Жизнь талантливого человека всегда вызывает множество неразрешимых вопросов. Когда, на каком этапе раскрываются заложенные Господом дары и таланты? Почему у одних они открываются сами собой - как будто Сам Господь берет за руку отмеченного Своим даром человека и ведет его к славе? А у других таланты словно спят где-то глубоко - под слоем рутинной суеты и сутолоки. И какой нужен импульс извне, чтобы этот дар пробудился?
В судьбе Константина Федоровича Юона все загадочно. Хотя, на первый взгляд, его творческий путь не был ни жестоко-тернистым испытанием, ни каким-то одухотворенным взлетом.
Биографы Юона всегда начинают рассказ о его жизни одинаково: родился в благополучной обеспеченной буржуазной семье в Москве. И вся жизнь его была безоблачной и благополучной.
Отец Теодор Фридрих Юон, швейцарец по происхождению, был директором компании по страхованию имущества в Москве, мать-немка Эмилия Алексеевна - примерной домохозяйкой и музыкантом-любителем. В благополучной европейской семье Юонов воспитывалось 11 детей, который каждый выходные ставили для гостей дома концерты и спектакли. На сцене солировал старший брат Павел — будущий композитор, которого называли «русским Брамсом». А вот декорации к спектаклям рисовал Костя, который всерьез увлекся живописью с восьми лет.
Фантазия уже рисует в воображении благостные картинки семейной идиллии на фоне “России, которую мы потеряли”, но погодите - не все так просто. Впрочем, об этом чуть позже.
* * *
В 1898 году Константин окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Его педагогами были Константин Коровин и Валентин Серов - два самых ярких западника во всей отечественной живописи конца позапрошлого века. Они и помогли Косте Юону найти свой стиль, который полностью соответствовал эстетике образованной публики и кормил художника всю жизнь. Все просто: берем традиционный русский реализм и смешиваем его с хорошей долей модного импрессионизма - спасибо урокам Коровина. Но - никакого парижского декаданса с привкусом абсента и демонстративных «пощёчин общественному вкусу». Только деревенские просторы, тенистые березовые рощи, народные гуляния и широкие панорамы златоглавой Москвы и Троице-Сергиевой лавры. Много светлых тонов, солнца и радости, воздуха и простора, любви к России и к простому народу. Это хорошо покупалось и тогда, и теперь.
* * *
Одним из любимых мест в Подмосковье художника Валентина Серова было Середниково — имение Веры Фирсановой, одной из самых богатых бизнес-леди Первопрестольной, хозяйки знаменитых Сандуновских бань. Также Вере Ивановне принадлежало 18 доходных домов, усадьба на Никитском бульваре, торговый пассаж «Петровские линии», ресторан «Прага», и мебельная фабрика в селе Лигачево, что недалеко от нынешнего Зеленограда. Именно по части мебели Фирсанова сотрудничала с учителями Московского училища живописи, ваяния и зодчества, которые с учениками делали для её фабрики эскизы самой изящной и модной мебели.
Вера Фирсанова. Фото: общественное достояниеИ мебельное искусство крестьянских мастеров Лигачево не знало себе равных.
А в своей усадьбе Вера Ивановна устраивала великосветские «Середниковские четверги», на которые приглашала из Москвы художников, писателей и музыкантов. Здесь бывали Федор Шаляпин и Сергей Рахманинов, Леонид Собинов и скрипач Юлий Конюс — любимый ученик Чайковского.
Вместе с Серовым в Середниково стал приезжать и Юон. Тем более, что в имени можно было заночевать, а наутро пойти на пленэр на берег реки Горетовки.
* * *
И вот однажды на берегу реки Константин встретил необычайно красивую девушку с роскошной длинной косой - Клавдию Никитину, дочь местных крестьян.
Влюбившийся Константин предложил Клавдии руку и сердце, что родителей Юона повергло в настоящий шок. Отец запретил Косте жениться на простой крестьянке без роду и племени, сочтя свадьбу мезальянсом.
