Материал основан на лекции исследователя детской литературы Джамили Мамедовой, прочитанной в культурном центре «Боголюбский» в Твери.
В течение последнего года ко мне регулярно – раза три-четыре в неделю – приходят на обед дети. Восемь детей в возрасте от 7 до 12 лет. Думаю, что не стоит объяснять, что с детьми обычная математика не работает: один ребёнок плюс один – это не два, а минимум пять. А тут их восемь. И чтобы как-то держать их под контролем, мы за обедом читаем. Когда очередная книга подходит к концу, перед взрослыми встаёт вопрос, что же читать дальше: дети разные, возраст разный, интересы разные. Как выбрать одну книгу, которая бы подошла всем? Поэтому, когда в Твери наметилась лекция о детской литературе, я пошла на неё со вполне утилитарным запросом: набросать список книг на будущий год.
Вначале позволю себе небольшое отступление. Недавно мне довелось поиграть с группой подростков в игру, похожую на «Крокодил», только объяснять понятия нужно было не жестами, а другими словами. Причём требовалось это делать так, чтобы понял подросток, на его языке, используя его образы, его ассоциации. Часа за полтора мы приноровились объяснять слова так, чтобы их понимали не только сверстники. Я задумалась: простая игра заставляет искать общие смыслы, смотреть на вещи не только со своей колокольни, но представляя себе другого человека. То, что так просто достигается в игре, в жизни даётся с большим трудом: находить общий язык с детьми. И тут я возвращаюсь к лекции.
Подросткам и их родителям всё труднее найти общие темы для общения. Детям, как правило, «всё равно», взрослые же тревожатся. Такая ситуация не является чем-то специфическим для нашего времени, и потому прежде чем расстраиваться из-за проблемы отцов и детей, стоит посмотреть, как культура справлялась и справляется с этой проблемой. Исследователи считают, что быть в кризисе – нормально для культуры: она всегда в кризисе. Всегда кажется, что что-то безвозвратно кануло в Лету, что раньше было лучше, что мы стоим на пороге чего-то невнятного: и назад уже двигаться не можем, но и того, что впереди, тоже не видим.
Пожалуй, единственное отличие нашего времени состоит в том, что в последние годы эта проблема обсуждается не только в исследовательском контексте, но и в бытовом. И домашнее чтение кажется здесь идеальным выходом: сказки на ночь читают почти всем детям, и ничего специального придумывать не стоит. Но отлаженный десятилетиями механизм в последнее время всё чаще даёт сбои.
Фото: Mark Zamora/UnsplashДетей не выманить
У нас есть классический багаж, наша «любимая» школьная литература, где мы, когда были детьми, взаимодействовали со своими родителями. «Городок в табакерке», «Черная курица», Пушкин, Крылов – это для нас и наших родителей общее, для нас и дедушек и бабушек – тоже общее. Мы хотим, чтобы и с нашими детьми у нас эта общность возникла. Эта почва казалась надёжной и устоявшейся: мы берём свою детскую книжку и читаем ребёнку. Но сейчас всё меняется, и никакой опыт, кроме опыта чувств, с помощью литературы передать детям не удаётся, потому что мир, в котором они живут, значительно отличается от того малоподвижного мира, что был раньше. В своё время Михаил Гаспаров писал, что литература воспринимается как своя, как понятная и по-настоящему близкая, если она создана не ранее, чем 100 лет назад. Можно представить себе, что есть кол и канат. Мы вбиваем кол в свою современность, а длина каната – 100 лет. Из 2021 года канат дотягивается только до 1921-го. И то, что создано за это время, мы понимаем по-настоящему. Это не значит, что мы не понимаем Пушкина или Лермонтова. Понимаем, но уже с трудом воспринимаем это как «своё» в том смысле, что нам не нужно ничего объяснять. И мы, считает Гаспаров, находимся в очень странной ситуации. У нас этот кол с той стороны закреплён в пушкинской эпохе. Золотой век мы знаем гораздо лучше и освоили гораздо подробнее, чем то, что между ним и нами. Авангард, например. Маяковский для нас по-прежнему авангард. Мы как будто бы не прожили этих лет. С детской литературой это особенно заметно. Мы хотим, чтобы полем межпоколенческого диалога было хорошо освоенное нами пространство, и с изумлением понимаем, что не можем выманить на него детей. Однако исследователи культуры детства нас несколько утешают. Например, американский антрополог Маргарет Мид в своей книге «Взросление на Самоа» выделяет три основных типа культурного обмена знаниями между старшими и младшими поколениями: от старших к младшим, от сверстников к сверстникам и от младших к старшим. Последнее характерно для тех эпох, когда происходят социальные сломы, когда прежние знания о мире больше не действуют, а действуют какие-то другие, в которых дети разбираются лучше.
Читайте «их» книги
Возможно, сегодня детская литература может быть полем межпоколенческого контакта в том случае, если не приходить к детям со своим, а посмотреть на то, что там «у них» происходит. А происходят там, например, комиксы, к которым взрослые чаще всего относятся пренебрежительно, не считая их литературой. Если раньше можно было говорить о субкультуре графических романов, манги, то сейчас это уже полноправная линия в основном культурном потоке. И с ней можно считаться.
В комиксах, или графических романах, часто затрагиваются проблемы, которые в «обычной» литературе обсуждаются с трудом. О них сложно писать или говорить, потому что это всё – почти невыносимый «серьёз». Только пространство графического романа снимает налёт дидактичности, взрослости, чуждости, нравоучительности.
Про «Маус» Арта Шпигельмана – комикс, затрагивающий тему холокоста, – слышали многие. Но есть и другие графические романы, которые и взрослым почитать не стыдно. Например, истории про взросление девочек – «Персеполис» – художницы иранского происхождения Маржан Сатрапи или «Берген» норвежки Аньи Дали Эвербю. Или отечественный графический роман Ольги Лаврентьевой «Сурвилло» – рассказ про XX век и про очень непростую судьбу бабушки автора.
Обложка комикса Арта Шпигельмана «Маус». Фото: Corpus (АСТ)Ну а как быть с тем же Томом Сойером? Что делать, если любимая книга детства вызывает зевоту у современных детей? С одной стороны, мы можем продолжать читать детям «свои» тексты или читать их вместе с ними, если это получается. С другой стороны, никаких аргументов, кроме того, что мы сами любили ту или иную книгу и хотим разделить её с детьми, у нас нет. Кажется, что только в этом взаимном желании «разделить книгу» и возникает доверительная беседа, диалог: мы знакомим детей с нашими детскими книгами, они нас – со своими. И это приносит немало открытий: прочитать «Вафельное сердце» Марии Парр в 35 лет гораздо приятнее, чем не прочитать эту книгу вообще.
