Очевидная для всех, кроме государственной власти и образовательных властей, деградация современной школы РФ заставляет родителей, которые чувствуют ответственность за образование своих детей, искать для этого площадки, альтернативные зачумленной территории казённых училищ. Домашнее обучение пользуется всё большей популярностью, и, думаем, этот процесс в ближайшей перспективе интенсифицируется. В этой связи не лишним, кажется, было бы приглядеться к опыту домашнего обучения Российской империи и посмотреть, в чём заключаются его сильные и слабые стороны.
Французский язык Петруши Гринёва и Митрофанушка
Читателям пушкинской «Капитанской дочки» наверняка памятна яркая первая глава, где описан педагогический процесс с наёмным гувернёром-французом, которого изгоняют в тот момент, когда он со своим учеником изготовляет воздушного змея, и тот приделывает хвост к Мысу Доброй Надежды. Воистину, не так много добрых надежд можно связать с такой педагогикой. Не столь бросается в глаза отрывок из IV главы: «У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов». Мою позицию неоднократно оспаривали, но в противоположном меня так и не убедили: полагаю, что педагогический процесс, описанный в начале романа, и педагогический результат, указанный здесь, несовместимы. Много ли у нас ребят, которые, проходя в школе английский, возьмут английскую книгу и станут её читать? Можно сослаться на отсутствие других развлечений, но чтение на иностранном языке без его хорошего знания – не развлечение, а серьёзный труд. И тут (с точки зрения реализма, который о типических героях в типических обстоятельствах) возникает вопрос: а где же Пушкин был прав по отношению к действительности – в первой главе или в четвёртой? Здесь нужно вернуться чуть-чуть назад – от Пушкина к описываемой им эпохе.
В области русской словесности к числу весьма немногого, оставшегося от XVIII века и до сих пор живого и читаемого не только из-под палки, относятся две комедии Д.И. Фонвизина – «Бригадир» и «Недоросль». Они обе посвящены проблемам воспитания (что вообще не очень типично для нашей литературы), причём тем его областям, которые меньше всего связаны с казенной школой, – воспитания соответственно заграничного (игравшего огромную роль при Петре I) и домашнего. Первое нас сейчас не интересует; остановимся на секунду на «Недоросле». Вот самое знаменитое его место: «Г-жа Простакова (Правдину). И ведомо, батюшка. Да скажи ему, сделай милость, какая это наука-то, он её и расскажет. Правдин. Описание земли. Г-жа Простакова (Стародуму). А к чему бы это служило на первый случай? Стародум. На первый случай сгодилось бы и к тому, что ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь. Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это-таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, свезут, куда изволишь». Читатели восхищаются: как тонко Фонвизин прислушивался к русской жизни! Эти слова стали символом агрессивного невежества. Русского ли невежества? Однажды на даче, отдохновения ради, я открыл вольтеровскую повесть «Жанно и Колен». Там в числе прочего прочёл следующее: «Но что же он станет изучать? Ведь надо же ему что-то знать. Не познакомить ли его чуточку с географией? – А на что она ему? – возразил воспитатель. – Когда маркиз пожелает отправиться в свои поместья, неужели почтари не найдут дороги? Будьте покойны, не заблудятся. Для путешествий нет нужды в буссоли, и из Парижа в Овернь люди отлично добираются, не ведая, на какой они широте». Разумеется, мне было бы смешно претендовать на приоритет в обнаружении этой параллели, хотя я и удивился, что не слышал о ней до тех пор. Кто кого цитировал, тут можно сказать сразу. Подслушал ли Вольтер эти слова во французской жизни или придумал безо всякой связи с ней – это домашнее французское дело. Нам достаточно указать источник, а источник – не домашний. И в такой литературе того времени нет недостатка.
Приведём пример из более позднего сатирика – Акима Нахимова: Не честь их движет, нет! их мучит то сердчишки, Чтоб свет знал, что они Французские мартышки, На что им с предков брать похвальнейший пример? Французов мало ли, сорвавшихся с галер? …Тогда жеманься, ври, повесничай, кривляйся И над невежеством Россиян насмехайся, Которы добрый нрав и здравый смысл хранят, И, что всего глупей, по-русски говорят! …Какие времена блаженные настали! Мы, офранцузившись, гугнявить все бы стали, И в просвещении явили б тем успех, Что в высшей степени была б у нас у всех Французская и жизнь, и нравы, и химеры, То есть ни верности к царям, ни к Богу веры, Ни глупой совести, ни робкого стыда У новых Россиян не стало бы тогда! Что же касается невежественных Митрофанушек, попавших под фонвизинский бич, то тут однажды В.В. Розанов не выдержал: «Не надо забывать, что Фонвизин бывал „при дворе“, – видал лично императрицу, – и „просветителей“ около нее, – может быть, лично с нею разговаривал. Это чрезвычайная высокопоставленность. Он был тем, чтó теперь Арс. Арк. Кутузов или гр. А. К. Толстой. Изобразительный талант (гений?) его несомненен: но высокое положение не толкнуло ли его посмотреть слишком свысока на окружающую его поместье дворянскую мелкоту, дворянскую обывательщину и даже губернскую вообще жизнь, быт и нравы. Поэтому яркость его „Недоросля“ и „Бригадира“, говоря о живописи автора, не является ли пристрастною и неверною в тоне, в освещении, в понимании? „Недоросли“ глубокой провинциальной России несли ранец в итальянском походе Суворова, с ним усмиряли Польшу; а „бригадиры“ командовали в этих войсках. Каковы они были? Верить ли Суворову или Фонвизину?»
