– Мои дома – это то, чем я могу гордиться. Мы в МИСИ разработали и впервые в мире применили особую конструкцию для виброзащиты зданий, построенных рядом с ветками метро. Люди могу жить в них нормально, без тряски! – рассказывает Михаил Аронович. – А вот мои фотографии – это то, без чего я не смог бы жить.
Сейчас работы Михаила Дашевского находятся в Московском музее современного искусства, Музее архитектуры имени Щусева, Музее российской фотографии, Городском зале Мюнхена в Германии, Музее фотографии в Дании, галерее «Шадай» в Японии и многих частных коллекциях по всему мире – в России, Германии, Израиле, Италии, США и так далее. Но в советское время в печати вышла всего одна – в 1972-м году в журнале «Советское фото» опубликовали работу «Дочь рыбака».
– Когда я начал снимать, то страстно желал что-то напечатать в газете, – говорит Михаил Аронович. – И только позже, видя, во что превращается человек, который работает для советской газеты, такое желание угасло.
Стоит сказать, что работы Дашевского с самого начала расходились с изображениями, попадавшими на первые полосы газет, где советские люди с волевыми лицами шагали широким шагом в светлое будущее. Дашевский снимал интимную Москву, не парадную, подсмотренную через щель между домами. Жизнь как она есть.
Страна Солянка
– Как же так получилось, что вы не стали снимать по-другому, как все? Почему вы продолжали десятилетиями снимать в стол?
– Ну, для этого нужны были предпосылки, – говорит Михаил Дашевский. – Желательно, чтобы вашего отца репрессировали в 1937-м, чтобы вы к тому же были евреем. Это очень помогает осознать, где именно ты живешь, и держаться этого взгляда.
Мы сидим на кухне. Оранжевая морковь, разложенная на столе, напоминает яркие стрелки, показывающие во все направления сразу. Массивный кухонный стол и тяжелые стулья сделаны, кажется, из цельного куска дерева специально для рыцарских посиделок. Сверху – люстра на цепях. На стене – репродукция Владимирской Богоматери. Мы пьем крепкий чай: Михаил Аронович насыпает заварку в горячие кружки, как в Китае. На просьбу рассказать о доме он отвечает:
– На самом деле моя родина – не этот дом. Моя родина, самое родное место, – это Солянка. Я родился там, в доме № 1, в 1935 году и прожил там вплоть до 1969-го. Этот огромный серый дом был возведен в 1912 году, потом, в 1914-м, началась война, и его доделывали уже позже. Это был хороший дом страхового общества "Россия" для адвокатов: огромные комнаты, потолки 3,7 метра. В наше время там, конечно, были нормальные коммуналки. У каждой семьи – одна комната. Отношения в квартире были хорошие. В кавычках, конечно.
Отсюда, из ХХI века, рассказы о жизни в коммуналках кажутся такими же невероятными, как мифы Древней Греции. Всем, кроме тех, кто в них непосредственно участвовал. В квартире на Солянке помимо семьи Дашевских жили еще 4 семьи, всего – 22 человека на один санузел и кухню.
В одной из комнат, где до революции обычно обитала прислуга, жила Лидия Федоровна – травница, народная умелица, художница, которая делала куклы для фильма «Гулливер». Другая соседка решила, что Лидия Федоровна колдунья, которая наводит порчу, и воткнула заговоренный кухонный нож над входом в кухню. Так и жили… Простой советский быт.
– Рядом с нами поселилась семья Нестеровых, – вспоминает Михаил Аронович, – мама, бабушка, двое детей и глава семьи – танкист, вернувшийся с войны. К сожалению, вернулся он сильно пьющим. Каждый раз, когда он выпивал, то бросался к нам в комнату с криками, что во всем виноваты жиды. Мама привязывала веревку к дверной ручке шкафа, чтобы он не мог к нам ворваться. Это я прекрасно помню.
Нихт фор дем кинд!
В детстве Михаила Дашевского никто не воспитывал. В том смысле, что он рос как бы сам по себе. Но условия жизни были такие, что с самого детства становилось ясно: нужно учиться на отлично, иначе тебе в этой стране не светит вообще ничего.
– Мама работала в учреждении в главке каким-то мелким инженером и все время боялась, что ее уволят, так как начальница знала, что ее муж сидит, – говорит Михаил Дашевский. – Поэтому я был предоставлен сам себе, меня караулили только две тетки, следили, чтобы Мишенька был накормлен. Моего отца посадили в 37-м. Как водится, ни за что. Весь трагизм ситуации был в том, что он сам работал в иностранном отделе НКВД каким-то следователем, а потом на него донес приятель. Его уволили, отправили работать в секретариат Министерства авиационной промышленности, а уже потом посадили. Там он подписал все, что от него требовали. Иначе было не выжить. Только один раз как бы вскользь мама мне рассказала, что случалось с людьми, которые пытались противостоять: в их сторону после допроса нельзя было смотреть…
Отца – Дашевского Арона Самойловича – отправили в Воркуту строить железную дорогу, а через десять лет – в Ухту на поселение. Стране нужна была резина для военной промышленности. Вместе с мамой Михаил приезжал к нему в Ухту в 49-м. Отец тогда работал технологом на сажевом заводе.
