Ленин, как известно, продолжительно болел, и к его похоронам готовились. Отпевания не было. Но зато состоялась гражданская панихида. По некоторым деталям прослеживается связь с похоронами Александра III: сопровождение конной кавалерии, обилие венков. И это несмотря на полное отрицание традиций царской России.
Изначально задумывалось кремировать тело Ленина, этот способ является антагонистическим стандартному погребению в гробу, который характерен для православия, в 1927 году был даже открыт первый крематорий (до этого существовал один в Петрограде, но он был кустарного типа и явно не подходил для кремации тела вождя). Но Ленина решили забальзамировать. До сих пор нет источников, отвечающих на вопрос, откуда же взялась эта идея.
Так начался посмертный культ Ленина, который обрёл новую силу после XX съезда. Сразу после кончины вождя начали появляться лозунги «Ленин – наше бессмертие», что стало неким призывом прийти попрощаться с главой СССР. Для укрепления политического режима моментально стала действовать пропаганда: все газеты были только о Ленине, Петроград переименовали в Ленинград, начал появляться бесчисленный фольклор. На Красной площади дважды устанавливали временные мавзолеи, а для окончательного его варианта была сделана реконструкция самой площади.
Проходит 29 лет. Страна пережила войну, Большой террор, несколько волн репрессий и множество других событий. 29 лет во главе страны был Сталин. В то время распорядок дня советского человека во многом определялся радиопередачами. 4 марта было для всех шоком: из эфира исчезли все развлекательные передачи, остались лишь сводки о состоянии здоровья Сталина, классическая музыка, а позднее и объявления о похоронах. Это было настоящим катарсисом, чем-то невозможным для размеренной жизни советского человека.
Слёзы, траур, смятение, истерика. Никто не понимал, что будет дальше. Шок был и у верхушки партии: никто даже не мог раздавать чётких указаний. Простые рабочие и студенты старались находиться с коллективом: массово приходили на работу или в университеты даже тогда, когда это было не нужно, все боялись оставаться одни, хотели найти кого-то, кто бы дал им инструкцию к дальнейшим действиями. Люди были в таком ужасе, что задавались вопросами: «А где же мы завтра купим продукты?».
Был такой афоризм тех дней: «Умер Сталин – вся страна рыдала». Плакали, действительно, многие. Устраивали дома минуты молчания, ставили детей на подоконник, чтобы показать траурное шествие, в учебных заведениях были организованы траурные линейки. Были и те, кто стыдился своей черствости, переживая за то, что кончина вождя их не тронула. Они пытались изобразить скорбь и мимикрировать с толпой.
Но сформировалась и противоположная реакция: те, кто здоровался «Усатый сдох!». Это были в основном репрессированные, родственники репрессированных и те, кто не поддался массовой пропаганде. Они радовались смерти вождя, праздновали «День Чейн-Стокса» («Дыхание Чейна-Стокса – периодическое дыхание, при котором поверхностные и редкие дыхательные движения постепенно учащаются и углубляются и, достигнув максимума на пятый-седьмой вдох, вновь ослабляются и урежаются, после чего наступает пауза. Известность получило упоминание “периодического (Чейн-Стоксова) дыхания” в бюллетене о состоянии здоровья Иосифа Сталина от 2 часов ночи 5 марта 1953 года» – Википедия). Режим, казалось, рухнул. В знак протеста общему трауру люди вместо плача смеялись, танцевали или же демонстративно отказывались скорбеть. Многие нарочито уделяли внимание не смерти вождя, а кончине знаменитого композитора Прокофьева.
Заключенные, особенно по политическим статьям, тоже влились в волну антискорби. Из рассказа Ивана Чеснокова: «Близился пятьдесят третий год. Объявили, что вождь всех народов заболел. Как же молились все: “Господи! Дай хоть на один день позже умереть этого сатаны!” Я работал в то время слесарем, и на третий день, когда хоронили Сталина, паровозы на станции загудели. А мы, заключенные, это событие отметили по-своему: кто штаны снял, кто как. Имя Сталина вообще не произносили, все говорили: “Гуталинщик умер! Гуталинщик дуба дал!” Радость такая, невероятная! Тогда Кузнецов, бригадир наш, прямо при надзирателе сказал, что он двадцать пять лет ждал, когда тот подохнет…»
Такая реакция повлекла за собой доносы, люди массово начали строчить гневные записки против тех, кто радовался, а не плакал. Даже во время массового переполоха народ продолжал исполнять долг перед скончавшимся вождем, следовать его негласным заветам.