Больше всего на свете маленький Женя Шварц боялся историй с плохим концом. «Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. "Доедай, а то все утонут“. И я доедал», – вспоминал он в дневниках.
Евгений Шварц с родителями Марией Федоровной и Львом Борисовичем и младшим братом Валентином, 1917 год. Фото: WikipediaВидимо, эта особенность личности, а также, «природная насмешливость», как охарактеризовал главную черту Шварца Корней Чуковский, привели автора к сказке-памфлету – такому непопулярному и порицаемому во времена соцреализма жанру. Евгения Шварца то и дело порицали за отсутствие социально значимых тем и нежелание двигаться по «главным путям советской драматургии». А он не то, чтобы спорил, но со своего пути не сходил, писал себе сказочки с говорящими Медведями.
Как-то Юрий Герман сказал ему: «Хорошо тебе, Женя, фантазируй и пиши, что хочешь. Ты же сказочник!» «Что ты, Юра, я пишу жизнь, – ответил на это Шварц. – Сказочник – это ты». «Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь», - говорится в «Обыкновенном чуде».
Но сказка нужна была для Шварца не только для того, чтобы рассказать о том, о чем прямо не высказать. Как и положено по законам жанра, у Евгения Шварца Добро всегда в итоге побеждает Зло.
В самой личной, посвященной любимой жене пьесе «Обыкновенное чудо» («эту пьесу я очень люблю, прикасаюсь… к ней с осторожностью и только в такие дни, когда чувствую себя человеком», - писал он в дневниках), одна из героинь выговаривает Волшебнику: «Стыдно убивать героев для того, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных. Терпеть я этого не могу». Шварц всегда спасал своих героев даже из самых безнадежных ситуаций - например, в его «Тени», в отличие от оригинала Андерсена, казненного Ученого все-таки воскрешают с помощью живой воды. Может поэтому, как и в его сказках, в его личной истории в итоге Добро победило Зло.
Он прожил безумно сложную жизнь (недаром его дневники опубликованы под заголовком «Живу беспокойно… ») - революцию, гражданскую войну, голод, блокаду, репрессии близких друзей, три его главных пьесы - «Голый Король», «Тень» и «Дракон» - были запрещены при его жизни, а драма «Одна ночь» о блокаде, которую он считал лучшим своим сочинением, не была поставлена из-за того, что в ней не хватало «героического начала».
И вообще, как скажет Медведь, «быть настоящим человеком очень нелегко». Тем не менее, историю Евгения Львовича Шварца можно назвать историей с хорошим концом.
«Меня Господь благословил идти,
Брести велел, не думая о цели.
Он петь меня благословил в пути,
Чтоб спутники мои повеселели.
Иду, бреду, но не гляжу вокруг,
Чтоб не нарушить божье повеленье,
Чтоб не завыть по-волчьи вместо пенья,
Чтоб сердца стук не замер в страхе вдруг.
Я человек. А даже соловей,
Зажмурившись, поёт в глуши своей».
Первую сказку для сцены – «Красная Шапочка» – Евгений Шварц написал для Ленинградского ТЮЗа в 1937 году: «Я волка не боюсь... Я ничего не боюсь», – говорила это новая Красная шапочка пионерам.
В дневнике же Шварц в то же время напишет: «Бог поставил меня свидетелем многих бед. Видел я, как люди переставали быть людьми от страха... Видел, как ложь убила правду везде, даже в глубине человеческих душ». Он описывает это состояние, как «чувство чумы, гибели, ядовитости самого воздуха, окружающего нас»: «Мы в Разливе ложились спать умышленно поздно. Почему-то казалось особенно позорным стоять перед посланцами судьбы в одном белье и натягивать штаны у них на глазах. Перед тем, как лечь, я выхожу на улицу. Ночи еще светлые. По главной улице, буксуя и гудя, ползут чумные колесницы. Вот одна замирает на перекрестке, будто почуяв добычу, размышляет — не свернуть ли? И я, не знающий за собой никакой вины, стою и жду, как на бойне, именно в силу невинности своей».
В 1942 году, уезжая из блокадного Ленинграда в Душанбе, тогда Сталинабад, Шварц начинает писать пьесу «Дракон». В основе ее – старинная восточная притча о драконе, которого нельзя победить, потому что победитель сам обращается в дракона.
