Минувший юбилейный год со дня рождения Пушкина запомнился многим кинокартиной «Пророк. История Александра Пушкина», вышедшей в прокат 14 февраля 2024 г. Этот фильм – дерзкая попытка рассказать историю Пушкина живым современным языком. Замысел во многом удался: в кинотеатре, где я смотрела фильм, было много молодежи. Юные трепетные девушки, сидевшие со мной на одном ряду в зале, плакали во время показа сцены с его гибелью. Это было неподдельное сопереживание – и такая реакция меня тронула даже больше, чем сама кинокартина.
Почти в то же время Первый канал выпустил сериал «Натали и Александр» – романтическую историю Александра Пушкина и Натальи Гончаровой в 12 сериях. Первый сезон сериала никак не затронул смерть Пушкина, которая, как известно, была напрямую связана с личностью его супруги. Этот сериал – вдохновляющая история любви, крепнущей вопреки жизненным трудностям.
Романтический взгляд на Пушкина, на историю его семейной жизни и трагической гибели имеет, конечно, право на существование. Но на те же самые факты биографии поэта можно взглянуть и иначе. В частности, роковая роль Гончаровой в жизни и смерти Пушкина – тема, достойная внимания. Кем была Гончарова? Музой Пушкина? Мадонной, образом чистой красоты? Или светской львицей?
Известный русский религиозный философ и богослов XX в. прот. Сергий Булгаков в год 100-летия кончины Пушкина на заседании Богословского института в Париже прочитал памятный доклад под названием «Жребий Пушкина», в котором попытался осмыслить судьбу поэта с духовной точки зрения. В своих статьях прот. Сергий неоднократно размышлял о культуре, призвании художника, рассматривал конкретные произведения литературы и искусства, искал христианские, духовные основания культуры и искусства в целом. Не обошёл он вниманием и великого русского поэта.

«Никакое мировое почитание не может выявить того, чем Пушкин является для нас русских. В нем самооткровение русского народа и русского гения. Он есть в нас мы сами, себе открывающиеся. В нем говорит нам русская душа, русская природа, русская история, русское творчество, сама наша русская стихия. Он есть наша любовь и наша радость. Она проникает в душу, срастаясь с ней, как молитва ребенка, как ласка матери, как золотое детство, пламенная юность, мудрость зрелости. Мы дышим Пушкиным, мы носим его в себе, он живет в нас больше, чем сами мы это знаем, подобно тому, как живет в нас наша родина. Пушкин и есть для нас, в каком-то смысле, родина, с ее неисследимой глубиной и неразгаданной тайной, и не только поэзия Пушкина, но и сам поэт», – такими словами начал прот. Сергий свой доклад.
Вершиной же творчества Пушкина прот. Сергий считает знаменитое произведение «Пророк». Он отмечает: «Если бы мы не имели всех других сочинений Пушкина, но перед нами сверкала бы вечными снегами лишь эта одна вершина, мы совершенно ясно могли бы увидеть не только величие его поэтического дара, но и всю высоту его призвания». Булгаков считает, что через это стихотворение Пушкин был сам призван к пророческому деланию. И этот судьбоносный момент, по его мнению, должен был стать переломным в духовном возрастании Пушкина и его творчества. Но что случилось дальше? А дальше – Натали.
В 1828 г. Пушкин впервые встречает Гончарову и с первого взгляда влюбляется в нее. А в 1831 г. она становится его законной супругой. Прот. Сергий говорит об этой влюбленности так: «Не будь Гончарова красавицей, Пушкин прошел бы мимо, ее просто не заметив. Но теперь он сделался невольником – уже не красоты, а Натальи Гончаровой». Булгаков считает, что в глазах Пушкина в этот момент произошла подмена духовной святости внешней красивостью. Пушкин воспринял красоту Гончаровой как рыцарский образ Прекрасной Дамы, наполненный святостью. Такое отношение к красоте, женственности является вполне традиционным. Платоновскую идею о Мировой Женственности восприняли впоследствии представители русского Серебряного века. В поэзии Владимира Соловьева, например, этот образ воплощен в стихотворении «Три свидания», где не так просто нащупать грань между телесным воплощением Мировой Души и прекрасным женским образом.
Красота Гончаровой, по мнению прот. Сергия Булгакова, стала для Пушкина пленом земным, а не свободой и вдохновением творчества. Совместная жизнь Пушкина и Гончаровой, состоявшая из постоянных балов, поиска денег, светской суеты, сопровождалась также правительственным надзором, бессмыслием цензуры, неволей камер-юнкерства. Сместился духовный центр, и вместе с этим стал иссякать источник творческих сил поэта. Посему, по мнению Булгакова, «в более поздней поэзии Пушкина мастерство преобладает над духовной напряженностью, искусство над пророчественностью». Роковым моментом в жизни Пушкина стала не злосчастная дуэль с Дантесом, а подмена Вечной Красоты и внешней красивости. А гибель Пушкина на дуэли, как отмечает, Булгаков становится катарсисом, где его душа освобождается от этого земного пленения и устремляется в Божественную высь.
«Является превышающим человеческое ведение судить, доступно ли было для души Пушкина новое рождение на путях жизни. Но Промысл Божий судил иначе: этим новым рождением для него явилась смерть, и путь к нему шел через врата смерти. Трагическая гибель явилась катарсисом в его трагической жизни, очищенная и свободная вознеслась душа Пушкина. Вне этого трагического смысла смерть Пушкина была бы недостойна его жизни и творчества, явилась бы подлинно величайшей бессмыслицей, или случайностью. И лишь этот спасительный катарсис исполняет ее трагическим и величественным смыслом, который дано было ему явить на смертном одре в великих предсмертных страданиях. Ими он покупал утраченную им свободу, освобождался от земного плена; восходя в обитель Вечной Красоты», - заключает прот. Сергий.
С такой позицией в отношении духовной судьбы Пушкина можно соглашаться или не соглашаться. Но совершенно точно: она содержит в себе вопросы, достойные поэта и пророка. Кто определяет судьбу человека? Божий Промысел, злой рок или человеческая воля? Булгаков на примере Пушкина демонстрирует, что духовную судьбу человека определяют в том числе его собственные выборы, которые он совершает на жизненном пути. Отрицая действие злого рока в трагической смерти поэта, Булгаков видит в этой смерти следствие его собственного выбора, определившего итог жизни.