Стол юриста Алексея ЛебедеваАлексей Алексеевич Лебедев, мой прадед, кажется, умел «переломить судьбу»: сын суздальского священника, он пошел по юридической части (причем начал блестяще – окончил Дерптский (ныне Тартусский) университет, добился руки красавицы Людмилы Лебле (дворянская семья которой, к слову, не была рада ухаживаниям поповича), получил должность в литовском городе Шавли (после 1917 – Шауляй). Наконец-то его семья зажила благополучно и размеренно в просторной квартире с нянькой и кухаркой. Тяжелый и одновременно изящный стол из карельской березы с множеством ящичков и ключиков прекрасно вписался бы в этот уклад, но он, по семейному преданию, появился позже.
Первый звоночек больших перемен – наступление немецких войск в 1915 году – разлучил семью. Алексей Алексеевич задержался, чтобы эвакуировать дела суда, его жена и трое детей выехали в Двинск (Даугавпилс), чтобы перебраться в Россию. Кстати, как им удалось покинуть этот город-крепость, железнодорожный узел, парализованный войной?
Семья воссоединилась в Суздале у родственников, а в 1916 году Лебедев заступил на должность члена окружного суда Костромы. На семейном фото того времени – жизнерадостные лица детей и осунувшиеся, как после болезни, взрослые. Жили уже трудно: где достать дрова, чтобы протопить съемную квартиру? Это был по-настоящему острый вопрос.
В 1918 году Алексей Лебедев перешел в коллегию защитников. Времена были неустойчивые. Гонорары за адвокатские услуги нередко платили вещами – видимо, стол появился именно тогда. Писать за столом было не очень удобно – выгнутая столешница мешала. Зато в ящиках и ящичках удобно располагались бумаги и нужные мелочи, а на легких полочках отлично помещались чернильницы, перья и печать. Наверное, у прадеда была адвокатская печать?
Стол, конечно, принадлежал прежней жизни – как и чтение классики, языки (в семье приучали детей разговаривать день по-французски, день по-английски и день по-русски), музицирование на стареньком рояле. Но новое время вероломно врывалось в тихую жизнь, и обойти судьбу в этот раз было невозможно.
По обычаю 1938 года за прадедом пришли поздно вечером. Он был занят – кажется, писал что-то в стихах для стенгазеты фабрики «Новая ивановская мануфактура», где служил юрисконсультом (в конце 1920-х Лебедевы переехали из Костромы в Иваново). Справка на арест была составлена работниками УНКВД как будто наспех – искажены имя (Александр вместо Алексея) и год рождения (1887 вместо 1878) «активного участника контрреволюционной шпионско-террористической организации, именующей себя “Русской фашистской партией”». Беда, казалось, сама хотела обойти Алексея Алексеевича стороной… Обвиняемый указал на ошибки. «Никуда не отлучайтесь, мы скоро вернемся», – был ответ. Увы, за ним вернулись в ту же ночь.
Дело о шпионаже, конечно, было сфабриковано. Выжившие рассказывали, что в тюрьме Лебедев помогал товарищам – писал заявления и просьбы. Однако себе первоклассный юрист с 37-летним стажем помочь не сумел: 4 октября 1938 года по приговору «Тройки» он был расстрелян. Семья узнала об этом лишь после смерти Сталина из документов о реабилитации.
