... вначале нужно немного постоять там, откуда вы впервые увидели картину Иванова – из зала с работами Кипренского, С. Щедрина и др. Успокоиться и просто полюбоваться раскрывающимся в ней пространством, ярким, звучным цветом итальянского неба, мощной кроной дерева в левой части и, конечно, эффектно заполняющими это пространство фигурами. Среди них выделяется огромного роста человек в необычной одежде – золотистой шкуре, покрытой светло-коричневой мантией, с крестом в поднятой руке. Остальные, за исключением четырех мужских фигур слева, пока трудноразличимы. Потом, не отрывая глаз от картины, нужно пройти через зал Брюллова и остановиться у дверного проема перед вторым залом, в котором «живут» эта и другие работы великого русского художника Александра Андреевича Иванова.
Прежде всего, впечатляют грандиозные размеры картины: 5,4 на 7,5 метра! Сюжет выбирался Ивановым как самый важный, «первый в свете» (сразу вспоминается Иосиф Бродский: «Главное – величие замысла!»), отсюда и соответствующий размах его воплощения. Но, конечно, не только размером картина привлекает к себе внимание. Почему выбран именно этот сюжет, почему он – «первый», единственный? И почему он именно так воплощен: на первом плане, и даже на втором, – толпа самых разных людей, а маленькая, едва заметная фигура Христа – на заднем? Что это – явление Христа народу или, как саркастически сформулировал В. Розанов, «затмение Христа народом»?
Воплощение замысла
Войдем в зал Иванова. На берегу реки им изображена толпа самых разных людей, разного возраста и пола, в разных позах, одетых или обнаженных. Но задача художника – не бытописательство, а изображение сути и смысла события. Поэтому на берег Иордана Иванов вывел не толпу, а – символически – весь иудейский народ. Люди пришли к пророку Иоанну, через которого, как столетия назад, Бог захотел что-то возвестить им. Иоанн грозно говорит о необходимости покаяния, то есть очищения жизни до самых ее глубин, до перемены мыслей. В знак этого люди погружаются в воды Иордана. Ведь скоро должен прийти Царь нового, Небесного Царства, Избавитель, Мессия, по-еврейски – «помазанник», а на греческом, международном языке того времени – «Христос». Сам пророк – только Его предшественник (по-славянски «Предтеча»). И, наконец, пророк, подняв руки, произносит: «Вот Он!».
Как безмолвствует народ?
Слева, за спиной Крестителя, – его ученики, будущие апостолы Христа.
Они демонстрируют всю гамму человеческих чувств, связанных со словами о приходе Мессии. Стоящий на левом краю группы человек в зеленой одежде скептически усмехается – это «сомневающийся», как можно предположить, будущий апостол Нафанаил. Иванов включает его в композицию, хотя выражение Нафанаилом сомнения в явлении Христа будет высказано им гораздо позже (Ин 1:45–46).
Рядом с ним – два седобородых старца, как будто немного оторопев, разводят руками (тот, что ближе к нам, – будущий апостол Андрей, кто дальше – очень похож на Петра, брата Андрея). Рыжекудрый юноша (будущий Иоанн Богослов) жестом руки как будто отбрасывает их сомнения, он весь – в слышании слов Крестителя, он готов верить. Однако первым по отношению к фигуре Христа оказывается не он, а путешественник с посохом, сразу перед Крестителем – предполагаемый автопортрет художника…
Теперь смотрим на тех, кто им противостоит. Они находятся в правой части картины.
