Материал основан на лекции, прочитанной в рамках «Лектория Русского университета», прошедшего 2–6 ноября 2020 года и посвящённого осознанию русских потерь в ХХ веке, а также различению русского и советского периодов отечественной истории.
Элита, как известно, многослойна. Существует высшая элита. Это всего несколько сот человек. Существует чуть ниже слой – условно говоря, генералитет. Это военные и гражданские в высших чинах. Есть, наконец, слой, из которого элита преимущественно и комплектуется. Он обычно невелик, это 1–2 % населения. Ну и – шире – существуют массовые элитные группы. Это, грубо говоря, практически весь образованный слой.
Элита состоит из людей, обладающих каким-либо активом. Этим активом может быть образование, знания, способности, богатство. В любом случае элита формируется естественным путём.
В обществах разного типа элита формируется по-разному. Если мы возьмём общества аристократические, то там элита формируется из представителей очень узкого круга ведущих родов, семей. Роды, составляющие 10% от всех участвующих в процессе формирования состава "генералитета", дают 60-80 % всех высших лиц, в том числе 2% наиболее знатных – 25-40%, в то время как от большинства других родов в число высших лиц попадают единицы и в сумме их
представители обычно составляют меньше четверти от всего слоя элиты. Это соотношение наблюдается в Московской Руси в доимперский период, в Древней Японии, позднесредневековой Корее, Древнем Риме.
В обществах Нового времени, которые являются по преимуществу бюрократическими, ситуация совершенно иная. Там роды, представленные всего одним лицом, составляют до половины и больше, в то время как 2 % знатных родов дают около 15 % представителей элиты.
Российская империя на протяжении более 200 лет своего существования демонстрирует как раз тип бюрократического общества, в котором нет засилия очень узкого круга родов.
Семья Александра III. в компании близких друзей во время охоты в Опале. Беловжская Пуща, 1894 г. Фото: Kovalskij, I / Wikimedia CommonsМной проводилось исследование российского, условно говоря, генералитета. Это не только военные, но и высшие гражданские чины первых четырёх классов. Таких лиц за всю историю империи до 1917 года было выявлено более 36 000 человек. Они принадлежали примерно к двадцати двум тысячам родов. Довольно типичная картина для европейских обществ Нового времени, когда наиболее значимые 2 % родов дали лишь 15 % всех высших лиц. А те роды, которые в сумме составляли 10 %, дали только 30 %. Тогда как те роды, которые были представлены лишь единственным лицом, дали почти половину.
Чем дальше, тем более выслуженный характер имела российская элита. В XVIII–XIX веках Россия была практически единственным европейским государством, где включение человека в состав высшего сословия происходило автоматически на основании его повышения по службе. Эта практика – когда за служебные, научные и прочие заслуги люди причислялись к высшему сословию – уникальной не была. Но почти во всех других странах это носило случайный характер и не регулировалось никакими специальными законами. Монарх мог возвести в дворянство кого-либо по своему усмотрению. Во Франции, например, это могли быть лица, занимавшие определённые должности в системе муниципального управления. Но это происходило не автоматически.
В России же начиная с введения знаменитой Табели о рангах получила распространение практика, когда человек по достижении первого офицерского (или на гражданской службе – штаб-офицерского чина коллежского асессора) автоматически получал дворянство и мог дальше двигаться по служебной лестнице. В результате такой практики до 85–90 % дворянских родов, которые существовали в Российской империи ко времени революции, имели выслуженный характер.
Табель о рангах, одна из редакций XVIII века. Фото: Wikimedia CommonsПринцип государственной службы и раньше доминировал над всеми другими обстоятельствами. Это было известной особенностью России начиная ещё с XVIстолетия. Даже в аристократический период Московской Руси человека отличала не столько знатность его рода, сколько положение этого рода на государственной службе. Знаменитое местничество было основано не на древности самого рода, а на древности его службы российскому престолу. В этом смысле и последующее усиление принципа выслуги появилось не на пустом месте, а было развитием уже известной традиции.
