Первородный грех ХХ века 

Нынешнее празднование 9 Мая почти утратило антивоенный пафос, присущий фронтовикам. Театровед Павел Руднев возвращает нас к пониманию насилия и войны как абсолютного зла – через ретроспективу спектаклей о ХХ веке

Сцена из спектакля «Губернатор». Фото: Стас Левшин/ bdt.spb.ru

Сцена из спектакля «Губернатор». Фото: Стас Левшин/ bdt.spb.ru

Павел Руднев – российский театровед, театральный критик, арт-менеджер, кандидат искусствоведения, помощник ректора Школы-студии МХАТ.

Сейчас в театральной среде особо актуальна тема насилия в целом, его сущности, влияния на общество. Это разговор о том, как насилие возникает внутри человека, как он реагирует на него; о покорности как об одном из источников насилия; о бунте против насилия; о том, возможно ли вообще отказаться от насилия. Совсем недавно было столетие Октябрьского переворота, и театры, конечно, откликнулись на это событие целым рядом спектаклей: 2017 год оказался по всей России очень интересным. С 2014 года по естественным причинам не покидает сцены и тема войны как таковой. На фестивале «Золотая маска» селекторы даже отобрали целую линию российского театра, говорящего о войне по-разному.

Павел Руднев. Фото: wikimedia.org

Тема насилия активно осмысляется прежде всего поколением 20–0-летних. Эта тенденция заметна в современной драматургии. Один из самых ставящихся драматургов сегодня – это, конечно, Дмитрий Данилов, прозаик, поэт, который неожиданно стал драматургом благодаря своим пьесам «Человек из Подольска», «Серёжа очень тупой» и др. Он говорит о том, как простой человек сталкивается с насилием, как пытается ему противостоять или не противостоять; как избежать насилия, которое постепенно заполняет частное пространство нашей жизни.

С темой насилия связаны все разговоры про постколониальность и постимперскость, которые постепенно охватывают и театр, например, благодаря драматургии Олжаса Жанайдарова. Его темы: казахи в Москве; казахи в России; казахи как осколки колониального имперского состояния; как реагируют казахи на насилие сегодня; как они реагируют на насилие в прошлом. У него есть важная пьеса «Джут» про коллективизацию в Казахстане и про казахскую «часть» голодомора.

Существенная тема драматургии в театре – это ещё и память как насилие. То есть все случаи, когда память искажается, навязывается и возникают травмы памяти, переходящие молодому поколению.

Я расскажу о нескольких спектаклях, которые непосредственно соотнесены с тем, как мы сегодня осмысляем травматический XX век.

«Губернатор»

Режиссёр: Андрей Могучий

Сцена из спектакля «Губернатор». Фото: Стас Левшин/ bdt.spb.ru

Это история, которую Леонид Андреев пишет сразу после революции 1905 года, что важно. В ней идёт разговор об очень объективной революции: здесь нет правых и виноватых. Театр не занимает ни сторону революционеров или демонстрантов, ни сторону власти или священства. Здесь все в одинаковой степени и источник насилия, и его жертвы. Этот отстранённый взгляд современного человека, анализирующего ситуацию, подчёркивается тем, что текст Андреева артист Василий Реутов читает холодным, почти механическим голосом. Он сидит в будке, которую театр обычно выставляет, когда идут переводные спектакли. Это как перевод с русского на русский. Здесь показан кошмар повседневного существования простого рабочего человека, который измучен жизнью, ни разу не сделанной комфортнее. Здесь, конечно, есть самоуверенность власти и её деморализация, показан упадок церкви, но сам спектакль про то, что революция – первородный грех XX века. Она, с одной стороны, продолжила, а с другой стороны, открыла насилие XX века. В какой момент это красное колесо остановится? Должен появиться тот праведник, который прекратит его страшное движение.