Но свадьба все равно состоялась - без родительского благословения.
Разгневанный отец, узнав о женитьбе, выгнал Константина из дома и в течение ряда лет не желал его видеть. Более того, родители избегали встреч с семьей сына, не желали знать внуков — Бориса и Игоря.
Только смерть в юном возрасте старшего сына Бориса смогла растопить сердце Теодора Фридриха, и он стал искать примирения с сыном.
* * *
Лишившись родительской поддержки, Константину Юону пришлось заботиться о пропитании семьи самостоятельно.
Он не только продавал картины. Параллельно он оформлял в Париже спектакли «Русских сезонов» Сергея Дягилева, создал эскизы костюмов и декорации для оперы Модеста Мусоргского «Борис Годунов».
Также он вместе с живописцем Иваном Дудиным открыл «Классы рисования и живописи» — собственную частную школу наподобие художественных студий-мастерских. “Классы” работали до 1917 года, и в ней училось более трех тысяч учеников (среди них- скульптор Вера Мухина, пейзажист Александр Куприн, участник «Бубнового валета» Роберт Фальк, график Владимир Фаворский и другие известные художники).
Жили огни с семьей в Подмосковье - в том же Лигачево, где Вера Ивановна подарила молодоженам солидный участок земли, а Юон стал преподавателем филиала училища живописи, ваяния и зодчества, открытого в селе Алексеевское для обучения детей местных краснодеревщиков художественному ремеслу.
На участке земли он построил дом-мастерскую, постепенно обросшую террасками и флигельками. Для огородничества земля оказалась непригодной, поэтому новый хозяин засадил её молодыми деревцами, за которыми сам с большой любовью ухаживал.
В следующие полвека Лигачёво стало в творчестве художника неизбывным пейзажным мотивом.
Майское утро. Соловьиное место. Лигачёво Московской губернии. Фото: Государственная Третьяковская галереяДалекая от городской суеты деревня запечатлена на многих полотнах. Здесь написано большинство прославивших Юона зимних пейзажей.
* * *
Между тем, наступил 1917 год. Февральская революция 1917 года и последовавший большевистский переворот до устоев потрясли жизнь Середниково.
У Веры Фирсановой отобрали все имущество. При помощи её друга Федора Шаляпина они смогла уехать в Париж, где она даже смогла вернуть часть своего капитала.
Юон тоже покинул деревню, опасаясь погромов. При новой власти он стал совслужащим - поступил на работу в МОНО (Московский отдел народного образования) и получил, по собственному выражению, “длинный титул «инструктора-организатора по изобразительному искусству в трудовой школе и по внешкольному образованию».
И в этот момент к нему поступил заказ из Большого Театра - на новый занавес.
* * *
С самого большевистского переворота Большой императорский театр Москвы находился под угрозой закрытия. И дело тут не в глубокой пропасти между победившим пролетариатом и балетным искусством - как раз напротив, после ноября 1917 года выяснилось, что никакой пропасти и нет. Уже в январе 1918 года в Большом поставили революционные балеты "Красная звезда" и "Третий Интернационал", а также оперы "Броненосец “Потемкин” и “Нефть”.
Нет, дело в другом - на содержание огромной труппы в казне не было денег, а само здание Большого театра понравилось Ленину для проведения партийных съездов.
И нарком просвещения Луначарский заказал для Большого новый занавес - вместо прежнего, на котором был изображен Аполлон в окружении муз - покровительниц искусств. Представляете себе: Ленин с трибуны читает доклад о положении в стране и все это на фоне полуобнаженных прелестниц.
Юон попросил за работу над эскизом занавеса немного - 26 тысяч рублей. Столько получала в месяц прима-балерина Большого.
* * *
Пожалуй, впервые он не мог понять, чего же от него ждет заказчик.
Какой стиль больше по душе новой власти, объявившей беспощадную борьбу всему старому миру?
