Наконец-то подъезд! А погода – совсем не рождественская. Сложив зонт, она переступила порог и захлопнула дверь. Капли зимнего дождливого вечера, переливаясь, повисли на ее волосах хрусталиками. Мотнув головой, она стряхнула их. Капли сорвались вниз, разбились. Ощутив её присутствие, дом сонно загудел разбуженным лифтом. Рита улыбнулась. В животе радостно-тревожно шевельнулось чудо. На этот раз никаких сомнений – у неё будет ребёнок.
Вошла в квартиру. Разулась. Прямо в пальто пробежала в комнату и вытащила из пакета огромного белого медведя. Поскорее расправила смятые плюшевые уши. Ощутив легкую тошноту, опустилась в кресло, обняла игрушку. В кухне сыто мурчал холодильник. На окне празднично мигала гирлянда, отражаясь в стеклянном пузе запечатанной бутылки с ликером – мужу на работе подарили. Почему-то вспомнился восьмой класс, Новый Год у неё дома. Гости – её друзья и одноклассники. Она чувствовала себя тогда очень красивой и взрослой. Но это был последний Новый Год, когда она видела Ичира…
Рита нахмурилась: показалось, будто внутри выключили гирлянду. Зачем эти воспоминания именно сейчас, когда все так хорошо и правильно? У неё есть муж, работа, скоро появится ребенок. А вдруг, её дети будут играть в такие же бредовые игры, что и они с Ичиром? Хм! Откуда вообще взялась эта фантазия о Медведице? Нервный впечатлительный мальчик с выдуманным именем слишком заигрался в неё. И что за имя странное – «Ичир»? Дети любят выдумывать себе несуществующие прозвища. Но Ичир был вообще другой. Как будто не отсюда. А если и её дитя будет таким? Поймет ли она своего ребенка, убережет ли хрупкую душу от разочарований? Может быть, Ичир и вправду был способен видеть и чувствовать что-то большее, чем его сверстники? Например, любовь. А она своей подростковой глупостью… Это ведь из-за нее он… Прижав к себе плюшевого медведя, Рита, не сумев остановиться, погрузилась в тяжелые воспоминания.
Глава первая. Присутствие
Ворсистый ковёр впитывает шаги. Ичир медленно поднимается по лестнице. Неясные назойливые звуки вьются вокруг запертых дверей. Каждая излучает человеческое тепло, на которое слетаются голоса, шумы, скрипы, шорохи.
Самый верхний этаж. Дверь. Она холодная и бледная. Ичир открывает её. Входит в темный коридор. На мгновение ему кажется, что там пустота. Но вот сознание угадывает стол и шкаф, коробку с поломанным пылесосом. Щелкает выключатель. Свет подтверждает бытие каждого предмета. Все на своих местах.
Присев на продавленное канапе, Ичир прислушивается. Неясное бормотание из соседских квартир облепило стены ночными мотыльками. Прерывистый, словно прыгающий по ступенькам, женский смех. Словно играют с огромной старой куклой из его детства. Кукла умела закрывать и открывать глаза. Нехитрый механизм стучал «кук-кук-кук...». Где же та девочка, которая играла с этой куклой? Кто она? Ичир морщится, зачем-то нюхает свои руки, они пахнут хвоей. Воспоминание съеживается, убегает быстро, как паук-косеножка. От желания курить сосет под ложечкой. Разве он курит? Ичир ощупывает карманы и с удивлением обнаруживает пачку сигарет. Неохотно поднявшись, покорно идет к балкону.
Балконная дверь не открывается, а скорее выламывается из обмороженного косяка. В вышине, над лесом, скользит светлое брюшко самолета. Кажется, что его щекочут старые мохнатые ели. Гул, отдаляясь, проваливается в невидимый сугроб. Небо без звезд. Ичир вздрагивает от мысли, что звезды, не удержавшись на ледяном скользком небосводе, попадали на землю и расползлись по крышам и балконам. Наспех затушив сигарету, торопится обратно в комнату.