– Знаете, что это такое? – спрашивает Дашевский. – Множество бараков, внутри них несколько ярусов труб с дырочками, под каждой – большой железный противень. Туда подается газ, из каждой дырочки идет коптящее пламя, и сажа падает на дно этих противней. Потом их вынимают, сажу стряхивают и в мешках из крафтовой бумаги везут на заводы. Задача технолога – ходить между бараками и смотреть в глазки, чтобы пламя было коптящее, а не обычное. При этом, если идти между бараками посередине, то температура воздуха где-то 30–40 °C, а вблизи глазка – 70 °C. Представьте, каково это в условиях, когда зимой в Ухте 40. Думаю, в том числе поэтому у отца случился инсульт. Он умер на трапе самолета, когда ему разрешили покинуть поселение.
Дома у Дашевских про политику не говорили, а если начинали, то тут же переходили на идиш – смесь немецкого с еврейским, и звучало строгое: «Нихт фор дем кинд»! Так они и жили вплоть до разоблачения Сталина, когда стали возможны хоть какие-то разговоры.
– Я окончил школу с отличием, поступил в МИСИ, ездил постоянно по стране и прекрасно представлял себе, что такое наша страна, – говорит Михаил Дашевский. – Большинство населенных пунктов представляло собой бывшие колонии, лагеря, поселения. Но обо всем этом в молодости обычно не думаешь, это была такая параллельная жизнь.
Именно там, в этих поездках, Михаил Дашевский начал активно снимать, сначала чисто технические вещи, потом – иные, те, которые он сам позже назвал «документальным импрессионизмом»..
«Новатор»
В нынешней квартире Дашевских есть необычная комната: вдоль всей стены стоят жестяные шкафы, которые хранят сотни фотографических отпечатков: московская кафешка-стекляшка, где через запотевшее стекло видны силуэты ночных посетителей; тихий заснеженный двор; задумчивый ребенок, смотрящий мимо объектива; люди, люди, люди…
– Впервые я начал снимать еще в 50-е годы. Не удивляйтесь, люди тогда уже жили, – смеется Дашевский. – Сначала это были самые примитивные производственные вещи. Потом мой приятель Паша Комаров показал фотографию березы с какого-то невероятного ракурса – она уходила гигантским стволом вверх и перечеркивала небо ветками. Увидев это, я заразился фотографией на всю жизнь.
М.А. Дашевский. Страна уходитДашевский начал снимать и с тех пор не расстается с фотоаппаратом.
– О! Печать фотографий в то время была целой поэмой. Мама спит, я карабкаюсь на подоконник, чтобы накинуть одеяло на гвоздики и завесить огромные окна. Пока все разольешь, расставишь, уже на творческие эксперименты сил и не остается. Трамвай под окнами прошел – считай, снимка нет!
В то время в Москве было несколько клубов, где собирались любители и профессионалы фотографии. Одним из самых значимых стал клуб «Новатор». Это было особое место, куда, приходила техническая молодежь в поисках культуры. Как говорил академик Сергей Аверинцев, они искали свою смоковницу, с которой можно было бы рассмотреть что-то настоящее, можно было в конце концов разглядеть Христа.
– Я пришел в «Новатор» в 1969 году, тогда им руководили отцы-основатели клуба фотографы-прикладники дореволюционной выпечки Александр Хлебников и Георгий Сошальский. Оба они были очень образованные люди, закончившие Университет им. Александра III. Они брали сырую неотформованную массу технарей, пестовали нас, подначивали ходить на выставки, обсуждать художников, искать альбомы с репродукциями. Сегодня все культурные старики исчезли. Другое время.
В «Новаторе» атмосфера была творческая: собрания, обсуждения, выставки. Правда, любое массовое представление работ должно было пройти через пытливый взор партийного руководства. Однажды заставили снять с выставки прекрасную фотографию, где в тумане на Красной площади стоит человек. Фото называлось «С думами о Ленине». В итоге из райкома пришло гневное письмо: «А почему у вас всего лишь один человек думает о Ленине?». В то время настоящим потрясением для молодого фотографа стало знакомство с работами американца Уильяма Клейна. Он снимал в СССР, и вдруг Дашевский увидел на его фотографиях то, мимо чего сам обычно проходил.