Лист пьесы, напечатанный в честь столетия постановки "Недоросля", 1882 год. Фото: wikipedia.orgФонвизин выступал в этом случае правительственным пропагандистом. «Недоросль» проливает свет и на пушкинский роман: мы имеем дело с «общим местом», литературным топосом, который не обязан иметь отношения к жизни. Автору этих строк очень хотелось бы, чтобы кто-нибудь исследовал воспитательную тематику в русской литературе с этого ракурса; получилась бы очень недурная докторская диссертация.
А чего хотело правительство?
Домашнее образование по самой своей природе менее всего поддаётся контролю и потому более всего подозрительно. Шестой пункт академической привилегии, которую должен был подписать царь Фёдор Алексеевич, гласил: «Указ наш Царский непорушно полагает, еже бы ни единому кому зде в царствующем граде Москве, и в прочих нашея Царския державы градех, разве сего от нас Великаго Государя, учиненнаго училища, в своих домех, Греческому, Польскому и латинскому и прочим странным языкам без ведомости и повеления училищ Блюстителя и Учителей, домовых учителей не держати, и детей своих не учити, точию в сем едино общем училище да учатся, во еже бы от разных домовых учителей, паче же от иностранных и иноверных, противности каковой либо вере нашей православной не внестися и не быти разгласию. Аще же кто дерзнет сие наше Царское повеление приобидити, и оному да мстит наше Царское правосуждение на его имении, яко преступнику нашего повеления». Обычно громы с высоты престола никто не мечет в пустоту: думаю, что сам по себе пункт проекта свидетельствует о том, что практика такая существовала, и, возможно, у разработчиков проекта были и корыстные мотивы, расследованием которых должно заниматься антимонопольное ведомство. Интересно, что весьма либеральным было деспотическое правительство Анны Иоанновны: установив для дворян образовательный ценз (очень скромный), оно, создав соответствующие возможности, впрочем, недостаточные (гарнизонные школы, Кадетский корпус), ничуть не беспокоилось о том, что будут преподавать домашние наставники: мы указали минимум и нужное нам, а дальше как хотите.
Елизавета Петровна была не столь либеральной. Указ об основании Московского университета содержит такой выпад против гувернёров: «великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не токмо учить науки не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют, и только через то младые лета учеников и лучшее время к учению пропадает, а за учение оным бесполезно великая плата дается». Затем Императрица изволила нахмурить брови: «Объявляется во всенародное известие. Апреля 29 дня сего 1757 года, Е. И. В. высочайше указать благоволила: Находящихся как в Санктпетербурге, так и в Москве в партикулярных домех Иностранных нацей учителей в их науках всегда свидетельствовать и экзаменовать, здесь в десианс Академии, а в Москве в Императорском университете, а без такого свидетельства и атестатов никому в домы не принимать и не иметь, и до содержания школ не допускать. Чего ради находящихся ныне в партикулярных домех разных нацей учителей, от тех домов объявить, кои в Санктпетербурге находятся, оных в десианс Академии, а которыя в Москве и в за Московных губерниях, тех в Московском университете; которыеж собою живут и школы содержут, тем самим к свидетельству и экземенации о их достоинстве явится во оных же Академии и университете немедленно, а без такого свидетельства и атестатов никому в домех своих таковых учителей не держать и самим школ не иметь, под опасением не упустительного штрафа, а именно: тем которые их без атестатов примут, или которые уже у кого в домех есть а не объявя держать станут, взыскания штрафа, за каждого посту рублев, а тех учителей кто без атестатов школы иметь будут, высылать за границу».
