Фото: Зыков Кирилл/АГН «Москва»
Продолжение. Первая часть дневника тут. Вторая часть дневника тут.
Вот схема, по которой мы облачаемся перед выходом в «зону»: «хирургичка» (рубашка и штаны из х/б ткани), носки (лучше брать на два-три размера больше, чтобы они были, как гольфы, потому что надо в них заправлять брюки), перчатки, шапочка для волос, комбинезон, бахилы до колен, респиратор, защитные очки, капюшон, застегнуться наглухо, вторые перчатки, которые к комбинезону сотрудник шлюза примотает клейкой лентой. Всё. На груди и спине пишут «храм» и имя. И клеят наклейку с логотипом нашей службы.
У выхода в шлюз кнопка: дверь откроется, только если на выходе из шлюза в «зону» дверь закрыта. Это дополнительная защита «чистой зоны». На выходе такая же кнопка. Нажимаешь – и всё, ты в КЗ.
А, ещё про защиту. Вы помните, что мы в двух перчатках? Так вот, прежде чем приступить к любым манипуляциям с пациентом, мы надеваем третьи, которые снимаем, когда переходим к другому пациенту. И у каждой койки – диспенсеры с антисептиком, которым мы регулярно обрабатываем руки.
Фото: Авилов Александр/АГН «Москва»Как мы разоблачаемся на выходе из «красной зоны»? Тоже есть свой алгоритм. В первый раз, конечно, без заминок не обошлось. Захожу, меня с ног до головы опрыскивают антисептиком. Не так, конечно, эффектно, как в фильмах-катастрофах, но тоже ничего. А потом надо подойти к специально обученному человеку, который сначала обработает тебе верхние перчатки. Подхожу, стою. Человек тоже стоит. Руки протягиваю, он брызгает, но как-то неуверенно. Стою. Стоит. В общем, не туда я встала, а надо на специальный коврик, на котором даже подошвы нарисованы. Посмеялись оба, когда я призналась, что новичок.
Встаю на коврик, развязываю бахилы и срываю клейкую ленту с рукавов. Снова обработка рук. Следующий шаг: на мне буквально разрывают комбинезон. Поверх молнии есть ещё клейкая полоска, которой мы закупориваемся перед выходом в «зону». И вот специально обученный человек рвёт у меня на груди комбинезон, я поворачиваюсь к нему спиной, развожу руки в стороны, отвожу их немного назад и прогибаюсь сама. С меня снимают комбинезон до пояса. Затем я сажусь на скамейку и аккуратно, не прикасаясь к наружной части, снимаю комбинезон (и вместе с ним бахилы), выворачивая наизнанку. Выкидываю комбинезон в специальный бак. Обработка рук. Кажется, на этом этапе я снимаю верхние перчатки. Обработка рук. Снимаю очки и кладу в специальный лоток. Они пойдут на обработку. Обработка рук. Наклонив голову вперёд, снимаю респиратор и выбрасываю. Обработка рук. Снимаю шапочку. Обработка рук. Снимаю перчатки. Мне обрабатывают кроксы, и я выхожу из шлюза в душевую. Тут можно принять душ, высушить феном голову, сменить «хирургичку». И наконец выйти из шлюза в «чистую зону».
***
Самым сложным во вчерашнем дежурстве было прочитать по просьбе пациента, что находится в лоточках, которые принесли к обеду. Серьёзно. Мелкий шрифт (так я выяснила, что пора к окулисту) плюс щедро обработанные (от запотевания) мыльным раствором защитные очки.
Справилась не без труда. На обед были щи вегетарианские, бефстроганов с овощным рагу. А огурцы и сок я и без надписей опознала.
***
Сразу после смены не пишется. И не потому, что устаешь, хотя и поэтому тоже. Мысли складываются в тексты ещё там – в «зоне», но чтобы написать их, нужно, чтоб прошло время. Когда выходишь в «зелёную зону», одновременно выдыхаешь от облегчения хотя бы потому, что снял СИЗы, и чувствуешь какое-то особенно острое желание жить. И ещё одно чувство или даже несколько в одном, я даже не знаю, как их описать: там есть и радость, и воодушевление, и даже восторг. Я не знаю, с чем это сравнить, кроме как с ощущениями на финише после стайерского забега. Но это тоже не самое хорошее сравнение. Я вроде как человек пишущий и со словами «на ты», но я и правда не могу описать это ощущение, когда ты оказываешься снаружи. Поэтому лучше писать о том, что там внутри.
