– Ты, Ольга, так и не выйдешь замуж, – отрезала она и смахнула полотенцем крошки со стола.
– Бабушка, ну что ты опять каркаешь? Какие мои годы? – обиделась я.
Но на самом деле меня саму очень беспокоило отсутствие, я уж не говорю жениха, но хотя бы предмета вожделения в моей жизни. Работа вперемешку с учебой захлестнули, поглотили все мое время и меня самое. А тут, на краю земли, вдали от суетящегося, никогда не спящего мегаполиса, мне вдруг стало очевидным мое одиночество. Теплота и уют родного бабушкиного дома только усугубляли ощущение земной неприкаянности.
– Я, Ольга, тоже замуж вышла старой девой, было мне двадцать пять годов! А тебе который пошел, я уж запамятовала?
– Мне, бабушка, по твоим меркам совсем нечего ловить. Двадцать восемь.
– Да… старая ты уже. Но ловить можно всегда! И ловить жениха, а не очки на глаза от твоей учебы! Я те сколько раз толковала? От твоей учебы только голова болит. Давай пока чайку попьем, перед кашей-то. А там на ночку и кашки твоей любимой с золотистой пеночкой на топленом молочке. Не голодным же ложиться?
– Бабушка, какой голод? Мы только отужинали!
– Когда это было? Давай не спорь. Вот твоя худоба и вредит этому делу!
– Бабушка!
– Ну-ну, не спорь. Я сама мучилась, длинная была, худая. А ндравился мне гармонист Коська. Но был он, голубочек, аж на голову ниже. Кудрявый, веселый… на танцах я отбою никому не давала, а замуж брали других. Так мне, мила моя, жониха-то с Братева привезли. Там был такой парень разъединый, который выше меня. Дед твой, значит. Так батюшка мой за меня, за жердь, мельницу его отцу отдал! Во как!
– Бабушка, получается мне, и правда, ничего не светит! Мельницы у нас нету… а знаешь, тебе вот маленькие попадались, а мне какие-то проходимцы! Все норовят то денег у меня занять и не отдать, то выплачутся мне в жилетку, а сами в это время моим подругам подарки дарят, – поделилась я своими печалями. А кому еще можно доверить самое сокровенное, как не бабушке?
Бабушка подумала, поправила платок и выдала:
– Да, девка, тут нам без Коноплихи никак! Без нее точно ничего не засветит! Пока наша Коноплиха, чертова баба, как она только не сдохнет, жива, дай ей Бог здоровья, поди к ней. Время сейчас такое, Святки скоро. Пускай поглядит. Ты ее прямо гадать не проси, а так, зайди к ней, посиди маленько, вон плюшек к чаю отнеси. Она это любит! Да слушай, что она тебе скажет, кажно слово глотай! Она, бывает, вроде ерунду понесет какую! А то не ерунда, она правду всю говорит.
После этого бабушка протяжно и сладко зевнула, ей уже тяжело давались эмоциональные всплески. Да и меня постепенно стало размаривать. Тишину разрезал маятник старых ходиков, за окошками метель плясала камаринскую со свистом. И все-таки во всем это я чувствовала нечто многообещающее: и ходики торопили, казалось мне, мою жизнь вперед навстречу счастью, да и метель витиевато как-то закручивала в нужную сторону ход моей судьбы. И в это мгновение бабушкины слова уже не показались мне какими-то сказками. «Все возможно!» – выписывала метель. «Так тому и быть!» – поддакивали ей ходики.
Казалось, время движется к полночи, но шел всего восьмой час длинного зимнего вечера. Бабушка достала из печи кашу, налила мне молока. Наевшись рассыпчатой ароматной пшенки, я решила немного прогуляться по деревне. Метель улеглась, в окно заглянул молодой веселый месяц, как парень, приглашая меня на гулянье. Бабушка поддержала мое желание:
– Ступай, а я пока тесто на завтра затворю. Встанешь, пироги уж будут готовы!
