![Выставка «Язык [не]свободы» Музея истории ГУЛАГа. Фото: gmig.ru](/upload/iblock/679/suct1622dkwj23xaq8xcb9qv0y8q4sdv.jpg)
Недавно в YouTube прошёл круглый стол «Язык [не]свободы», откуда мы публикуем интересные цитаты.
* * *
Как живут и умирают слова
Леонид Городин родился на Украине 5 мая 1907 года. Детства в нашем представлении у него не было: с шести лет он учился у сапожника, затем – у кузнеца. За требование восьмичасового рабочего дня вместо 15 часов Городин с единомышленниками лишился кузнечной работы и переехал в Киев, где учился в ФЗУ, работал учеником токаря и «рабкормолом» областной газеты «Молодой пролетарий». Он был активным комсомольцем, избирался секретарём комсомольской организации, поэтому в 1927 году распространял «Завещание к съезду» В.И. Ленина. Это и определило его дальнейшую полную драм судьбу. Листовку объявили троцкистской выдумкой, а Леонида Городина в 1928 году арестовали в первый раз.
Леонид Городин. Фото: gmig.ruТогда ещё оппозиция могла добиваться освобождения политзаключённых. В 1929 году в прессе вышло письмо Радека, Смилги и Преображенского. И Городин после сухой голодовки вернулся в Киев к нормальной жизни. Вновь работал токарем на трамвайном заводе, попутно редактируя заводскую многотиражную газету и сотрудничая с единственной на тот момент центральной газетой «Пролетарий» и затем с федеральной газетой «Социалистическое земледелие» Харьковской области. Женился, родился сын.
Но после убийства Кирова в декабре 1934 года корреспондентов центральных газет стали массово проверять, и Городин эту проверку не прошёл. Его затаскали по инстанциям, лишили работы, денег, а затем без всяких доказательств арестовали – опять за причастность к троцкистской деятельности. Жена уехала жить к родителям, а Леонид Городин отправился с заключёнными по этапам до Воркуты: кирпичный завод, лесоповал. Осудили его на пять лет, но на самом деле всё сложится ещё хуже.
В 1941 году он отбыл срок и смог вернуться домой, но началась война, так что решение об освобождении приостановили «до особого распоряжения» и отправили работать на каменный карьер до 1944 года.
В следующий раз его арестовали в феврале 1950 года «за хранение оружия и связь с заключёнными». Городин был сослан в Красноярский край.
После смерти Сталина освобождён, реабилитирован, воссоединился с семьёй, переехал в Свердловск, где работал журналистом и был принят в члены Союза журналистов СССР.
«Написал серию невыдуманных рассказов о жизни в лагере под названием «Одноэтапники», – сообщал о себе Городин. – Так как в этих рассказах употреблялось много лагерных слов, не всегда понятных читателю, составил небольшой словарь. Так началась моя лексикографическая работа, растянувшаяся на два десятилетия, наполнившая смыслом всю жизнь».
Выставка «Язык [не]свободы» Музея истории ГУЛАГа. Фото: gmig.ruИсточниками словаря стали не только личные наблюдения, но и 180 других документов, что отличает словарь Городина от подобных трудов и поднимает его на высокий уровень с научной точки зрения. У каждого слова есть помета с указанием источника: Ворк. – записано в Воркуте, СП – «Северная пчела», «К. и С.» – журнал «Каторга и ссылка» органа общества бывших каторжан. За такими пометками видит любовь и биение жизни Марина Вишневецкая – писатель, сценарист, автор-составитель «Словаря перемен 2014», «Словаря перемен 2015–2016»:
– Когда внимательно читаешь указатель источников, видишь, как живут эти слова, как умирают, как они интересны и дороги автору. И я чувствую этот живой лексикографический трепет, поскольку сама собираю слова. Он с такой любовью в рассказе «Конь» пишет о ложке – самом дорогом предмете в быту зека, без которого не выжить. Видно, с каким удовольствием Городин сообщает, что в 1912 году политкаторжанин Васильев-Северянин тоже называл ложку конём. А ещё её называли «веслом» во времена «Северной пчелы» 1859 года. Читая словарь, мы постепенно собираем массив этого языка, проживаем неразрывность каторжно-лагерного языка, существовавшего на протяжение веков. Больше половины источников Городина – невероятные какие-то книжки, маленькие словарики, которые в 20-е годы издавала каждая тюрьма. Но также ему необходимы в словаре цитаты Лескова, Чехова, Гиляровского, Амлинского... Художественная проза, как мне кажется, нужна была Городину не столько как достоверный источник, но как свидетельство присутствия языка каторги и лагеря в нашей общей речи. Мы все живём в ней – при всей ранжированности языка. В одном из писем Городин писал, что даже такой крупный писатель, как Леонид Леонов, признавался ему, что много жаргонных слов в своём романе «Вор» выдумал или употребил не в подлинном значении. И в этом же письме он просит прислать адресата документальный альманах 30-х годов, уточняя: «Особую ценность представляют произведения самих носителей лексики, их достоверность, в отличие от писателей-профессионалов, не живших в этой среде».