Это законоучители и ревнители ветхозаветного Закона – книжники и фарисеи. О них потом Христос скажет самые гневные слова, неожиданные в Его устах: «отродье змеиное!». Нельзя не заметить, что «змеиности» в привычном для нас смысле – хитрости, злобности и т.д. – на их лицах нет. Они застыли в сознании своей праведности, причем не гордой, самодовольной, а, скорее, мрачной и отчужденной. Не случайно они показаны не среди народа, а отдельной группой, ведь, по их представлениям,
этот народ – невежда в Законе, проклят он (Ин 7:49)
За их спинами два всадника – воины, может быть, те, которые, по тексту Евангелия (Лк 3:14), простодушно спрашивали Крестителя: «А нам что делать?» Это, кстати, значило, что воины – тоже из иудеев, хоть и служат язычникам-римлянам, и даже изображены бритыми, как римляне. В этюдах Иванов написал воинов с бородами, но в картине «латинизировал» их облик. И это оказалось удачей художника, даже чем-то вроде пророчества: ведь в будущем Слово Божие действительно будет обращено к язычникам. Ввести в картину изображение верхоконных людей удачно посоветовал Иванову отец.
Кроме того, они придают правой части картины вертикальное измерение и тем удачно уравновешивают дерево, которое возвышается в левой ее части. Дерево здесь – не просто «растительность». Его величие и то, что на нем не только зеленые, но и желтые и сухие ветки, наводит на размышления о «древе жизни», уже не райском, а земном, о неотвратимом ходе времени…
А в центре картины стоит и сидит народ. Он хотя и безмолвствует – говорящим изображен только Предтеча, – но живо выражает свое отношение к его словам. Вот, например, стоящие справа от центра картины отец и сын. Они только что крестились и поэтому изображены без одежды. В описаниях они называются «дрожащими» – действительно, эта дрожь передана художником очень естественно. Вот только от чего она: от холода или от слов пророка, которые они сейчас слышат? Наверное, от того и от другого…
Левее, внизу, – седой, но с прекрасным холеным телом человек, а рядом раб, подающий ему, как своему господину, одежду.
Господин, глядя на Предтечу, удивленно всплескивает руками: он не поверил. У раба почти зеленое, с фиолетовыми пятнами, лицо (работу над ним Иванов не закончил). Он не смотрит на Иоанна, а к Христу он вообще повернут спиной. Но –
блаженны не видевшие, и уверовавшие (Ин 20:29)
Судя по выражению его лица (на нем – счастье!), раб не просто поверил, а принял слова пророка всем своим существом. Но Сам Христос, изображенный далеко позади всех, несмотря на детальную проработку фигуры и лица, практически невидим!
Итак, о чем же говорит великое полотно Иванова?
С одной стороны – перед нами умаление главного героя вместо триумфа, которого требовали законы академической живописи. С другой – мучительное состояние выбора у тех, кто видит его, – вместо радостных приветствий. Но хотя Христос и меньше всех в картине, но ее центром является именно Он, а не Предтеча, не народ (помните – «затмение Христа народом»?). Все многообразие человеческих реакций, создающих эмоциональный фон картины, вызвано Им.
Метод
Итог работы А. Иванова над картиной (так и не оконченной!) кратко сформулировал один из ведущих «иванововедов», профессор М.М. Аленов:
Сюжет истолкован как энциклопедия духовных исканий человечества
Созданием этой «энциклопедии» и занимался Иванов в течение двадцати с лишним лет.
Такой медлительности удивлялись очень близкие Иванову люди. Смущался и пытался смутить Иванова даже Гоголь, в свое время точно определивший сверхзадачу картины:
…представить в лицах весь ход человеческого обращения ко Христу
Но вот спокойный ответ ему Иванова:
«…Напрасно, кажется, Вы думаете, что моя метода – силою сравнения и сличения этюдов подвигать вперед труд – доведет меня до отчаяния…».
Значит художник не терял ощущения, что ему открывается самое важное. Ведь для него смысл деятельности был в явлении Бога людям («художник… заставляет своих собратий… чувствовать Божество…»). И ради этого он готов был пожертвовать значительной частью жизни.
Оказалось, что для воплощения «первого сюжета в свете» потребовалась вся жизнь. От дня возвращения художника с картиной из Италии в Петербург он прожил всего шесть недель …