Включив магнитофон и поставив старую кассету, Ичир делает звук на полную громкость, уходит на кухню. Кипятит молоко. Над жидкой белой плотью вьется пар. Ичир улыбается, представляя, что его входная дверь в квартиру сейчас дымится звуками. Это вечная музыка новогодних праздников. Она пахнет бенгальскими огнями, жевательной резинкой и мандаринами. К ней намертво приклеены воспоминания. Ичир бросает взгляд на холодильник, пестрящий магнитиками и на стену, где бесполезно висят сломанные часы-кукушка. Темные шишки как ёлочные игрушки на ржавых цепочках. Они рождают ожидание праздника, которого на самом деле нет.
Ополоснув склеенную в нескольких местах чашку, Ичир аккуратно ставит её на полупустую полку. Ему ни к чему обилие посуды. Все равно у него никогда не бывает гостей. Ичир возвращается в комнату, выключает магнитофон, торопливо раздевается и ныряет под одеяло. Там холодно и одиноко. Засыпая, он смотрит в окно, у кого-то в доме напротив мигает гирлянда. Так же мигают его дни. Только часы на кухне стоят, всегда показывая восемь вечера. Почему они остановились, он не помнит. Ночью дверь Ичира остывает.
В комнате кто-то есть. Беспомощно и слепо вглядываясь в небытие темной комнаты, Ичир пытается разглядеть смутные образы. Прямо на постели в зловещем молчании сидит холод и обгладывает его косточки. Пытаясь выдернуть из его пасти заледеневшие ноги, Ичир подтягивает к подбородку колени и начинает растирать ступни ног руками. За стенкой отчетливо слышится женский голос. Он бормочет слова нежности. Ичир замирает, вслушивается. Соседка говорит громко, раз он слышит её, но так не разговаривают с тем, кто рядом. Значит, по телефону, – догадывается Ичир. Воображение рисует хрупкую голубоглазую девушку в розовой байковой пижаме с зайцами. Она сидит на кровати и взволнованно прижимает телефонную трубку к уху. Вот разговор закончился. Внезапно девушка заливается кукольным смехом. Из тишины, точно из откупоренной бутылки, извергаются мужские и женские голоса, смех, пьяные выкрики, музыка. Розыгрыш по телефону. Смеющийся накрашенный рот. Слова и чувства, пущенные пренебрежительно по кругу чужих рук и взглядов. Кажется, это из его собственных воспоминаний. Ичир зажимает уши, пытаясь прогнать видение голубоглазой девушки. Она насмешливо и презрительно смотрит в упор. Её байковая пижама тускнеет, ветшает. Лохмотья, скукожившись жухлыми листьями, облетают, обнажая тело, которое тоже стареет. Не желая видеть то, что случится дальше, Ичир вскакивает с кровати и включает свет.
Всё на своих местах. Мебель, книги, статуэтки, картины. Но кто-то продолжает смотреть на него. Ичир замирает и вглядывается в пустоту. Присутствие. Это не холод, не звуки. Нечто огромное заполняет комнату своим взглядом. Кто-то на балконе тихим движением касается оконного стекла. Ичир понимает, что должен как в детстве подойти к черной дыре темноты нащупать и вернуть к жизни шершавые обои, вмятины на неровных стенах, пустой неостекленный балкон. Он выдергивает примороженную дверь и... беззвездная ночь, вместе с улицей и морозом врывается в квартиру. Неожиданно Ичир ощущает, как нечто пронзительное и необыкновенно мягкое замирает и смотрит на него, а по голым ногам и рукам скользит холодяще-теплое дыхание невидимого меха. По телу бегут мурашки, вместе с которыми, внезапной вспышкой его озаряет воспоминание.
…Ичиру в лицо и шею тычется белая меховая шапка. Он отбивался, пытаясь оттолкнуть маленькие руки смеющейся девочки. Она кричит:
– Видишь, Малая Медведица тоже тебя любит! Ну, дай руку, чувствуешь?
