Я понимаю, что выборка моя совершенно непрезентативна, может быть, просто вокруг меня оказались именно такие люди, но мне кажется, что почти у всех волонтёров из «красной зоны» с ковидом личные счёты. У моей приятельницы, с которой я познакомилась на собеседовании (прости, дорогая, что не спросила разрешения написать о тебе), умер муж. Прошлой осенью. А до этого он почти полгода провёл в больнице, в том числе в реанимации, в том числе и на ИВЛ. И она – успешный преподаватель вуза – пошла на курсы медсестёр, а потом пробилась к нему в реанимацию, чтобы быть рядом и выхаживать. Не только мужа, но и тех, кто оказался рядом с ним. Он заболел во время первой волны. Умер, когда по стране уже девятым валом катилась вторая. А сейчас – в третью – его вдова служит добровольцем по две смены подряд в огромном ковидном госпитале. Это война. Это и её война.
У кого-то муж, у кого-то отец, у кого-то мама. И они идут в «красную зону» кормить, подмывать, менять памперсы, мыть полы, стричь ногти, чтобы помочь тем, кто ещё жив, и тем, кто их спасает. И не только это: сказать доброе слово, подержать за руку, уговорить поесть. А знаете, почему многие пациенты реанимация отказываются от еды? Не из-за отсутствия аппетита, а чтобы не испражняться в памперс или судно. Потому что взрослому человеку унизительно ходить под себя, унизительно, что его моют от испражнений на виду у других пациентов и медиков, а если это ещё и делают неделикатно и небережно, то вдвойне. И нас – добровольцев – учат ухаживать за пациентами с уважением – так, чтобы сохранить их человеческое достоинство. И сохранить своё. Свою человечность. Помогая другим, помочь самим себе – если надо, прожить горе, перепрожить собственный травматический опыт и выйти из него и «красной зоны» победителем. У меня тоже с ковидом личные счёты. И я тоже волонтёр из «красной зоны».
***
Наша добровольческая служба – православная. Но я скажу откровенно: если бы её организовали мусульмане или иудеи, католики или буддисты, мне было бы это неважно, я бы пришла и туда. А объявление о наборе в добровольческую службу от благотворительного фонда «Милосердие» для работы/служения в ковидных госпиталях несколько раз мелькнуло у меня в ленте фейсбука в конце июня – начале июля. Я тогда только выписалась из ковидной больницы, чувствовала себя отвратительно: слабость, тахикардия, головокружения, головные боли. Листала ленту, цеплялась за объявление и с горечью отмечала, что это не для меня. Пока. Потому что я очень хотела вернуться в «красную зону». Но уже в другом качестве.
Через неделю мне стало лучше, хотя постковидные спецэффекты ещё преследовали. И снова объявление в ленте. И там же приписка для тех, кто готов заполнить анкету и пройти собеседование: не расстраивайтесь, если долго нет ответа, очень много заявок. И я решилась, отправила заявку в самом начале июля. И стала ждать.
Я невоцерковленный человек. Я не жалуюсь и не хвастаюсь. Это констатация. Но я православная христианка. По крайней мере себя такой считаю. И среди мотивов волонтёрства, о которых меня часто спрашивают, один из главных – такой: если и благодарить судьбу, Бога, Мироздание за то, что мы с мужем (76 % поражения в июне) живы и здоровы, то только таким образом. Мне кажется, это меньшее, что я могу и должна.
***
Владыка Пантелеймон, глава Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской православной церкви, – тот человек, который сделал наше служение возможным. Он располагает к себе и как будто заряжает. Шутит и не боится показаться простым и человечным. И то, что было запланировано как вводная лекция для добровольцев «Милосердия», превращается в добрую беседу. Конечно, и другие волонтёры уже помогали в «красных зонах» и до нас. В той больнице, где лежали мы с мужем, они тоже были. Но владыка стал основателем мощной и хорошо организованной «ковидной» волонтёрской службы. Он сам не раз бывал в «красной зоне». Он и собеседует добровольцев-новобранцев. И читает вот эту вводную лекцию. На самом деле она вводная чисто номинально. На неё приходят и те, кто только отучился на курсах при училище сестёр милосердия, и те, кто только подал заявление, и те, кто уже служит в «красной зоне».
Фото: facebook.com/diaconia.ru– Знаете притчу о добром самаритянине? Поднимите руки, кто знает. А теперь – кто не знает. Хм. (Улыбается в бороду.) Кажется, есть те, кто не поднял руку. Поднимите руку, кто не поднял руку. (Владыка почти смеется.) Поднимите руку, кто не может поднять руку.
Смеёмся все.
Мы говорим о страдании и милосердии. О том, есть ли смысл в том страдании, с которым нам придётся столкнуться. Владыка не боится сказать, что у него нет ответов на все вопросы.
– Я не пошатну вашу веру этим? – улыбается он.
Он не боится рассказывать нам о моментах жизни, в которые и сам чувствовал, что может потерять веру. И делится тем, что помогает веру обрести и укрепить.
На его вопрос в самом начале беседы (тот самый, на который ни у кого нет однозначного ответа, и у владыки тоже): «В чём смысл страдания?», – собравшиеся отвечают по-разному. Кто-то говорит о духовном росте, кто-то – о спасении души.
Владыка читает нам отрывки из книг Клайва Льюиса и цитирует Антония Сурожского. Мы сидим в Голицынском кабинете Храма Царевича Димитрия при Первой Градской больнице, в большие окна светят последние лучи закатного солнца. В какой-то момент я отвлекаюсь на свои мысли и очень отчётливо осознаю, что по крайней мере один из смыслов страдания мне открылся. Его смысл в том, чтобы вызывать сострадание. Именно это наполняет осмысленностью наше служение. Именно потому мы в «красной зоне».
***
Волонтёры в том госпитале, где лежала я, мыли полы, приносили воду и развозили еду, то есть прямого контакта с нами – пациентами – по сути, не было. Наши волонтёры контактируют именно с пациентами. Мне кажется, это очень правильно.
Я ещё хорошо помню, как бьёт ковид по нервной системе. А ещё помню главное чувство в эти дни – чувство одиночества. Какого-то совершенно тотального одиночества. И поэтому в самые тяжёлые моменты жизни с человеком должен быть человек: внимательный, чуткий.
***
16.11.2021 – мой первый выход в «зону» на дежурство. Спустя ровно пять месяцев, как я вошла в неё в первый раз. Наверное, это символично.
Продолжение следует.