Кроме тех случаев, когда человек уже принадлежал к высшему сословию, продвижение в элиту осуществлялось достаточно постепенно. Обычно выдвижение происходило из низов на протяжении двух-трёх поколений. Если посмотреть на основателей родов, которые получили дворянство на службе, то наиболее крупную группу из них составляют выходцы из так называемых обер-офицерских детей, то есть дети чиновников или офицеров, не достигших потомственного дворянства. Порядка 22 % составляет духовенство, затем идут купцы, мещане, крестьяне, солдатские дети и другие. В большинстве случаев человек начинал служить, переходил в состав служилого слоя, за службу получал личное дворянство. И его потомки начинали уже не с нуля, а с определённого уровня. Это было характерно и для других развитых стран, даже и в XX столетии. Разумеется, у какой-то части – около 20 % людей – социальная мобильность происходила быстрее, они попадали в высший слой непосредственно за свои заслуги. Но в среднем выдвижение из низов происходило примерно в третьем поколении, это достаточно универсальный закон.
Родоначальники более трети дворянских родов Российской империи начали служить в первой половине XIX века при императоре Николае I– именно тогда был создан полномасштабный государственный аппарат.
Николай I на строительных работах. 1853г. Изображение: Михаил Зичи / Wikimedia CommonsВопреки распространённым представлениям высокое положение достаточно редко непосредственно наследовалось. Если мы посмотрим на происхождение высших военных и гражданских чинов первых четырёх генеральских классов, то увидим, что детьми генералов (то есть столь же высоких чинов) были только 15 %. Таким образом, служба была определяющим условием для продвижения человека.
Ещё одна особенность российского служилого сословия – очень тесная его связь с образованием. Пожалуй, ни в каком другом государстве не существовало столь тесной зависимости между успешностью продвижения по службе и уровнем образования. В России это имело очень жёсткие основания. Ещё в начале XIX столетия был принят закон, связывающий сроки достижения следующих чинов с наличием высшего, среднего или начального образования. Эти сроки существенно различались.
В советское время был распространён миф о том, что чиновничество было косное и невежественное и ему противостояли образованные разночинцы. В действительности дело обстояло диаметрально противоположным образом: чиновничество было самой образованной частью российского общества, тем более высшее чиновничество. Более трёх четвертей писателей вышло из служилых семей, и больше половины самих писателей XVIII–XIX столетий были либо офицерами, либо чиновниками. Российская служилая элита была высококачественным материалом и не имела равных по своему образовательному культурному уровню среди других слоёв населения.
Если посмотреть на состав чиновников ряда министерств накануне революции, то видно, что высшее образование имели большинство из них, причём в некоторых ведомствах этот процент был исключительно высок. Например, среди чиновников Государственной канцелярии высшее образование было у 71 %, среди чинов Ведомства императрицы Марии – у 69 %, в Министерстве финансов – больше половины, путей сообщения – 74 %, народного просвещения – 93 %, земледелия – более 80 %, торговли и промышленности – 72 %, юстиции – 96 %.
Императорский Санкт-Петербургский университет. Изображение: www.spbu.ruМного это или мало – можно судить, сравнив с советскими министерствами. В конце 1930-х годов в Наркомюсте высшее образование имели менее 14 % служащих против 96 % в 1916 году, в Наркомфине – менее 20 %, в Наркомате путей сообщения – 11 % против 74 % в царское время, в Наркомземе – 26–27 % против 80 %. Образовательный уровень российской служилой элиты был исключительно высок.