– Щекотно, пусти!
– Она будет большой-большой, мы будем кататься на ней! Не веришь?
Сквозь провалы в памяти он внезапно ощущает тепло и жизнь очень близкого человека. Так бывает, когда подносишь ладонь к меху и чувствуешь тепло, пусть даже это не живой зверь, а воротник или шапка. Кто же эта девочка о которой он только что вспомнил? Сестра, подруга? Что за игра, в которую они играют? Воспоминания вновь ускользают, едва коснувшись.
На балконе никого. В окне противоположного дома взволнованно пульсирует красная гирлянда. Ичир возвращается в комнату. «Вспоминай, вспоминай…» – бормочет он, бесцельно слоняясь из комнаты в кухню, хватая и ставя обратно на место пыльные старые вещи.
Глава вторая. Часы с кукушкой
Дорога от остановки к городской больнице. Вдоль неё прямо на земле расположились продавцы старыми вещами. Желающие могут приобрести у них частички прошлого: пленочные фотоаппараты, пластинки, шкатулки и керамические статуэтки. Но сегодня прохожие идут, внимательно всматриваясь в землю, словно ищут что-то потерянное. Гололед. Они проходят, даже не замечая импровизированный прилавок Ичира, заваленный всякими диковинками. Они боятся и на мгновение оторвать взгляд от своей дороги.
«Из-за небесного гололеда на землю начинают падать звезды. Почему когда гололед на земле, люди не падают в небо?» – так говорила маленькая девочка из его детства.
Скоро Рождество. Рядом продают ёлки. Много ёлок и ветки. А у него повалилась на бок большая статуэтка медведя – задели прохожие. Хорошо, что не разбилась.
Ичир занимается тем, что спасает, ремонтирует и продает старые вещи. Некоторые люди еще ценят прежнее качество. А сколько всего помнят его вещи! Вот этот фарфоровый медведь, к примеру. Он нашел его на месте дома, где жил улыбчивый беззубый дед. Медведь стоял у него на подоконнике. Из окна очень хорошо было видно медвежью спину, морду и один глаз. Дом поедало время. Вначале вместо деревянных ставен появились пластиковые стеклопакеты, взгляд у дома сделался пустым. Потом пристройки, надстройки и забор поглотили весь дом, а самого старика – новые жильцы. Осталась только статуэтка с медведем. Ичир вовремя её унес к себе. Хорошо если в праздничные дни она найдет новый дом.
Пахнуло колбасой и хвоей. Продавец ёлок, ворочая массивным подбородком, жуёт бутерброд и кричит, развернувшись в его сторону.
– Маленькие по сто!
Ичир оглядывается и видит грузного мужчину, несущегося прямо на него. Вовремя увернувшись, пропускает его к ёлкам. За мужчиной – девочка с санками. Она останавливается возле его клеёнки с вещами и восхищенно смотрит на медведя. Ичир протягивает ей статуэтку. Она берет её, нежно прижимает к груди, как любимую игрушку. Мужчина оборачивается к девочке, нетерпеливо подзывает её. Девочка улыбается, проходит мимо – её санки легко скользят по льду – и вдруг исчезает. Продавец ёлок сквозь зубы торгуется с грузным мужчиной, в перерывах сердито выкрикивая:
– Маленькие по сто! Эти по двести пятьдесят! Вон та триста!…
Пахнет хвоей и колбасой. Запах тянется длинно и долго, будто очередь. Внутри свербят воспоминания. Прислонившись к дереву, он закрывает глаза.
Их санки остановились рядом. За черно-бурым лесом, шевелились мохнатые шапки, воротники шуб и пальто. Они задирали головы и смотрели из глубины очереди, точно из колодца, на созвездие Большой Медведицы. Девочка из его детства сказала, что мама читала ей сказку про звездного медвежонка, которого потеряла Большая Медведица. Небо обледенело, он скатился с него на землю и потерялся.