Я надела старое бабушкино плисовое приталенное полупальто, сунула ноги в валенки, накинула на голову пуховый платок. В таком виде я вышла на крыльцо, вдруг ощутила свою молодость и красоту. Месяц освещал деревню, утопающую в снеговой шубе. По тропке, лежащей между двух высоких сугробов, я вышла на заметенную дорогу. Снег, словно рассыпанные алмазы, искрился и переливался в лунном загадочном свете. Морозец слегка пощипывал щеки, но не зверствовал. Над деревней висела прекрасная зимняя сказочная ночь. Сквозь лапы высоких елей мерцали звезды, напоминая о том, что мир полон волшебства и загадок. Я почувствовала, что мое лицо словно как-то омолодилось, посвежело, и от этой мысли стало весело и легко. Под ногами – снег, над головой – купол звездного неба. И я между всем этим – крошечная песчинка мироздания. Деревня наша в одну широкую улицу. Я шла и смотрела на избы со свешивающимися с крыш снеговыми шапками. В замороженных оконцах мерцали огоньки наряженных елок. Мимо дома Коноплихи я пройти не смогла.
Антонина Васильевна Коноплева, в народе Коноплиха, была признанной колдуньей. Но, честно говоря, я относилась к этому со скепсисом городской образованной девушки. В доме Коноплихи было сумрачно. Я потихоньку подошла к среднему окну и заглянула, решив, если хозяйка не спит, постучаться. То, что открылось моему взору, описать словами сложно. С колотящимся от ужаса сердцем я отпрянула от окна и сползла в сугроб. Через несколько минут, придя в себя, я решила, что все увиденное – плод воображения, расшевеленного бабушкиными рассказами. И все-таки я заглянула в окно снова. Нет, мне ничего не привиделось.
Коноплиха со странным неузнаваемым лицом склонилась над свечой, что-то нашептывая. Затем ее расплетенные волосы стали постепенно подниматься под потолок, а мои – зашевелились от ужала под платком. Запредельный страх граничил с восторгом. «Нет, это невозможно! Такого просто не может быть!» – кричало мне мое сознание. Но глаза фиксировали то, что происходило в реальности. Оторваться от окна и бежать! Но нет, слишком заворожило меня то, что происходило в Сочельник в доме Коноплихи. Ее волосы, стоящие дыбом под самым потолком, стали закручиваться, Коноплиха, раскачиваясь, медленно повернулась к окну. Я ахнула: лицо это не принадлежало старухе. Оно было прекрасно! На меня смотрела чудной неземной красоты двадцатилетняя девушка. Холодный взгляд черных смоляных глаз светился, оттеняя белоснежную прозрачную кожу. Оторвать взгляд от этого зрелища не было никакой возможности.
– Кто здесь? – вдруг крикнула она и метнулась к окну, я в ужасе отпрянула, упала в сугроб и поползла к дороге. В следующее мгновение распахнулась дверь в избу, и на пороге оказалась сама хозяйка. Я решила, что мне пришел конец. «Не видать мне теперь ни жениха, ни счастья. Будь что будет!» - мелькнуло в голове.
– Ктой-то тут кувыряется? – мирным смешливым, уже старушичьим голосом спросила Коноплиха как ни в чем не бывало. – Нализался что ли ктой-то уже?
– Это я, тетя Коноп… ой, в смысле, тетя Тоня, – постаралась, как могла, и я придать голосу невозмутимости.
– А чего ты не заходишь? Ты Ленина внучка, что ли? Ольга?
– Я.
– Давай, пошли в избу! – приказала она.
В страхе я выбралась из сугроба и решила отделаться от этого визита во что бы то ни стало.
– Нет, бабушка ждет, я пойду, – но взгляд Коноплихи сделал меня безвольной. Я, не чувствуя ни страха, ни смущения, вошла в холодные промороженные сени, пахнущие мочеными яблоками. В кухне было жарко. Возле иконы в углу висела зажженная лампадка.
– Раздевайся, давай чай пить, – как простая гостеприимная хозяйка сказала Коноплиха. – Какая ты худая стала! Чай и замуж никто не берет! – разглядывая меня и покачивая головой, стала сокрушаться она. А у меня перед глазами стояло то лицо сказочной холодной красавицы, которое не имело ничего общего с морщинистой Коноплихой. И все-таки я набралась смелости и посмотрела на нее повнимательнее. Да, не было сомнений, что кое-какие черты той девушки просматривались сквозь маску старческой дряблости. Уж не такой ли была в молодости это ужасная старуха? Словно прочитав мои мысли, Коноплиха заговорила:
– Вот я молодая-то была, эх! Ты-то меня не помнишь, не видала такой никогда! – Коноплиха при этих словах бросила на меня испытующий взгляд, а я как могла сдерживала внутренне волнение.