* * *
«Экспрессия теряется – остаётся цинизм»
Словарь поражает тем, что многие слова и выражения мы используем в обычной жизни, не задумываясь о том, кто и для чего их придумал. Воду лить – говорить вздор, ажур – порядок, заначка – потаённый запас, баклан – неопытный человек.
Арго прочно закрепился даже в сознании филологической профессуры. Об этом смешной случай из своей жизни рассказала Елена Шмелёва – лингвист, заместитель директора по научной работе Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН (ИРЯ РАН):
– Это было несколько лет тому назад на праздновании Нового года у нас в институте. Ко мне подошла наш бухгалтер и радостно сообщила, что у нас в будущем году будет новая крыша! Я непроизвольно подумала, что, поскольку Академию наук расформировали, нас, наверное, передают из ФАНО в какое-нибудь министерство... А она имела в виду, что нам наконец-то дали деньги починить крышу нашего здания.
Лингвисты рассуждали на круглом столе, как арго влияет на наше сознание.
– Конечно, в этих словах заключено гораздо больше агрессии, чем в лексике литературного языка, – говорит лингвист Максим Кронгауз, профессор РГГУ и НИУ ВШЭ, один из основателей лингвистической конфликтологии. – Арго – блатная «музыка» – насыщены словами агрессивными и деструктивными. Словарь лагерной лексики не ликвидирует и не сглаживает конфликты, он отражает ту агрессию, которая существует в лагерной жизни. Я не думаю, что лингвист-лексикограф должен снижать эту агрессию, это не его задача. Напротив, словарь отражать ту реальность, в которой он существует, её специфику. А проблема здесь безусловно есть: эти слова действительно более экспрессивны, более грубы и более энергичны. Но надо отметить, что при частом употреблении они свою энергию постепенно утрачивают.
– Да, но скрывающийся за ними взгляд на мир как раз остаётся! – возражает Алексей Шмелёв, лингвист, специалист по русистике, профессор ИРЯ РАН. – Дело в том, что язык блатного жаргона действительно навязывает некоторую картину мира. Тут я процитирую Юрия Иосифовича Левина, который в своей статье «Об обсценных выражениях русского языка» описал мир, который все эти слова и выражения описывают. Он описал их так: это мир, в котором воруют и обманывают, бьют и боятся, в котором всё расхищено, предано, продано, в котором падают, но не поднимаются, берут, но не дают. Либо работают до изнеможения, либо халтурят, но в любом случае относятся к работе, как и ко всему окружающему, с отвращением либо глубоким безразличием.
– Советской власти казалось, что что-то изменится, если люди прочитают правду, поэтому она запрещала книги, – уверена Елена Шмелёва. – И вот «Архипелаг ГУЛАГ» напечатан, его можно читать не в самиздате, он даже включён в школьную программу. В открытом доступе – воспоминания зеков и замечательные рассказы Шаламова, Солженицына, Волкова и многих других авторов. И что? Я бы сказала, что картину мира книги меняют не очень сильно, в этом мы убедились за последние 30 лет.
По крайней мере некоторые высокообразованные политзаключённые были против арго в повседневной речи.