– Она его нашла? Нашла или нет?
Очередь рассосалась, и они, маленькие лодки, покачиваясь, поплыли на буксире за двумя меховыми громадами в разные стороны.
Стемнело. Воспоминания пугливо разбежались. Ичир начал торопливо укладывать в сумку старый фотоаппарат, куклу, шкатулки с украшениями, поднос, стеклянный графин с пупырышками виноградин. Внезапно ему начало казаться, что дома его кто-то ждет. Ощущение усиливалось.
Вот и подъезд. Ичир мчится вверх по лестнице. Вокруг его двери роятся прозрачные, едва различимые звуки. Распахнув её, он бежит в комнату, врывается на балкон. Пространство мягко отступает вглубь. Замирает. Ичир делает шаг вперед. На ладонях еще более явственное, чем в прошлый раз, ощущение меха. Дыхание. Тепло. И вдруг где-то надрывно начинает куковать кукушка. «Куку-треньк, куку-треньк, куку-треньк …» Ичир досадливо морщится, не понимая поначалу, что это, и вдруг бросается в комнату. Входная дверь осталась незапертой, кто-то проник в дом, завел кукушку. На лестничной клетке смех. Соседские дети убегают вниз. Наверняка колядовать приходили.
Ичир заходит на кухню. За светлой деревянной крышкой часов с кукушкой со стариковским хрустом и стоном спешит время. Болтаются потревоженные железные шишки. Но это уму непостижимо! Часы были безнадежны. Ичир беспомощно оглядывается. Что это? Кажется, не хватает вещей на кухне. Неужели дети? Возвращается в комнату, выглядывает на балкон – пусто и неуютно. Закрыв окна, садится на стул возле бюро. В комнату просачивается время. Оно семенит маленькими ножками, спешит утащить мир в своё логово. Ичир, превозмогая вдруг навалившуюся усталость, пытается вспомнить, зачем он так спешил домой и что было на балконе.
А может, время поглощает не только вещи, но и память? Ичир поднимается, идет на кухню, снимает кукушку, заворачивает в полотенце и сует в корзину с грязным бельем. Прислушивается… Тикает. Правда, едва слышно. Пусть полежит до утра, остановится. Главное, не слышать этот звук.
Ичир возвращается в комнату, и вдруг волна тепла и нежности подступает к сердцу. Невидимый меховой друг у него на балконе! Кажется, он приходил снова. «Вернись, вернись, я больше не забуду о тебе!» – расстроенно бормочет Ичир.
Глава третья. Внутри
Остановившись перед желто-карамельной дверью, он достал из кармана куртки статуэтку белого медведя. Перевернул её – записка была на месте. Протолкнув свернутую бумажную трубочку поглубже, внутрь статуэтки, вытер ноги о серый коврик, выдохнул, нажал на звонок.
Она открыла дверь. У Ичира заколотилось сердце. Она ли? Высокая, яркая, далёкая, холодная, в коротком гладком платье. Взгляд скользил по ней, пытаясь найти ту, которую он знал, и от смущения не мог удержаться, как в гололёд. От её длинных ног и ярких губ к щекам, шее и ушам прилила кровь. Безумно красивая. Наверное, очень долго они не виделись. Запнувшись о порог и, еще больше смутившись и разозлившись на свою неуклюжесть, он вошел. Хоть запах в квартире был привычный – еловая мазь Бом-Бенги для суставов. Это придало Ичиру немного смелости. Он неловко протянул подарок. Она немного удивленно взглянула на статуэтку. Вежливо поблагодарила. Поставила медведя на шкаф. Всё не так. Он хотел намекнуть ей, что самое главное внутри, но она деловито проводила его к гостям.