Если в XVIII столетии служилая элита сохраняла некоторую связь с собственностью, то к началу XX века практически её утратила. Если мы возьмём более 6 тысяч высших гражданских чинов на 1916 год, то увидим, что какой бы то ни было собственностью обладали менее 30 %, считая их жён и родителей. Личной собственностью обладали только 20 %. Если брать только земельную собственность, а не дома, дачи и прочее, то цифры уменьшаются до 22 % и 16 % соответственно. При этом родовую землю имели только 12 % высших гражданских чинов.
Чем дальше, тем большее число лиц приходило в дворянство из среды бывших податных сословий. Этот процесс сопровождался демократизацией образовательной системы: в начале XX века среди студентов университета потомственных дворян было всего 10–12 %, тогда как лиц податных состояний – почти две трети. Соответствующий состав имели гимназии, реальные и технические училища.
Это говорит о том, что в Российской империи, даже имея крестьянское происхождение, можно было получить прекрасное образование. Множество людей, дошедших до самого верха, происходили из крестьян, из мещан. Они окончили университеты и вошли в состав элиты. Конечно, в ходе любых революций возникает какое-то количество бенефициаров. Но если в нормальном обществе из низов выдвигаются, получают образование и входят в элиту люди, которые действительно этого достойны, то в Советском Союзе умышленно предоставлялись гарантии заведомо негодным категориям. Настоящее образование может иметь очень небольшой процент людей. И человек, окончивший советский вуз, совершенно напрасно считает себя хорошо образованным. Потому что советский вуз по качеству не даёт даже того образования, которое давала средняя полная школа императорской России.
Эта российская элита в ходе революционных потрясений была практически полностью устранена. Даже если мы возьмём массовые элитные группы – инженеров, врачей и др., – их страна потеряла чуть больше половины. Они либо погибли, либо умерли от эпидемий, от голода, либо оказались за границей.
Евгений Боткин, лейб-медик семьи Николая II, во время процедуры лечения грязевыми ванными царевича Алексея Николаевича. Фото: Wikimedia CommonsЕсли взять выпускников наиболее элитных учебных заведений – Училища правоведения, Царскосельского лицея, – то на советской территории из них осталось около 10–15 %. Но и тех постепенно ликвидировали в ходе различных дел.
Ни одна из других известных революций даже близко не стояла рядом с русской по своим последствиям для прежней элиты. Если во Франции и спустя 30 лет после революции до 40 % элиты составляли бывшие чиновники королевской службы, то в России из бывших чинов практически никто не сохранил своего статуса и положения. Формальный свой статус сохранили несколько десятков членов Академии наук, которым повезло не умереть с голоду в 1918–1920 годы.
В военной сфере репрессии 1929–1931 годов выбросили из армии практически всех кадровых офицеров. На 1931 год среди 2 260 лиц высшего и старшего командного состава 60 % не имели до революции даже полного среднего образования. Поэтому, когда ссылаются на то, что был вот такой маршал Шапошников, надо просто иметь в виду, что он был практически в единственном числе. Ну, там ещё буквально несколько человек из бывших кадровых офицеров.
Советская номенклатура отличалась своею неформальностью: не существовало никаких формальных критериев, по которым человек мог бы в неё вступить. Когда элита формируется естественным образом, то нельзя человека, обладающего определённым чином и должностью, вдруг взять и перевести на низкую, не соответствующую его статусу должность. Нельзя, потому что он обладает определёнными правами, проистекающими из его формального статуса. Члены номенклатуры формального статуса не имели: сегодня ты член Политбюро, а завтра – директор электростанции. Причём это не то чтобы ты ушёл в отставку – нет, тебя просто понизили. И никто не мог предъявить претензии: по какому праву меня так? Потому что не было никаких прав.
Большевики любили подчёркивать, что у них государство нового типа, призванное быть орудием мировой коммунистической революции. Соответственно, на первый план выдвигались люди, которые были прежде всего идейно преданы власти, разделяли в полной мере её идеологию. Это определило и состав советской элиты. В первом поколении он отличался ещё не очень сильно, поскольку в значительной мере состоял из так называемых профессиональных революционеров, которые были примерно на четверть выходцами из образованного слоя. В последующих поколениях такие люди составляли ничтожный процент.
