Почему его 100-летие в 1995 году прошло почти незамеченным, а в 2025 году в юбилейном концерте в Кремле из программного стихотворения «Наша вера не погасла» были изъяты ключевые строки? Чем продолжает быть неудобен главный хулиган русской поэзии?
2025 год был объявлен в России Годом Есенина – в этом году исполняется 130 лет со дня рождения, и 100 лет со дня его смерти. (На этом месте обычно граждане закатывают глаза и говорят: «Понятно, что его убили, и ясно, кто его убил». На самом деле всё не так, но об этом мы поговорим в декабре, когда будет 100-летие этого события.)
К могиле Сергея Есенина на Ваганьковском кладбище уже 100 лет идёт поток тех, кто хочет подарить ему цветы, почитать ему стихи. 3 октября 2025 года там было особенно многолюдно. Причём публика была самая разная: и профессора-есениноведы, и актёры, и певцы, и простые-препростые мужички, а также женщины всех возрастов и самых разных занятий…
Кто пустил Есенина в душу – у тех он там так и живёт. 30 лет было ему – по нынешним временам крайне мало. Но это была такая мощная и яркая жизнь, что её хватило на то, чтобы освещать путь другим и в XXI веке. Удивительно, как через поэтов проходит Божественный свет, наполняет их содержанием, а они транслируют его нам в своих строчках, в которых каждый вычитывает своё.

«Пробил» государственный статус Года Есенина народный артист РФ Сергей Безруков. Оказывается, его отец, Виталий Безруков, первый сыграл Есенина в кинематографе – в фильме-опере «Анна Снегина» 1969 года. Сына он назвал в честь поэта и всю жизнь был горячим сторонником конспирологической версии смерти Есенина. Сериал «Есенин» 2005 года, в котором Сергей Безруков сыграл Сергея Есенина, как раз был снят по сценарию отца и эту конспирологическую версию отражает.
Концерт в Кремлёвском дворце, который будет показан по Первому каналу 5 октября, вели Сергей Безруков и Екатерина Гусева. Нам удалось побывать на этом концерте вживую. Смесь номеров отражала эклектичность представлений о Есенине в головах околокультурной публики.
Стас Михайлов изобразил из стихов Есенина типичный номер в стиле радио «Шансон». Певец SHAMAN в обтягивающий штанах – нечто пафосное в духе своей песни «Я русский». Лариса Долина – бесконечную «Погоду в доме». А певец Хабиб и Сосо Павлиашвили расцветили своим колоритом «Шаганэ» и «Никогда я не был на Босфоре». Пускал как бы нетрезвую слезу сам Сергей Безруков. Никита Кологривов читал монолог Хлопуши из Пугачёва а-ля Владимир Высоцкий (а зрители вспоминали чисто есенинский эпизод из недавних похождений молодого актёра – он в пьяном виде укусил барменшу). Илзе Лиепа танцевала в образе Айседоры Дункан. Воздушный акробат с удивительным именем Владимир Набок крутил на подвешенной к потолку верёвке сальто-мортале, то ли намекающие на повесившегося Есенина, то ли олицетворяющие полёт творчества поэта.
Есенин в интерпретации этого концерта был этакой смесью берёзок, церквушек и пьяного безобидного хулиганства. Его революционный бунтарский смысл сегодня не ко двору. Из прозвучавшего 1 октября 2025 года в Кремлёвском дворце программного стиха «Наша вера не погасла» 1915 года было изъято смыслообразующее четверостишие:
Там настроены палаты
Из церковных кирпичей;
Те палаты – казематы
Да железный звон цепей.
Есенин – бунтарь, участник эсеровского альманаха «Скифы», окормляемый интеллектуалом Ивановым-Разумником, автор «Марфы Посадницы» (строки которой особенно сегодня читаются очень современно), «Пугачёва» и философского мистического эссе «Ключи Марии» – не очень нужен и понятен сегодня. А ведь русская душа, которую воплотила поэзия Есенина в наибольшей мере за всю историю русской поэзии, – это и бунт, чаще всего бессмысленный и беспощадный.
Возможно, такая взрывоопасная смесь и влечёт к поэту разного рода маргиналов, людей, оторвавшихся от одного берега и не прибившихся к другому, как сам Есенин оторвался от рязанской деревни и своей социальной среды, но не захотел прибиться ни к Москве, ни к Нью-Йорку, ни к Айседоре Дункан, ни к внучке графа и великого писателя Софье Андреевне Толстой. От бабушки ушёл, от дедушки ушёл…