– На фото было какое-то собрание профсоюзов. На трибуне стоит мужик, рот у него открыт, он что-то говорит в микрофон. За всем этим видавший виды портрет Владимира Ильича Ленина во всю огромную сцену с боковым освещением. Я посмотрел на этот снимок и подумал: «Почему я-то этого не снимаю?». Это был очень сильный удар по мозгам. С тех пор я уже смотрел в объектив по-другому. Знаете, когда ты пробужден, то уже не можешь не обращать внимания на разительный контраст между тем, что говорили с трибун, и тем, что ты видел в настоящей жизни.
Палимпсе́ст
– Знаете, что такое палимпсе́ст? – спрашивает Михаил Дашевский.
В руках у него отлично изданные альбомы собственных фотографий, один из которых так и называется «Московский палимпсест». Когда монахи добывали себе пергамент, прежде чем писать, они сдирали с него прежние записи. Но иногда что-то оставалось, и старые слова начинали таинственное взаимодействие с новыми, появлялись какие-то новые смыслы.
В какой-то момент Дашевский понял, что его интересует скрытая от внешнего взора жизнь – города, людей, мира как такового. Он снимал пленку, потом вставлял ее еще раз и сверху печатал что-то новое. Так появились его знаменитые «накладушки» – фотографии, где одно время просвечивало сквозь другое. Так, например, он снимал лет десять подряд маленький дворик в Кисельном тупике.
М. А. Дашевский. Девочки в Вильнюсе– Там между двумя изгрызанными жизнью домами был тончайший проход, через который можно попасть во дворик, – говорит Дашевский. – И я снимал его зимой и летом, когда шел снег и когда накрапывал дождь, утром и вечером, когда все цвело и когда на дворе стояла осень. И вдруг в какой-то момент я понял, что уже снимал это. И меня как отрезало. Больше я так не снимал.
Сегодня внутренняя, потаенная жизнь исчезла из города, поэтому я почти не снимаю его, – говорит Михаил Дашевский. – Только если в метро, маленькой «лейкой», чтобы не привлекать внимания. А так я снимаю детали – кору дерева, цветы. Серьезная работа у меня была в 2012, когда Агентство РИА Новости выбрало 21 фотографа и отправило в разные страны. Мне достался Китай. Я провел 8 дней в Шанхае, жил в номере с видом на реку Хуан Пу и снимал китайские подворотни. В итоге получилось 125 снимков, где нет никакого туризма.
НАША СПРАВКА
Михаил Аронович Дашевский
- 1958 – Московский государственный строительный институт
- 1969 – член фотоклуба «Новатор», Москва
- 1977 – доктор технических наук
Основные выставки
Персональные
- 2003 – «Затонувшее время. 1962–1992», Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. Щусева (Москва)
- 2004 – Музей нонконформизма, Санкт-Петербург
- 2006 – Музей и общественный центр им. Сахарова, Москва
- 2007 – «Затонувшее время. Фотография Михаила Дашевского 1962–1992» (каталог), в рамках Международного фестиваля фотографии в Познани, Польша
- 2007 – Московский богословский институт, Москва
- 2008 – «Затонувшее время. Фотография Михаила Дашевского 1962–1992», Галерея «Шадай» Политехнического университета Токио, Япония
- 2008 – «Затонувшее время. Фотография Михаила Дашевского 1962–1992», Галерея Союза фотографов Литвы, Каунас, Литва
- 2008 – «Затонувшее время. Фотография Михаила Дашевского 1962–1992» (каталог), в рамках I Международного фестиваля фотографии Photovisa, Краснодар
Групповые
- 1969–1989 – ежегодные отчетные выставки фотоклуба «Новатор», Москва
- 1998, 2000, 2004, 2006 – Фотобиеннале, Москва
- 2001 – Международный фестиваль «Месяц фотографии», Братислава, Словакия
- 2002 – «Серебряная камера», Москва
- 2008 – «ФОТО 60–70 (фотография в СССР 1960–1970-х годов)» (каталог), Центральный дом художников, Москва
Награды
- 2004 – книга «Sunken Time. 1962–1992» завоевала 1-й приз в категории «Издание по современной фотографии» Международного конкурса книг по фотографии стран Центральной и Восточной Европы, Братислава, Словакия
Публикации
- Журналы «FOTO&video», Россия;
- «Сибирский успех», Россия;
- «IMAGO», Словакия;
- «Kwartalnik Fotografia», Польша
Коллекции
- Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. Щусева (Москва)
- Московский музей современного искусства Городской зал (Мюнхен, Германия)
- Музей фотографии (Одензее, Дания)
- Галерея «Шадай», Политехнический университет (Токио, Япония)
- Частные и корпоративные собрания России, Венгрии, Германии, Израиля, Италии, Польши, США
