А в доме от грохота и звона перебудились все домашние. И сам хозяин Роман Сергеич, заспанный и босой, в одном исподнем ввалился в кухню с алюминиевым подсвечником, думая, что успеет застать неловких грабителей. Но разгромленная кухня оказалась пуста. Лежащий на «животе» буфет и треснутый стол с перевёрнутыми стульями были фактом чей-то злонамеренной шутки или погрома. Из-за спины Романа Сергеича уже выглядывала жена Инесса Павловна, тоже сонная и завёрнутая в розовый пеньюар. Прибежавших на шум дочерей Лизу и Настю она вернула обратно в их комнату, осколки битой посуды, как брызги пролитого молока и воды, покрывали собой и пол возле порога кухни. Матвеевы ничего не понимали: входная дверь была заперта, оконные стёкла целы. Роман Сергеич, давя хрустящие осколки тапочками, стал поднимать шкаф, но стоило ему пошевелить его, как остатки посуды выскользнули из распахнутого нутра буфета и ударили его по ноге, а ударив, раскатились по кухне.
– Инна, душа моя, у нас было землетрясение? – потирая ушибленную ногу, спросил Роман Сергеич, наконец подняв опрокинутый шкаф.
– Было б землетрясение, – ответила мужу Инесса Павловна, сметая осколки в одно место, – ни одного целого окна не осталось бы, а тут как нечистый дух озоровал, не иначе. Смотри там, ноги не порежь. Я тут в коридоре пока приберу, а то беда будет.
Роман Сергеич снова оглядел кухню: дверцы буфета висели сломанными крыльями, переломленный пополам стол напоминал разрушенную непонятно как театральную декорацию и везде, везде осколки стекла...
– Я никак в толк не возьму, что у нас случилось?.. Кому это надо так веселиться?.. Точно черт плясал, не иначе. Ведь какую силу надо применить, чтобы расколоть столешницу и не сломать ножки!
– Буфет же упал на неё…
– Упасть-то он упал, Инна, да не сразу. Стол сначала сломался, а потом на него буфет опрокинулся, или опрокинули, а так – стол был бы буфетом прижат к стене, однако этого не произошло...
Матвеев присел и стал осматривать останки мебели, разгребая ложкой посудные осколки.
– Рома, гляди обрежешься там, – предупредила Инесса Павловна, входя в кухню. – И вставай, вставай, я тут без тебя приберусь.
– Подожди, я стол вынесу.
– Был стол, да весь вышел… Повезло нам, так повезло…
Инесса Павловна покачала головой и посторонилась, дав мужу вынести из кухни половинки стола.
– На дрова его пущу, ни на что другое больше он не годен, – сделал вывод Роман Сергеич, надевая куртку и шапку.
Ночной январский морозец встретил его добрым другом, обняв крепким широким захватом. Трубный дым поднимался над притихшим селом, подпирая звёздное небо. Молодой месяц висел на нём начищенной пуговицей.
Кутявка высунула морду из будки, тявкнула и снова спряталась, тихо подвывая.
Матвеев подхватил половинки стола и хотел было уже шагнуть с крыльца, как заметил две мелкие цепочки следов в снегу от окна кухни.
«Мыши, что ли, у нас бегают?» – подумал он и пошёл к дровяному сараю, примечая, что цепочка следов ведёт прямо к нему.
Не дойдя и десяти шагов, Матвеев заметил мерцающий огонёк в щелях меж досок двери. «Пожар ли какой там?.. Вот беда-незадача…», – про себя посетовал Матвеев, опуская на снег половинки стола. Сделав ещё шаги к сараю, успокоился: дыма не было. Входить в сарай не стал, а решил присмотреться, что за свет это такой. Стараясь не шуметь, заглянул в оконце. И видит он, что возле керосиновой лампы сидят в овчинных тулупчиках домовые и толкают друг друга в бока, рассказывая что-то.
– Ах вы, разбойники… Ах, негодяи… – тихо сказал Матвеев и взялся за ручку двери. – Вот я вас…
Но дверь не поддалась. Матвеев дёрнул её сильнее, но она осталась закрытой.
«Подпёрли они там, что ли, её чем?..» – подумал он, желая открыть дровяник во что бы то ни стало.
И тут огонёк внутри сарая неожиданно погас, и сразу же, дверь распахнулась сама. Какая-то сила толкнула Матвеева в грудь, да так, что он не устоял и откинулся на спину в наметённый сугроб, пребольно ударившись головой о деревянную колоду на которой рубил он дрова.
Больше он ничего не помнил. Пришёл в себя уже утром. Лежал он на диване в гостиной, укрытый шерстяным пледом, а рядом была его семья – жена и дочери.
– Очнулся! Очнулся! – закричали и захлопали в ладоши дочери и полезли к нему с объятиями.
– Ну и слава Богу! – обрадовалась Инесса Павловна. – Как я испугалась, когда тебя там нашла одного… Как ты только там не замёрз и
не простудился...
– Я живучий. А долго я там провалялся?..
– Да с четверть часа.
– Как ты мог так удариться, торопился что ли?..
– Неловко повернулся.
– Давно я тебе говорила, чтобы ты этот пень укатил в сарай. Вот как чувствовала! А ты меня не слушал.
– Теперь стану. Голова гудит.
– Может, у тебя сотрясение?
– Ничего, пройдёт. Компресс уксусный поможет и что-нибудь из обезболивающего.
– Лиза, Настя, хватит возле отца сидеть, несите тазик с водой, марлю и яблочный уксус, а таблетки я сама подберу, – дочери, весело толкаясь, убежали на кухню. – Какой же ты у меня и тяжёлый... Я едва тебя сюда притащила.
– Извини меня, я же не нарочно…
– Да чего там… Потерпи, пойду, поищу тебе что-нибудь…
Матвеев остался один. Он слышал, как шалили дочери, набирая воду в миску, как делала им замечание жена. А ещё он думал о виденных в дровяном сарае существах и о том, зачем им надо было громить мебель на его кухне. И сколько он ни думал, а придумать ничего не мог. Сказочная реальность оказалась самой настоящей.
На другой день Матвеев вышел на службу, и жизнь его снова потекла, как и прежде, размеренно – с восьми и до восьми в конторе почтовой связи. Дом был приведён в порядок: куплена мебель и посуда. Больше никто не тревожил своим нежданным появлением его семью. И однажды обычно молчаливый Матвеев разговорился, поведал-таки своему старинному приятелю о ночном январском происшествии. А тот, вместо того чтобы посмеяться, возьми и скажи, что такой бедлам случается у хозяина тогда, когда домовые собираются на свадьбу.
– Они ж как люди, – убеждал Матвеева его знакомец по телефону, – и они тоже свадьбы играют. И у них ссоры бывают, и какие! Видеть сам не видел, но читать об этом читал. А вот тебе, как видно, немного перепало такого «счастья». Кто верит в них, а кто нет. Убедить никого нельзя, сколько людей – столько и мнений. Я верю, что с нами они живут, от нас и привычки перенимают. Это вот ты хорошо живёшь, спокойно, благообразно; значит, и домовой твой – такой же тихоня. А другой хозяин, глава семейства, безобразничает, и домовой у него – чистый хулиган. Позвали такого гостя, а он и рад стараться. Житейское ж дело, Сергеич. Будь здрав!
– И ты, будь… – попрощался Матвеев, отключая телефон и чувствуя, что не готов жить с такими соседями.
Спустя год бедлам в его доме повторился.
Василий ЗОЗУЛЯ