Из органов управления вытеснялись не только бывшие представители культурного слоя, но и их дети. Им законодательно был запрещён приём в вузы и в старшую школу. Поэтому советская элита по своему социальному составу представляла собой противоестественное явление. Был фактически осуществлён отрицательный отбор, когда люди наименее образованные, наименее культурные имели преимущество при выдвижении.
Люди хоть сколько-то образованные играли подчинённую роль по отношению к идейным командным кадрам – условно говоря, "комиссарам". В 1930–1940-е годы было совершенно нормально, когда начальники главных управлений имели вдвое худший образовательный уровень, чем их заместители. Комиссар, коммунист как носитель высшей правды уже только поэтому имел право руководить, а не потому, что был более компетентен в каком-то деле. То есть принцип отбора кадров радикальным образом поменялся.
Предполагается, что элита потому и элита, что обладает качественно иным, более высоким уровнем образования и культуры. После Второй мировой войны схваченные в Восточной Европе русские офицеры-эмигранты провели достаточное время в советских лагерях. В воспоминаниях они с недоумением отмечали, что между советским солдатом и советским офицером абсолютно нет разницы: это абсолютно одинаковые люди, одного уровня, одних привычек.
Даже в том поколении, которое пришло к власти начиная с конца 1930-х и до середины 1950-х годов, 10 % не имели вовсе никакого специального образования. Характерно, что и в дальнейшем, когда вузовское образование уже было формально практически обязательным, только 25 % получили его нормальным образом –непосредственно после школы в возрасте до 23 лет, очно. Все остальные сначала были выдвинуты на руководящие должности и только потом заочно или на вечернем отделении формально оканчивали какие-то учебные заведения. Причём это было не университетское образование, как на Западе, (оно было лишь у 5–8 %) –большинство этих людей окончили провинциальные политехнические, сельскохозяйственные и педагогические вузы. А иногда их образование составляло какой-нибудь промышленный техникум плюс высшая партийная школа. Отчего образовалась эта система партийных школ? Чтобы дать формальное образование тем, кто был призван руководить. Более того, в поздний период уже было желательно, чтобы они имели учёную степень. И великое множество председателей колхозов, директоров заводов стали кандидатами экономических наук.
Очень характерная черта, которая резко отличает советскую элиту не только от имперской, но и от современной ей элиты других стран – то, что если обычно от половины до трёх четвертей высшей элиты получало образование в 5-7 самых лучших университетах, в СССР выпускников десятка имевшихся в стране лучших учебных заведений можно было встретить среди этого слоя лишь в очень редких случаях. Причём, как правило, чем выше группа номенклатуры, тем худшее образование в среднем имели её члены.
Единственным исключением здесь является элита научная и частично культурная. Тут советской власти не удалось полностью вытеснить представителя бывшего образованного слоя. Если посмотреть на состав Академии наук, отраслевых академий и на тех, чьи биографии помещались в Большой советской энциклопедии и в отраслевых энциклопедиях, – их порядка 7 000 человек. Так вот за весь период существования Советского Союза 80 % этих лиц были либо те, кто получил образование хотя бы в гимназиях (или реальных училищах и равных им заведениях) старой России, либо их дети.
В основе постсоветской элиты лежит советская номенклатура, причём даже в середине 1990-х годов, которые считались самыми демократическими, от 60 % до 90 % в разных группах элиты составляли лица, принадлежащие к советской номенклатуре. За прошедшие годы картина несколько изменилась, особенно в сфере бизнеса. Но даже по состоянию на 2011–2012 годы, если рассматривать первую сотню наиболее состоятельных лиц, 75 % из них были связаны с приватизацией государственного имущества. То есть это люди, которые вышли из советской номенклатуры или были с ней тесно связаны.