Тут она вдруг игриво подмигнула. Мне стало жутко: я поняла, на что намекает Коноплиха. Но она невозмутимо продолжила:
– Парней у меня было по молодости! Не сосчитать! Да и потом все мужики ко мне таскались. Но так замужем и не была. А ты-то, поди, замуж хочешь?
Скрывать что-то и рисоваться перед такого рода человеком не было никакого желания и смысла, а потому я ответила просто:
– Да, хочу.
После этого Коноплиха сразу изменилась и деловым тоном пригласила меня к столу. Но чай собирать не стала, а наоборот, убрала с него все, что на нем стояло: солонку, сахарницу и вазочку с искусственным цветком. Затем она протерла стол, положила на него свои заскорузлые руки. Потом она как бы впала в прострацию, мне показалось даже, что она задремала. Прошло минут пять, и я было уже хотела встать и потихоньку шмыгнуть вон. Но Коноплиха ожила.
– Скажу тебе так. От солений не отказывайся. А увидишь черного кота, знай, для тебя это хороший знак. А теперь давай, сбирайся, баушка, чай тебя заждалась, и у меня дел полно! – Коноплиха встал из-за стола, я тоже.
– Хорошо, хорошо, я не буду Вас задерживать! – обрадовалась я тому, что так неожиданно быстро отделалась.
Наскоро накинув на себя плис, набросив на голову платок, я пулей выскочила от Коноплихи. Дверь за мной громко хлопнула, затем закрылась на засов. Дойдя до дома, я окончательно пришла в себя. Странное дело, мне казалось, что вроде бы как ничего этого не было. Но с тех пор я верю во все, самые невероятные, чудеса.
Утром бабушка меня разбудила рано, мы с ней поздравили друг друга с Рождеством, и она стала собирать меня в областной город. Мне и самой хотелось в этот великий праздник зайти в старинные церкви, потом пробежаться по маленьким лавочкам, разбитым в бывших купеческих рядах, хлебнуть праздничного настроения.
Рождественский праздничный город встретил меня прекрасной погодой. Сквозь облачную дымку пробивалось веселое зимнее солнышко. В безветренном воздухе сверкали единичные искры снежинок. Ребятишки прямо в центре города катались с высоченной отвесной горы – бывшей во время татаро-монгольского нашествия укреплением. Кругом радовали картины, словно сошедшие со старинных лубков.
Вчерашние страсти сочельника окончательно забылись и казались полусном, полуреальностью. И вот зайдя в небольшое помещение магазинчика, разместившегося под сводами старинного подвала, я увидела там удивительную елку. То есть елка была самая обыкновенная, красиво наряженная, пушистая. Но вот игрушки на этой елке оказались такими же, как на нашей – у бабушки в деревне. А игрушки у бабушки все старинные сохранились, редкие. Например, зайчик на прищепке, ватный конькобежец, пряничный сверкающий домик. Я стояла, разглядывая елочные игрушки. Вышла полная приятная женщина.
– С праздником Вас! Что? Нравится наша елка?
– Очень. Тем более что на моей – все те же самые игрушки! Где Вы их взяли? – спросила я.
– Да хде? – с явным украинским акцентом ответила мне хозяйка вопросом на вопрос. – Все там же, хде и Вы! Мы ж с Вами все родом с СССРа.
Мы разговорились, оказалось, что женщина переехала сюда к мужу из Харькова.
– А что мы с Вами на сухую беседуем? Вас как звать? Меня Лесей, пойдемте ко мне в закуточек, праздник ведь! Все равно покупателей нет пока, а у меня там… – хитро она мне подмигнула и махнула головой на дверь, из которой появилась.
Мне это предложение показалось несколько неожиданным, но отказать милой, гостеприимной Лесе я не смогла. В «закутке» стоял небольшой столик. На нем помещалась тарелка с солеными помидорами, бутылка водки, черный хлеб. Леся, не дожидаясь моего согласия, разлила водку по стопкам.
