«На различных площадках форума “Имеющие надежду” идея фестиваля как-то проговаривалась в течение нескольких лет, но когда мы приступили к её воплощению, казалось, дело заранее проиграно: среди нас – культурологов, религиоведов, менеджеров – было очень мало людей, реально связанных с театром, – рассказывает куратор фестиваля Ольга Калинкина. – Однако чудо случилось: режиссёры, критики, драматурги и сами театры откликнулись и поддержали нашу идею. Размышляя, почему это произошло, скажу, что мы, скорее всего, “попали в нерв”».
Спектакль «ГУЛАГ SYMPHONIA», Санкт-Петербург. Фото: timeofmemory.tilda.ws«Когда мне впервые рассказали о “Времени памяти”, я тут же подумала: а почему этого фестиваля до сих пор не существует? – поясняет Екатерина Кострикова, театральный критик, главред журнала “Замыслы”. – Ведь есть огромное количество постановок, оживляющих память о ХХ веке, но не было площадки, на которой их авторы могли бы встретиться, поговорить и подвести первые итоги. С другой стороны, я подумала: может быть, это хорошо, что фестиваль придумали не театральные люди. Может быть, сам театр и не мог породить запрос на такое объединение. Это дело зрителей и – в конечном счёте – общества».
Зрительскому характеру фестиваля отвечает и его форма: устроители не привозят спектакли в столицу, не оценивают их художественные достоинства, а организуют на месте, сразу после показа – проблемные дискуссии со зрителями и приглашёнными историками, философами, богословами. Первый такой просмотр-обсуждение состоится 19 октября в Екатеринбурге: на сцене Верх-Исетского центра культуры будет показан спектакль театра-студии «ORA» «Я убил царя», актуализирующий в городской памяти историю расправы не только над царской семьёй, но и над тысячами безвинных людей в ХХ веке. Всего же в программе фестиваля на этот год 8 спектаклей в пяти городах; среди поддержавших его театров Центр им. Вс. Мейерхольда в Москве и Александринский театр в Петербурге.
Спектакль «Чернобыльская молитва», Воронеж. Фото: timeofmemory.tilda.wsАнтичный ответ
Мысль о социальном значении театра не нова. Достаточно вспомнить, что при своём рождении театр не был просто увеселительным действием: античная трагедия (а потом и комедия) открывала полису глаза на его внутренних демонов, помогала справиться с этическими тупиками и пережить катарсис. «Антигона» Софокла до сих пор больше, чем просто спектакль: перед нами разговор о том, что важнее – личный долг оплакивания родных или покорность «духу времени» и воле правителя.
В ХХ веке об этом социальном значении театра вспомнили вновь: драма жизни, разыгрываемая здесь и сейчас, стала работать на заживление исторических ран. В Бразилии, ЮАР и других странах, переживших свои геноциды и чистки, репрессии и войны, общество, неспособное сразу вместить произошедшее, лечилось с помощью «реального театра», театра свидетелей: когда жертвы и палачи – не перед лицом суда или какой-то инстанции, а в присутствии равных им сограждан – произносили свои по-античному страшные монологи. Такие действа могли называться по-разному (от официальных Комиссий правды и примирения до авторских документальных проектов или собраний при религиозных центрах), но по сути представляли собой попытку в более или менее театрализованной форме высказать самое важное, приблизиться к катарсису.
Спектакль «Сахарный ребенок», Москва. Фото: timeofmemory.tilda.wsВне каких бы то ни было официальных заявлений театр в России исподволь делает ту же самую работу: изучает архивные документы, оживляет монологи жертв и палачей, чтобы рассказать об истории страны в ХХ веке – истории войн, террора и катастроф. «Сегодня огромное количество режиссёров хотят осмыслить тему ГУЛАГа, огромное количество зрителей – у нас полные залы – хотят это увидеть и услышать, – поясняет Чакчи Фросноккерс, худрук Малого театра кукол. – Потому что красный террор – это атомная катастрофа, с которой до сих пор ничто, включая 1990-е годы, ни на толику не может сравниться. Эта катастрофа “пульсирует” до сих пор».
