». Это было движение мощнее «толкинистов».
Главной заслугой советской детской литературы 30-х годов стало то, что, несмотря на жесточайший идеологический диктат и цензуру, она не только вывела книгу для детей на уровень большой литературы, но и воспитала читателей, которые научились читать между строк.
Главный пролетарский писатель Максим Горький, слова которого о пользе чтения любили цитировать в школе, сказал ещё и такое: «Книги читай, однако помни – книга книгой, а своим мозгом двигай!». Возможно, именно на лучших образцах, шедеврах, которые пробились сквозь героически-идеологическую броню детской литературы 1930-х годов, и выросли «двигающие мозгом» советские люди.