«Оптимистическая трагедия. Прощальный бал»

Режиссёр: Виктор Рыжаков

Сцена из спектакля «Оптимистическая трагедия. Прощальный бал». Фото: alexandrinsky.ru

Спектакль по советской пьесе Всеволода Вишневского начала 30-х годов. «Оптимистическая трагедия» была необходимой для советского театра. Она стала одной из самых ярких пьес про революционное время, потому что объясняла революцию, безусловно, с большевистской точки зрения и после перестройки исчезла из репертуара страны. Но это несправедливо, потому что пьеса по-настоящему хорошая и способна поворачиваться разными гранями. Весь вопрос в акцентах, которые сообщает время: те герои, которые затушёвывались при Советах, сегодня могут, наоборот, быть голосом другой правды.

Данный спектакль построен как «суд над пьесой». Она будто обвиняется в том, что легитимизировала насилие. Всеволод Вишневский, сам воин гражданской войны, а потом и Второй мировой, как бы оправдывает революционное насилие тем, что оно неизбежно. Он ведь видел в революционном насилии последнее насилие, которое положит конец несправедливости. Но мы-то знаем, что оно совсем не стало последним – в этом интрига действия.

«Чук и Гек»

Режиссёр: Михаил Патласов

Сцена из спектакля «Чук и Гек». Фото: alexandrinsky.ru

Спектакль начинается с воспроизведения известной статьи Крупской о том, что России нужно отказаться от старомодной дореволюционной детской литературы. Гайдар как бы салютует этому призыву. Но параллельно красивой сказке о Чуке и Геке перед нами открывается документальная реальность того времени: например, воспоминания актрисы Татьяны Окуневской, которая оказалась в тисках ГУЛАГа, о транспортировке, о том, как матери готовы были убивать своих детей, чтобы избавить их от печальной участи; воспоминания Агнессы Мироновой-Король, жены одного из высокопоставленных сталинских палачей, которая была отправлена на поселение и тоже оказалась в жерновах этой системы. В её образе как бы встретились Россия сажающая и Россия сидящая…

Персонаж Гайдара в финале вдруг осознаёт пропасть между соцреализмом и реальностью, что даёт невероятный конфликт.

«Красный вольфрам»

Режиссёр: Сергей Никитин-Римский

Сцена из спектакля «Красный вольфрам». Фото: elektrozawodsk.tilda.ws

Этот спектакль идёт не в театре, а в пространстве электрозавода в Москве. Его поставил историк, сотрудник Музея Москвы Сергей Никитин-Римский. Спектакль сделан таким образом, что есть только фигура гида, а все остальные рабочие – это те, кто пришёл на спектакль. Зритель здесь – артист. Когда он «присваивает» эту историю себе, он лучше понимает что-то о том времени.

Здание электрозавода сегодня находится в тяжёлом состоянии. Пройдя через КПП, мы как бы попадаем в перебитый пепел прошлого, осознаём, насколько важным для индустриализации ленинской и сталинской России в 20–30-е годы был этот завод. Нам рассказывается документальная история, собранная по крохам, о том, как большевики не смогли договориться с немецкими промышленниками и выкупить у них технологию вольфрамовой нити, которая позволяла делать новые типы лампочек. Пользуясь тем, что 150 немецких рабочих были уволены со своих заводов, потому что оказались членами компартии, Советский Союз привёз этих инженеров в Москву. Начинается разговор про потрясающий ленинский интернационализм: «красный вольфрам» сиял, и идея пролетариата, который объединяется в труде, была не строкой в газете «Правда», а реальностью 20-х годов. Но постепенно мы узнаём, как весь этот мир, организованный для немецких рабочих, разрушается. Сначала они страдают от невыполненных обещаний: о зарплатах, питании, быте. Потом, по мере приближения к войне, эти 150 немцев уже начинают страдать от советской репрессивной системы. Многие из них оказались в лагерях и ссылках, а некоторые были расстреляны.

«Папин след»

Режиссёр: Константин Рехтин

Репетиция спектакля «Папин след». Фото: taratheatre.ru

Спектакль «Папин след» поставили в «Северном драматическом театре» им. Михаила Ульянова в Таре. Это история по повести Гуго Вормсбехера о высылке в Сибирь немецких семей с Поволжья. Сам отец Гуго был выслан. И хотя театр никак не связан с немцами, он заинтересовался такой раритетной темой. В тело спектакля мы входим через микрорассказы артистов о том, как они занимались «исторической экспедицией». Один даже говорит: «Ну конечно, я в Сибири встречал много людей с немецкими фамилиями, но я всегда думал, что это дети и внуки военнопленных». Кроме прочего, спектакль двуязычный. Артисты хорошо поработали с педагогами, чтобы переводить некоторые реплики друг друга.