Круглый стол «Язык [не]свободы». Фото: Музей истории ГУЛАГа/YouTube– В 1962 году мы переселились в район метро Аэропорт, где нашей соседкой была выдающаяся японистка Ирина Львовна Иоффе, ученица академика Конрада, которая была в лагере на Колыме. Мне было лет 10–11, и как-то мы столкнулись у подъезда после того, как отстояли длинную очередь в магазине: перед самым свержением Хрущёва это было – очереди за мукой, за маслом. И моя мама сказала Ирине Львовне: «Слава богу, со мной пошёл мой доходяга!», имея в виду меня, потому что я был тощий, щуплый. И вдруг Ирина Львовна спрашивает маму: «Мариночка, вы сидели?». Мама ей очень тихо отвечает: «Да». И Ирина Львовна ей на это говорит: «Не надо при мальчике употреблять эти слова». Мне этот разговор надолго врезался в память, и только много лет спустя я понял смысл разговора. Есть слова, которые могут прозвучать в обыденной речи, а есть те, которых быть не должно, они не нужны, но вот в словаре они быть обязаны.
* * *
«Соплю» вытирать нельзя, а «мочить в сортире» можно
Как и какие жаргонные слова проникают в нашу речь? Считается, что криминальный жаргон обновляется раз в 5–10 лет: это преступному миру необходимо, чтобы фильтровать чужих и чтобы полиция не понимала и не могла внедриться в систему. Эта часть языка по понятным причинам плохо изучена: в воровской среде Даль ещё не родился. Но интересно наблюдать, как сменяются целые эпохи.
В 90-е, например, случился слом, бандиты стали видны обществу, их культура с распальцовкой и малиновыми пиджаками стала общепонятной. Их язык повлиял на нас, из тех времён остались все эти «крыша», «наехать».
В сталинское время интеллигентных сидельцев было много, и когда они в 50-е годы стали массово возвращаться, возник целый пласт культуры. После 70-х эти слова узнавались от школьной шпаны. Сейчас бандитская речь проникает в наш быт в основном с телеэкранов, особенно из бесчисленных бандитских сериалов, немного – из литературы.
– И здесь мы наблюдаем удивительный феномен. С одной стороны, русский язык не даёт использовать слово «сопля» и что-то в этом роде, с другой стороны, на самом высоком уровне можно «мочить в сортире» или «втыкать шило в стенку», – сказала Елена Будовская, доцент кафедры славянских языков колледжа и доцент Центра евразийских, российских и восточноевропейских исследований Школы дипломатической службы Джорджтаунского университета (Вашингтон).
* * *
У русских мало слов
Конечно, специалисты не могли не углубиться в споры, которые интересны в основном узкой публике. Но тема такая, что даже эти проблемы касаются каждого из нас. Интересным было обсуждение идеи большого словаря, который бы вмещал не только современный литературный язык.
Выставка «Язык [не]свободы» Музея истории ГУЛАГа. Фото: gmig.ru– А можно я сразу покритикую Институт русского языка и русскую традицию? – сказал Максим Кронгауз. – В период существования интернета она перестаёт быть традицией и становится отсталостью. Интернет позволяет создавать структурированный словарь с пометами, и из этого большого словаря можно формировать разные словари, в том числе и словарь современного русского языка. В этом смысле русская лексикографическая школа в целом, конечно, проиграла соревнование с английской. Как оказалось, и французы, и немцы тоже не очень успевают. Но путь у нас один. Идти не к порталу, который включает список бумажных прекрасных словарей, а к попытке создать многоуровневый словарь, содержащий максиму информации. Мы видим, что современный литературный язык сегодня максимально расширил свои границы, я бы даже сказал, что понятие литературного языка сегодня не очень актуально. И всё же вливать весь словарь бандитского жаргон в толковый словарь русского языка не стоит, а вот в такой общий интернет-словарь, наверное, можно.
– До сих пор в России не существует ни одного словаря, который включал бы в себя разные пласты лексики – от возвышенной и устаревшей до чрезвычайно активного низменного жаргонного словаря, – считает Гасан Гусейнов. – Язык ведь изоморфен миру. Вот и получается, что человек, скрывающий от носителя языка или от иностранца «кромешную» часть этого мира, утаивает не только эту часть правды, а сразу всю правду как таковую. До некоторой степени каждый носитель языка живёт в своей Вавилонской башне, которая у слабого разваливается из-за неведомой ему многозначности.