– Ну, с Рождеством Христовым! – она взяла соленый помидор, смачно его понюхала и влила в себя содержимое стопки. Я вспоминал слова Коноплихи про солености. Глупость, конечно, но она советовала не отказываться, хотя про водку речи не было. Но я на всякий случай решила последовать примеру Леси целиком и полностью. Мне нравились ее простота и искренность. Поговорив немного, я уже решила распрощаться с Лесей. Но она не хотела ничего слышать, пока мы трижды не проделаем тот же ритуал, потому что Бог любит троицу. И с этим было невозможно поспорить. Когда мы вышли в торговый зал, с меня окончательно слез столичный лоск. Зашла группа туристов, которым приглянулись некоторые сувениры. Я стала помогать Лесе, а когда все вышли, то мы заговорили о колдовстве.
– Эх, наши украинские конотопские ведьмы! Вашим ведьмам до наших далеко!
– Нет, Леся, еще вчера я бы с тобой согласилась. Но сегодня уже не могу. Имеются и у нас такие ведьмы…
И мы продолжали в том же духе, как это обычно бывает между русскими и украинцами, в ироничной форме выясняя, кто в чем кого превзошел: в употреблении ли сала, в его засолке, в пристрастиях ли к пьянству. Разговор сам собой свернул на Булгакова. Леся оказалась поклонницей его творчества и цитировала огромные куски из «Мастера и Маргариты», из «Белой гвардии».
– Ты помнишь, Ольга, где он про кота говорит в «Белой гвардии»?
– Ну то место, где говорят, что кота теперь надо называть китом? – вспомнила я.
– Во-во! По-нашему то кот – это кит. А кит как будет? Тут тебе не каждый украинец ответит…
В это время дверь магазинчика открылась, заставив зазвенеть колокольчик. На пороге стоял симпатичный молодой человек, но его внешность я не сразу разглядела, потому что первое, на что мы с Лесей обратили внимание, был огромных размеров черный кот, который, словно роскошный ворот, обвивал шею своего хозяина.
– Булгаковщина какая-то, – проговорила Леся. – Да мы только что про Булгакова и черных котов говорили. И тут Вы, с котом на шее… – пояснила она парню нашу реакцию.
– Это невероятно, – не могла я не согласиться с Лесей.
– Мне тоже нравится Булгаков и черные коты, – смеясь, сказал парень.
Я подошла и стала гладить кота, смахивая с него пушистые снежинки. В тот момент я совершенно не думала ни о Коноплихе, ни о ее словах. Но когда я принялась водить рукой по богатой лоснящейся шерсти кота, молодой человек резко отшатнулся от меня.
– Что Вы делаете? – как-то опасливо и даже жалко спросил он.
– Простите, я не знала, что Вашего волшебного кота нельзя трогать, – улыбнулась я.
–Да нет, гладьте, наоборот, мне, то есть ему очень приятно.
Леся, глядя на нас, хитро улыбалась.
– Так, ребята! Здесь что-то нечистое. Говорю Вам, булгаковщина в чистом виде! Всем в закуток! – скомандовала она.
– Какой закуток? – совсем опешил молодой человек.
– Идемте-идемте, раз такое дело! Раз такие совпадения, идемте! – настаивала Леся.
– Ничего не понимаю, – произнес парень, но пошел за ней.
Леся проделала то же самое, разлив водку и раздав каждому по помидорине.
– Я ведь не пью. Но вчера гадал, – оправдывался молодой человек.
– Я тоже, – ответила я, наклонив голову. – В смысле гадала.
– Во-во! – захохотала Леся. – А я уж думала, скажешь, что тоже не пьешь! Ну гадали вы, все понятно с вами! – резюмировала Леся, выпив водки.
– Да нет, мне сказали, что я женюсь на той, которая первой погладит моего кота. А получается… – парень бросил на меня взгляд и покраснел. Рождество мы отметили настолько весело, что потом все вместе поехали к моей бабушке в деревню.
Как тут было не поверить в то, что сказала мне накануне Коноплиха? Все исполнилось слово в слово и так стремительно, что через месяц мы сыграли с хозяином черного кота такую же веселую свадьбу, каким было наше веселое рождественское знакомство.
Ольга БОТКИНА