Внутри повести Гуго Вормсбехера содержатся подлинные факты, которые были собраны и переданы писателем.

«Зулейха открывает глаза»

Режиссёр: Айрат Абушахманов

Сцена из спектакля «Зулейха открытвает глаза». Фото: Зарина Слиняковская/vk.com/bashdram

Спектакль был поставлен по известному роману Гузели Яхиной в Уфе, в Башкирском академическом театре драмы им. Мажита Гафури, раньше, чем появился одноимённый сериал. Всё действие происходит на башкирском языке.

Но одна их самых сильных сцен спектакля – без слов. В какой-то момент переселенцы, которые собрались вокруг Зулейхи и помогали ей выжить, вместе с энкавэдэшниками берут металлические верёвки: то ли это колючая проволока, то ли цепы, которыми бьют пшеницу. Работая с этими металлическими верёвками, они превращают их в косу, потом начинают будто выбивать ими зерно. Постепенно верёвки превращаются в скалки, в механизм забавы: очень страшная сцена, в которой открывается тождество между объектами насилия, репрессивности, труда и объектами развлечения. Это разговор о восприятии насилия, с помощью которого организуется коммуна переселенцев как «сообщество радости и счастья». Люди будто влюблены в своих мучителей и средства истязания. Парадоксальная мысль, явленная в театре как пластический номер.

«Йыван Кырла. Путёвка в жизнь»

Режиссёр: Степан Пектеев 

Сцена из спектакля «Йыван Кырла. Путёвка в жизнь». Фото: artmigration.ru

Название спектакля – это имя национального марийского артиста, который снялся в первом советском звуковом кино в главной роли Мустафы. Это был фильм Николая Экка «Путёвка в жизнь» – о том, как советская власть воспитывает беспризорников. Йыван Кырла – национальный герой мариев, потому что голос марийца и песня марийца зазвучали в первой советской звуковой картине. Здесь снова заходит речь о возможностях ленинской России, в которой ещё сохранялись законы интернационализма: первый заговоривший в советском кино заговорил на языке марий.

Центральная сцена в этом спектакле – как скульптура: она кружится примерно 20 минут и являет момент необратимости для главного героя. Однажды он оказался в неприятной ситуации, в которой был вынужден защитить одного человека. После пьяного дебоша ему пришили дело, обвинили в том, что он хочет уничтожить всех русских, что он националист и пр. В итоге национальный герой марийцев был «съеден» сталинскими лагерями.

«Говорит Москва»

Режиссёр: Иван Комаров 

Сцена из спектакля «Говорит Москва». Фото: zhivoygorod.io

Это спектакль, который поставлен по одному из самых ярких драматургических текстов нашего времени – по пьесе Юлии Поспеловой. Она написана верлибром, имитацией поэтической строки, и построена на очень серьёзной обработке воспоминаний Светланы Аллилуевой, дочери Сталина.

Если мы ничего не знаем об этой истории с самого начала, то поймём, кто такая главная героиня, только в середине или в финале. Девочка рассказывает о своём становлении. Оно было сопряжено с бесконечными потерями: вокруг неё постепенно исчезают люди. Героиня называет их по именам, и мы можем только догадываться, кто это. Например, она говорит про двух Серёж. Можно предположить, что сперва это был Киров, потом Орджоникидзе. Эти люди приходили к ней, приносили подарки, играли с ней. Они медленно исчезают, и никто не объясняет, что происходит с ними на самом деле. То же самое с матерью, которая странным образом исчезает из её жизни. Только потом, листая западный журнал, героиня узнает, что мама покончила жизнь самоубийством.

Медленно перед Светланой Аллилуевой вырастает реальность. Соцреалистический кокон прорывается, и искусственная картина мира сменяется на тяжелую документальную фотографию.

«Затейник»

Режиссёр: Александр Коршунов 

Сцена из спектакля «Затейник». Фото: spheratheatre.ru

Пьеса «Затейник» была написана на фоне оттепели Виктором Розовым. В советское время ставили только её первый акт. Это драма о конце-середине 60-х годов, о том, как страх сталинского времени парализует человека.