В комнате стоял дух колбасы. Когда он вошел, несколько человек, видимо, её одноклассников, обернулись, оглядели его и, быстро потеряв интерес, продолжили жевать бутерброды, обсуждать школьные сплетни и шедшую по телевизору передачу. Это были ловкие пародии на известную рекламу и программы. В его доме не было телевизора. Он сделал вид, что улыбается, понимая, о чем идет речь, но потом насупился и уставился в пол.
Мурашками бегали огоньки на гирлянде, играла музыка. На люстре висели разноцветные шары и бумажный снеговик. Потом пришли еще гости. С сияющими глазами она вбежала в комнату, демонстрируя подарки – какие-то украшения, сумку. Гости обменивались сувенирами. Ему тоже достался огромный шоколадный дед-мороз.
От неё он получил небольшой новогодний пакет. Развязал красную ленту – на дне лежал фирменный дорогущий фонарик. Он почувствовал неловкость за своего медведя. И вправду, не мог что-то другое придумать. Вдруг в комнату заглянул ее дедушка. Пахнуло хвойной мазью. В руках у него был медведь.
– Потапыча в коридоре забыли! Нехорошо-о.
С досадой выхватив у дедушки фарфоровую статуэтку, она хотела поставить её на полку, но ребята, оживившись, попросили показать.
– Ой, такой же был у нашей училки дома! – заметила одна девочка.
Они со смехом рассматривали медведя.
– Пришибленный какой-то. Эт кто тебе такое подарил?
Она недовольно передернула плечами.
– А у него внутри кольцо с брюликом! – насмешливо предположил кто-то.
Статуэтку перевернули. Внутрь медведя, полезли грубые пальцы. Записку вытащили. Ичир встал и направился к выходу. Открыл дверь. Она догнала его в подъезде с запиской в руках. Красная, сердитая и растерянная.
– Подожди!
Он остановился.
– Ты выставил меня полной дурой перед друзьями.
– Я не хотел. Прости.
– Зачем было совать записку в медведя?
– Думал – медведь для тебя важен…
– Индюк тоже думал. Они теперь будут смеяться надо мной. Весь праздник испорчен.
– Прости.
– И зачем я вообще тебя пригласила! Ичир, Медведица, наши игры – в прошлом, ты меня понимаешь?
– И… дружба?
– Ичир… Ну, повзрослей сначала. Я даже не знаю твоего нормального имени. И хватит этих медведей. Мне вообще нравится один мальчик из старшего класса. Он…
– Прощай! – круто развернувшись, Ичир побежал вниз по лестнице.
– Детский сад, – буркнула она и стала подниматься наверх. Бухнула дверь.
Мороз превратил туман в студень. Сквозь желеобразную дымку виднелись застывшие дома и деревья. Ичир, не замечая ничего вокруг, поднимался к своему дому и чувствовал, как замерзают слезы на щеках и слипаются ноздри. Напротив городских часов, он остановился. Перевел дыхание и равнодушно взглянул на циферблат. «Без одной минуты восемь» – зачем-то отпечаталось в голове. Внезапно в лицо ударил свет. Из глубин ночи ему на встречу выплывала Медведица. Её глаза как фары просвечивали мглу. Она неслышно приближалась. Завороженный, Ичир остановился и вдруг пошел к ней на встречу.
То, что было после, он не запомнил. Кажется, вернулся домой и удивился тому, что в квартире пусто и тихо. Не тикали даже часы-кукушка на кухне. Они стояли, будто их покинул кто-то, бросив крутить стрелки ровно в восемь часов.
Утром, внезапно проснувшись, Ичир первым делом заходит на кухню. Тихо. Открывает ящик для белья, вытаскивает полотенце, в которое замотаны часы с кукушкой. Разворачивает, а время бросается из них врассыпную, расползается по углам. Ичир отшатывается и вдруг замечает, что кухня преобразилась до неузнаваемости. Другие обои. По-другому стоит мебель, посуда не на своих местах. Или он не помнит, как было? Сколько же он спал? Кажется, что-то очень важное приснилось о той девочке. Ичир, оставив кукушку на столе, рассеянно возвращается в комнату. И здесь все по-другому – гладкое, прилизанное, чужое, точно повзрослевший и отдалившийся друг. Неужели и этот последний островок его мира исчезает?