Обложка книги Евгения Шварца “Дракон”. Фото: Издательство "Советский писатель"Главрепертком принял пьесу без единой поправки, однако в 1944 году спектакль был снят с репертуара сразу после премьеры. Пьесу пытались защитить, доказывали по инстанциям, что Дракон – это фашизм, а Бургомистр – Америка, мечтающая его победить руками Ланцелота - СССР и присвоить все лавры себе. Но все понимали, что «Дракон» – это не просто памфлет против фашизма, в нем разбирается природа тоталитаризма как такового, то есть природа самого человека.
Николай Чуковский описал это так: «Потрясающую конкретность и реалистичность придают “Дракону” замечательно точно написанные образы персонажей, только благодаря которым и могли существовать диктатуры, – трусов, стяжателей, обывателей, подлецов и карьеристов. Разумеется, как все сказки на свете, “Дракон” Шварца кончается победой добра и справедливости».
Но победа эта весьма условная. «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом… придется убить дракона», – говорит Ланцелот. На сцене это выглядит героически, а в жизни удается с большим трудом и связано с большими рисками. Лучше всего это описал сам Шварц в пьесе “Тень”: «Очень трудно будет все это распутать, разобрать и привести в порядок так, чтобы не повредить ничему живому» .
Сам Евгений Шварц не был отнюдь Ланцелотом, готовым вступить в бой с Драконом, вооружившись тазом вместо шлема, медный подносом вместо щита. Но и сам Драконом не стал. Его очень близкого друга поэта-обэриута Николая Олейникова арестовали 3 июля 1937 года, на заседании в Союзе писателей все должны были покаяться в своих связях с врагом народа, Шварц сказал, что эта новость стала для него полной неожиданностью и сказать ему нечего. Ему предложили вспомнить примеры вредительства Олейникова в кино, но тот ответил, что успех или неуспех фильмов невозможно объяснить вредительством. Доносов не писал, обвинений не подписывал, не отрекался и помогал семьям арестованных, например, Николая Заболоцкого.
А в конце жизни написал: «Я мало требовал от людей, но, как все подобные люди, мало и я давал. Я никого не предал, не клеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду. Но это значок второй степени, и только. Это не подвиг. И, перебирая свою жизнь, ни на чем не мог я успокоиться и порадоваться».
Дракон:…Мои люди очень страшные. Таких больше нигде не найдешь. Моя работа. Я их кроил.
Ланцелот: И все-таки они люди.
Дракон: Это снаружи.
Ланцелот: Нет.
Дракон: Если бы ты увидел их души — ох, задрожал бы.
Пьесу «Дракон» разрешили к постановке лишь в 1962 году и с тех пор она многократно ставилась в театрах всего мира и пользуется огромной популярностью и сейчас. А счастливый конец удается все реже, как в фильме «Убить дракона», снятом Марком Захаровым в 1986 году, где Ланцелот уходит с Драконом. Потому что убить дракона в себе - это очень сложно. Потому что «вывихнутые» Драконом души: «безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души…, дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души» способны только на то, чтобы воспроизводить новых Драконов.
Мемориальная доска - в память о добром сказочнике Евгении Шварце. Фото: Алекс Ведерников / WikipediaЕвгений Шварц, конечно, тоже это знал, но он не мог терпеть историй с плохим концом. Он мог бы сказать, как мудрый Трактирщик в «Обыкновенном чуде»: «В молодости я ненавидел людей, но это так скучно! Ведь тогда ничего не хочется делать и тебя одолевают бесплодные, печальные мысли. И вот я стал служить людям и понемножку привязался к ним».
«Чудесный писатель, нежный к человеку и злой ко всему, что мешает ему жить», – так говорил о Шварце Илья Эренбург.
А за несколько лет до смерти Шварц написал в дневнике о себе самом в третьем лице: «Без людей он жить не может… Всегда преувеличивая размеры собеседника и преуменьшая свои, он смотрит на человека как бы сквозь увеличительное стекло… И в этом взгляде… нашел Шварц точку опоры. Он помог ему смотреть на людей как на явление, как на созданий Божьих».