И Юон с нарушением всех законов классической композиции написал нечто страшное и жуткое, которое завораживает и сегодня. Разрыв реальности, трещину в самой планете, из которой разят ослепительные лучи света. И восходят на небосвод новые планеты - две больших и три маленькие.
Эскиз занавеса. Фото: общественное достояниеНо все взгляды приковывает к себе красная планета. И совершенно непонятно, то ли это символ грядущей мировой революции и рождение в муках нового мира, то ли - гибель старой России, разорванной революцией. То ли - все одновременно.
Схожие настроения тогда озвучил Владимир Маяковский в стихотворении “Красное знамение”:
«Комета с хвостом —
«Вся власть Советам» —
Несется над старым и новым светом.
Буржуй, не удержишь! Напрасно не тужься!
Беги от красной кометы в ужасе.
И скоро весь мир пойдет, конечно,
За красной звездой пятиконечной”.
А на самом краю этой пропасти - как муравьи - в панике мечутся люди. Кто-то радуется, кто-то падает в страхе, есть и те, кто уже никогда и не встанет.
Но обратите внимание на трех людей слева - двое вооруженных людей тащат куда-то сопротивляющегося человека. Куда тащат - было понятно и без лишних слов.
* * *
Но эскиз занавеса Луначарскому не понравился. Слишком уж много появлялось ненужных вопросов.
В итоге новый эскиз поручили сделать художнику Большого Театра Федору Федоровскому — будущему творцу известных на весь мир рубиновых звезд на башнях Кремля и постановщику физкультурных парадов на Красной площади. Федоровский не стал гадать со стилями, а поступил предельно просто - на красном бархате белой краской вывел все значимые даты: День Парижской Коммуны, День английской революции, день Коминтерна, Кровавое воскресенье в Росии etc.
Федор Федоровский. Фото: общественное достояниеИ - выстрелило!
Отвергнутый же эскиз превратился в полноценную картину, которая открыла “затворнику” путь из деревенской глуши в Ассоциацию художников революционной России (АХРРа), на самую вершину русского авангарда и космизма.
Но Юон снова решил показать большевикам фигу за пазухой.
* * *
Он написал полотно “Люди”, на котором он изобрел узников СЛОН - Соловецкого лагеря особого назначения. На оскверненный монастырь напоминало и расчерченное световыми лучами прожекторов звездное небо.
А затем Константин Федорович решил вновь вернуться к реализму. Только теперь вместе бодрых пейзан он писал революционных рабочих, штурмующих Кремль.
“Будучи очевидцем происходившей в Москве борьбы рабочих, солдат, матросов и крестьян, я тотчас после окончания боев и сдачи юнкерами Кремля пошел смотреть места недавних битв, - писал сам Юон. - Под влиянием увиденного у меня зародилась мысль запечатлеть в картинах последние моменты этой борьбы”.
Но писал он так, что картины хотелось рассматривать и рассматривать. О чем они? Эти массы народа - это несущая хаос толпа или проявление народного гнева? То есть, это зло или же все-таки добро? Или же в нашем мире эти понятия размылись до полного неразличения?
Но с течением времени количество желающих знать ответы на эти вопросы становилось все меньше и меньше. Зато регалий у художника все больше и больше - Народный Художник, Лауреат Сталинской премии I степени, академик, первый секретарь правления Союза художников СССР.
Террор 30-х минул его стороной - более того, в советском искусстве он стал примером того, как органично представитель «старой школы» может вписаться в «новую действительность». «Только один мастер, – утверждал журнал „Искусство – трудящимся“, – сохранил свои силы и является звеном между реализмом дореволюционным и октябрьским — это К.Ф. Юон. Своеобразное упрямство таланта дало ему возможность сохранить и традиции реализма и своё самостоятельное лицо в них от всех пагубных влияний эстетства, хотя он никогда их не чуждался, поскольку они казались смелым новаторством, открывающим новые горизонты в живописи».