Два взрослых мужчины и женщина встречаются при случайных обстоятельствах. Им по сорок-пятьдесят лет. Выясняется, что их жизнь разрушена, они опутаны ложью и страхом. Всё это – последствие того, что когда-то в сталинское время один из двух претендентов на женитьбу на главной героине, пользуясь авторитетом чиновника-отца, угрожал второму конкуренту тем, что, если тот не отступится, его ждёт репрессивная система. Только спустя 20 лет эти люди понимают, что они совершили на самом деле. И семья, которая была построена на страхе, рассыпается на глазах.

В этом спектакле есть замечательная сцена, где мы видим молодых ребят, людей «оттепели». Они родились либо во время войны, либо сразу после войны. Это люди, которые, разговаривая со своими отцами и матерями, смело говорят, что лучше умереть, чем испытывать страх. Они не хотят пускать его в свою жизнь. Наталкиваясь на монологи нового поколения, главная героиня понимает, что жизнь в сущности проиграна: ей на такую свободу не выйти.

«Мой друг уехал в Магадан»

Режиссёр: Родион Букаев 

Сцена из спектакля «Мой друг уехал в Магадан». Фото: culture.ru

В 60-е годы была предпринята попытка преобразовать Магадан, связанный исключительно с гулаговской темой, в наукоград. Во время оттепели туда эшелонами запускали молодых учёных: с этими учёными преклонного возраста, которые и сейчас живут там, поговорили создатели спектакля. Жители Магадана рассказывали про утопию, идею переименовать и перемагнитить город. Попытка изменить его идентификацию не удалась. Мы до сих пор считаем, что Магадан – это территория ГУЛАГа, хотя сами жители и пытаются переназвать свою землю.

«Наблюдатели»

Режиссёр: Михаил Плутахин

Сцена из спектакля «Наблюдатели». Фото: gmig.ru

Этот спектакль был создан в лаборатории Музея истории ГУЛАГа. Он сделан в жанре предметного театра, где главные действующие лица – артефакты, добытые в ходе экспедиций к бывшим местам лагерей. Соприкасаясь, взаимодействуя с предметом, можно оживить его и извлечь из него голос той эпохи. В чайничках, стаканчиках, с одной стороны, нет ничего уникального и удивительного, а с другой стороны, это предметы, с которыми соприкасались гулаговцы. Они работали с ними, жили с ними. У артистов в наушниках голос гулаговцев: их детей или внуков, которые рассказывают про ГУЛАГ. Артисты не произносят ни одного слова, но как бы заставляют предметы говорить.

«Метео-чёртик. Труды и дни»

Режиссёр: Женя Беркович

Перед нами – эскиз Жени Беркович, в котором идёт речь о дневнике бывшей узницы КарЛАГа Ольги Раницкой с метеостанции, на которой она работала. Дневник адресован её ребёнку, оставшемуся в родном городе. Метео-чёртик – это фигура, наверное, из серебряного века, характерная для эпохи модерна, в которой Ольга Раницкая воспитывалась. Чёртик должен был рассказать её сыну, когда этот диалог будет возможен, о том, что такое лагерь. Он – гид в мир лагеря.

Дневник Ольги Раницкой – рукописная книга, в которой очень наивные стихи и небольшие рисунки. Артисты пытаются оживить их и с ними работать.

В финале выясняется самое страшное: дневник не дошёл до адресата: мальчика в школе затравили как сына врага народа, он покончил жизнь самоубийством.

«Одноэтапники»

Режиссёр: Никита Бетехтин

Фото: gmig.ru

Это эскиз по книге Леонида Городина «Одноэтапники: невыдуманные рассказы». В ней есть истории о ГУЛАГе и словарь Леонида Городина, который записывает специфические выражения, характерные для лагерей. Становится понятно, что тот словарь, которым пользуются гулаговцы, – это словарь, которым мы пользуемся до сих пор. Тот язык остался в нашем языке. Как бы общество ни стремилось забыть гулаговскую травму, язык лагерников остаётся с нами, потому что мы на нём разговариваем.

Читайте также