Часто погружение в тему обеспечивается не столько неумолимостью реальных фактов (сколько уже раз писали о репрессиях, называли цифры и имена – а толку?), сколько, по заветам Софокла, художественной безошибочностью образа новой «Антигоны». «Подлинное осмысление прошлого в ХХ веке шло не через открытие материала. Это поразительно, – полагает Анна Степанова, профессор кафедры истории театра России ГИТИСа. – А прошлое, открытие прошлого, шло через эмоциональную окраску. Я читала книги, по которым были поставлены спектакли, но когда я увидела Олега Борисова в спектакле “Три мешка сорной пшеницы”... Вот этот измученный, израненный, изуродованный человек, бьющийся из последних сил для того, чтобы сделать что-то на колхозной земле, – и невозможность ничего поменять в послевоенной страшной убогой реальности. Этот вопль борисовский тонкий. Понимаете, эта эмоциональная встряска давала мне гораздо больше для понимания. То же самое было с Борисовым-Мелеховым в спектакле Товстоногова “Тихий Дон”. Самые большие откровения, самое точное понимание исторического прошлого у больших актёров, у больших режиссёров шло через вот это подспудное ощущение времени – пока не разрешили говорить. А говорить разрешили во время перестройки. И знаменитый фокинский спектакль так и назывался: “Говори”».
Спектакль «Чук и Гек», Санкт-Петербург. Фото: timeofmemory.tilda.wsДать голос
С момента той отмашки, несмотря на периоды откатов и забвений, случавшиеся за последние тридцать с лишним лет, многое сказано, однако сказано немногими. Театр так или иначе остаётся уделом театралов и модной общественности, хотя со своей повесткой, поднимающей вопросы о ХХ веке, он касается каждого и претендует на внимание всех. Фестиваль, по замыслу инициаторов и поддерживающих его профессионалов, как раз мог бы пробить условную «стеклянную стену» между театром и потенциальными зрителями, показать театр как реальный механизм работы с трагедиями советского времени, вылечивающий и сегодняшние раны.
«По большому счёту, для меня этот фестиваль имеет смысл, только если он даст голос нам с вами, зрителям, – говорит Ника Пархомовская, театральный критик и продюсер. – Международный, в том числе и российский, опыт показывает, что такой фестиваль возможен именно как комьюнити-проект или как театр горожан, когда нам с вами, а не только режиссёрам, актёрам и другим профессионалам, дают реальный шанс высказаться по любым волнующим вопросам».
Документальный медиапроект «ШОП», Нижневартовск. Фото: timeofmemory.tilda.wsСтимулируя в первый год своего существования дискуссии вокруг уже имеющихся постановок, в будущем «Время памяти» может развиваться, создавая свои творческие лаборатории, материалом для которых станут реальные голоса зрителей.
«Это должен быть фестиваль, который заказывает спектакли о травматической памяти путём драматургического конкурса, путём режиссёрской лаборатории, путём питчинга, путём проектов, связанных с этой историей, – полагает театровед Павел Руднев, доцент Школы-студии МХАТ и ГИТИСа. – Было бы замечательно, если бы этот фестиваль был бы точкой, когда театральные деятели сели бы за один круглый стол с историками и архивистами. И я думаю, что весь вопрос – в интонации этого фестиваля. Когда мы говорим об истории, когда мы говорим о травматической истории, мы говорим не о позавчера, мы говорим о сегодня или мы говорим о будущем».
Спектакль «Дети ворона», Москва. Фото: timeofmemory.tilda.wsМысль о будущем, о выходе из тупиков, близка и инициаторам проекта – иначе его действительно не стоило и начинать. «Если такой фестиваль будет создавать пространства, благодаря которым людям станет немного легче жить с собой и жить дальше, то это будет уже большое достижение», – полагает Варвара Склез, руководитель Лаборатории публичной истории. «Для меня этот фестиваль будет оправдан только тогда, если он будет нести свет и надежду, а не просто уныние, трагедию и так далее. Он должен дать выход! И тогда он, наверное, имеет право на Божье благословение и на то, что он будет услышан», – вторит Маргарита Шилкина, декан факультета религиоведения СФИ, член православного Преображенского братства, участник форума «Имеющие надежду».
Документальный спектакль «Помни, говорю и плачу», Москва. Фото: timeofmemory.tilda.ws