Внезапно некто невидимый, но уже знакомый по ощущениям, заполняет собой пространство. Ичир чувствует ласковый, влажный, слегка встревоженный взгляд. Снова он – его меховой невидимый друг вернулся!
Но из кухни в комнату уже вползает время. Оно тикает изо всех углов, бегает по потолку. И вдруг Ичир понимает, что больше нет ни вещей, ни мебели, ни самой квартиры. Он стоит на главной улице, перед огромными городскими часами. Стрелки, как жадный птенец разевают свой клюв и показывают восемь. Тепло и мех касаются его тела и начинают таять. Время торопится забрать у него последнего друга. Нет, он не позволит этого! Подобрав с земли осколок льда, Ичир, размахнувшись, кидает его в часы. Осколок пробивает их насквозь, и они останавливаются.
Ичир бежит по утренним пустынным улицам, уводя за собой спасенного друга. Не оборачиваясь, чувствует за собой меховое дыхание, тяжесть и мягкость шагов. Весь город изъеден временем. Людей нет, машин нет. Только мигают светофоры и праздничные гирлянды на окнах. Бежать становится невмоготу. Ичир останавливается. Оборачивается. Перед ним возвышается огромная Белая Медведица. Она слабо, как снег ночью, сияет. Мягко переступает с лапы на лапу. Дышит на него теплом. Её глаза светят с невыразимой лаской. Ичир улыбается ей. Шепчет, что время остановилось, он победил его и они спасены. Медведица приближается. Но вдруг: отдаваясь в висках, ушах, во всем его теле явственнее становится пульсация «тик-так, тук-тук». Не может быть! Время все-таки живо. Неужели…
Почему он раньше не понял? Время всегда жило у него в сердце и пожирало его изнутри. Сейчас оно поглотит его Медведицу. «Убегай!», – кричит он Медведице, но та, напротив, доверчиво подходит ближе. Её пушистое белое тело, коснувшись его рук, начинает осыпаться снегом. Снежинки кружатся, стелятся по земле. «Спасибо», – шуршит снег. Постепенно весь мир наполняет тело Большой Медведицы. Остаются только её сияющие глаза. Мгновение – и это больше не глаза, а две яркие звезды на небосводе. Ичир тянется к ним, но, не удержавшись из-за небесного гололёда, падает.
Кто-то большой, сильный и добрый подхватывает его, баюкает. Он проваливается в колыбельную, как в снежный сугроб или в меховую шапку. Глубже, глубже. Вот он – совсем-совсем маленький – всего лишь биение сердца в лоне его будущей матери:
Тик-так… тук-тук…
***
В ожидании мужа Рита напевала колыбельную о Большой Медведице и смотрела в окно. На улице дождь превращался в снег. И зачем она снова мучает себя воспоминаниями? Это было давно, она была маленькой, глупой. Сколько зла творится в мире, а её вина до смешного мала. Только исправить ничего нельзя. Рита заплакала. Чтобы успокоится, взяла первую попавшуюся книжку с журнального столика, раскрыла её и машинально прочитала: «…потоптался на пороге и вернулся. “Я забыл сказать…” – начал он снова...
Буквы пульсировали в сознании, и вдруг ей показалось, что внутри неё стучит маленькое сердце, а может быть, это были часы на кухне: «тик-так, тук-тук». Часы и сердце шли в будущее.
Незаметно пришло успокоение. Большое, меховое и доброе. Она уснула. От неуловимого прикосновения сделалось щекотно и радостно.
А на земле был гололёд, но люди не падали в небо. Они шли осторожно, напряженно глядя вниз, будто искали что-то потерянное.
Татьяна ОРЛОВА-ВОЛОШИНА