Бывший ответственный секретарь эсеровской газеты «Дело народа» С.П. Постников вспоминал, как знакомство с Есениным помогло ему в тюрьме выстроить отношения с урками. В 1945 году Постникова арестовали во взятой советскими войсками Праге, где он заведовал эмигрантским Русским историческим архивом. В Пресненской тюрьме, на так называемом «вокзале», куда поступают заключённые до распределения по камерам, и профессора и урки, один вор начал читать стихи, посвящённые Есенину, которого урки считали своим. «Обидно мне стало за Серёжу, – пишет Постников. – И вот стал я рассказывать уркам о Есенине, что я лично хорошо его знал, что жена его (Зинаида Райх, эсерка, позже – знаменитая актриса, жена Всеволода Мейерхольда, загадочное убийство которой осталось одной из тайн XX века. – Прим. ред.) была моей секретаршей, а после начал на память читать его стихи. Урки слушали, как зачарованные. Потом, ночью, когда профессора и остальные уснули, урки вскрыли их мешки и всех обворовали. Не тронули только меня. Ревизию карманов и вещей провели, но ничего не взяли, а очки мои (в заключении это валюта) даже хорошо спрятали, чтобы не валялись. Так спас меня Серёжа от потери вещей».
В политической биографии Есенина чего только ни намешано.
Недавно в центре Москвы появились фотографии великих писателей в военной форме – мол, все они служили. Был там и Есенин, сам о себе писавший в «Анне Снегиной»: «Я был первый в стране дезертир».

Однако в самом начале своей поэтической карьеры юный отрок с льняными волосами Серёжа Есенин, служивший в Царском Селе в санитарном поезде, читал довольно пророческие стихи царской семье:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Берёзки белые горят в своих венцах,
Приветствует мой стих младых Царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах,
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шёл страдать за нас,
Протягивают Царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Всё ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладёт печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
В те годы Леонид Каннегисер, поэт, юнкер и будущий убийца председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого, был большим другом Сергея Есенина. Они даже вместе ездили на родину Есенина, в рязанское село Константиново.
После неудачного эсеровского мятежа 6 июля 1918 года Есенин написал свою присягу новой власти: «Небо – как колокол, месяц – язык, мать моя – родина, я – большевик». Но это не помешало ему впоследствии побыть немного анархистом. А близкий друг Есенина крестьянский поэт Алексей Ганин был расстрелян за принадлежность к «Ордену русских фашистов» (это слово в 1925 году не значило того, что стало значить через 20 лет, но тем не менее).
Кстати, с Яковом Блюмкиным, убившим немецкого посла Мирбаха, одним из создателей советской разведки и баснословным авантюристом, Есенин тоже дружил. Все эти дружбы довели бы его до цугундера, но Есенин опередил события – довёл себя сам.
Есть легенда, что в Советском Союзе Есенина долго запрещали. Нет, формального запрета не было, но не публиковали некоторое время. Тот же Постников пишет, что в 1940-х его стихи продавались на толкучке, переписанные от руки, по 50 рублей за сборник. Но в 1950-х Есенина снова стали издавать большими тиражами, и в редком советском доме не было его сборников.

Мои личные отношения с поэзией Есенина начались очень рано. Есенинская «Белая берёза» – первый опубликованный стих молодого крестьянского поэта – в раннем детстве мне показался настолько родным, что я его сразу же выучила. И вообще стихи Есенина настолько хорошо запоминались, что легли в основу моей долговременной памяти. Могу открыть на любой странице и наизусть прочитать хотя бы первое четверостишие чего угодно.
И внешне поэт кажется каким-то близким родственником – может быть, потому, что его портрет висел в дедушкином доме над полкой с фотоальбомами и я всё время смотрела на него.
Потом был филологический факультет, и признаваться в любви к Есенину стало не комильфо. «Чай, собака, Пастернак», «кофе, кошка, Мандельштам» – вот были альтернативы филологических барышень 90-х. Есенин и Маяковский, дилемма поэтических предпочтений предыдущих поколений, казались устаревшими.
А вот сейчас я снова открываю для себя Есенина. И чувствую, что возвращаюсь на родину…