Мне было очень интересно, исполнялся ли этот указ. К сожалению, жизненные обстоятельства не позволяли провести в петербургских академических архивах столько времени, сколько требовал сбор статистики; в Москве университетский архив сгорел в 1812 году, и осталось от него мало что. Тем не менее за один год сохранилось достаточно документов, чтобы можно было понять: никакого наплыва заграничной публики за университетскими аттестатами не было. Сто рублей по тогдашним временам – очень большие деньги, но казну этот указ не обогатил. Впрочем, некоторые родители отнеслись к императорскому предложению всерьёз; будущий генерал Сергей Алексеевич Тучков учился как раз у такого преподавателя. В отличие от деспотической Анны Иоанновны, Екатерина II (особенно в последний период своего царствования, после создания системы народных училищ, когда к сему появились технические возможности) предприняла попытку взять домашнее образование под жёсткий контроль. Враждебно относилось к нему и правительство Александра I, вспомнившее указ Елизаветы Петровны (кажется, примерно с таким же успехом). Впоследствии правительству удалось победить домашнее воспитание в условиях честной конкуренции. Это произошло при Николае I, в министерство С.С. Уварова. (Вспомним, что после декабрьского выступления от разных лиц потребовали в письменном виде соображения по воспитанию, в том числе и от Пушкина; он сочинил на сей предмет записку, которую Г.Г. Шпет впоследствии заслуженно назвал отпиской, где предлагал не стесняться и домашнее воспитание подавить. Впрочем, к пушкинской записке власти не прислушались. «Главное – воспитание сердца, образование ума второстепенно», – писал поэт. «Нет, Вы неправы, главное как раз – воспитание сердца, а образование ума второстепенно», – не без раздражения возражал ему Бенкендорф. Не сойдясь с поэтом во мнениях, власть вопреки его совету заграничное воспитание подавила, а домашнее подавлять не стала.)
Картина "Сельская бесплатная школа", художник Александр Морозов, 1865 год. Фото: wikipedia.orgИтоги для нас
Итак, правительство и его писатели не любили домашнее образование, высмеивали его, критиковали и преследовали. Ну а что же сами хоумскулеры? Что же их наставники? Что же родители? Несмотря на все шедевры писателей, несмотря на все усилия властей домашнее воспитание жило себе и процветало. Оно дало ряд переходных форм. Богатый помещик мог пригласить к себе сыновей своих бедных родственников и/или знакомых для того, чтобы они тоже могли пользоваться уроками нанятого на его деньги квалифицированного гувернёра; иностранец мог открыть частный пансион, сняв для этого помещение или просто у себя на дому (я писал уже о таком пансионе И.М. Шадена, где учился юный Карамзин). Переходных форм было много, и чёткой грани между ними не было. На самостоятельную учебную программу пансионы и домашние наставники, как правило, не претендовали; их предложение определялось общественным спросом, а большинство родителей желало своим сыновьям успешной карьеры, вовсе не желая делать из них учёных людей.
Серьёзный перелом произошёл в эпоху французской революции, когда «лакеи» и «парикмахеры» оказались оттеснены в провинцию, а на их место пришли «аббаты», упомянутые, в частности, в пушкинском «Евгении Онегине». Это могли быть ректоры, префекты и наставники французских коллегиумов, люди с превосходным образованием и большим педагогическим опытом. Большой популярностью пользовался – и по цене был доступен лишь верхушке общества – пансион аббата Шарля-Доминика Николля, старого «барбиста», то есть ученика – и, кстати, впоследствии профессора – знаменитого коллежа Св. Варвары. К числу его учеников принадлежат два брата – Михаил и Алексей Орловы, один – несостоявшийся декабрист, другой – будущий шеф тайной полиции. Впрочем, у Николля учился и А.Х. Бенкендорф. Аббаты были учителями умнейшего из славянофилов – Ю.Ф. Самарина – и одного из лучших министров просвещения Российской империи С.С. Уварова.
Общество правильно восприняло призыв своих лучших писателей и пожелания своего правительства. Оно выслушало их и никак не отреагировало. И литературные шедевры, и грозные указы обернулись обычным сотрясением воздуха. Только когда русская гимназия приобрела такую форму, какой могли желать русские дворяне, стало возможно привлечь их детей в казённые училища. С.С. Уваров, один из самых образованных выучеников французских гувернёров, сумел победить домашнее воспитание.
Картина "Девочка за партой", художник Кузьма Петров-Водкин, 1939 год. Фото: wikipedia.orgСейчас обучение на дому может быть одной из наиболее разумных альтернатив казенной школе, которой руководят отнюдь не Уваровы. Закончим этот очерк пожеланием этой образовательной форме успеха и расцвета. И не будем смущаться тем, что многие считают хоумскулеров неполноценными в социальном отношении: американский опыт (да и наш старый) показывают, что нет ничего более далекого от истины, чем такие опасения. Когда учат говорить попугаев, их держат поодиночке, чтобы они подражали людям, а не друг другу; юноше общество взрослых и зрелых людей полезнее, чем общество сверстников.