Анна Кудрявская-Панина. Фото: из личного архива***
13.00. Вхожу в «зону». Сегодня я последний раз с наставником. Следующее дежурство – одна на палату. Стараюсь запомнить дорогу: терапия, длинный белый коридор, реанимация – огромное пространство, разделённое перегородками, по указателям можно найти свою палату.
Время обеда. Первым делом надо понять, кому из пациентов помочь поесть. Наставница подходит к женщине на седьмой койке. На восьмой и девятой спят пожилые мужчины. Не уверена, но, кажется, они под седацией. Десятая койка пустая. На одиннадцатой пожилой мужчина. В этой палате вообще нет молодых, самому «юному» пациенту не меньше шестидесяти. Мужчина от помощи отказывается, он неплохо себя чувствует, но просит прочесть, что в лоточках. Там щи, бефстроганов, свежие огурцы.
Перехожу к койке № 12. Женщина. Соглашается поесть. Помогаю ей повернуться на бок, делаю подушки повыше, съедает несколько ложек супа, три ложечки гречки, от мяса категорически отказывается. На тумбочке сок с трубочкой и пластиковая бутылочка с морсом. Просит морс. Пытаюсь открыть его и не могу, три пары перчаток не дают. Беру пелёнку, пытаюсь с её помощью – никак. Бутылочка мягкая, сжимается в руке, а крышка ни с места. В итоге решаем пить сок.
Иду на другую сторону. На первой койке женщина уже поела и отдыхает в прон-позиции. На второй тяжёлая пациентка, маленькая сухонькая старушка, с ней возятся медсестры. На следующей койке пожилая женщина полусидя пытается поесть. У неё неплохо получается, но я всё равно предлагаю помощь. Соглашается.
Анна Фёдоровна, койка № 3, 85 лет. Удивляюсь возрасту – выглядит намного моложе. Она успела накрошить в суп кусочки чёрного хлеба и просит меня, чтоб в каждой ложечке был такой кусочек. Анна Фёдоровна – бабушка-командир. Но меня это совсем не раздражает, я здесь для неё. Ест хорошо, половину порции супа с хлебом, полностью бефстроганов и овощное рагу, несколько кусочков огурца. Что-то рассказываю ей, пока кормлю. Шучу, она смеется. Наша задача – не давать пациентам говорить слишком много, чтоб не падала сатурация. Но многие, кто полегче, хотят общаться, поэтому мы стараемся в разговоре перехватывать инициативу, что-то рассказывать, шутить, приободрять, сочувствовать.
Фото: Зыков Кирилл/АГН «Москва»– Анна Фёдоровна, а давайте я вас причешу, вон девушку с двенадцатой койки перед обедом причесала, давайте и вас?
– Сначала чай, – командует Анна Фёдоровна. – Вы же мне нальёте?
Делаю чай. В перчатках трудно понять температуру. Прошу потрогать стаканчик своей рукой. Нормально. Даю трубочку, держу стаканчик.
Смотрю на сатурацию. Прошу Анну Фёдоровну надеть маску, подышать и отдохнуть.
– А я вам пока ножки помою и кремом смажу.
– Мне вчера мазали, но не мыли!
– Ну вот сейчас и помоем, и помажем.
Иду за пенкой и кремом.
– Сейчас маникюр-педикюр, красоту наведём.
Смеётся.
Женщина с первой койки просит меня подойти – у неё перепутались провода от кислорода, мониторов, ей неудобно лежать. Поправляю.
Берусь за расчёску. Анна Фёдоровна рассказывает мне про дочь, зятя, внучку. Всё. Барышня моя накормлена, намыта и причесана. Обрабатываю руки, снимаю перчатки. Собираюсь к другой койке. У постели появляется врач.
– Анна Фёдоровна, переводим вас в отделение.
– Ой, надо же зятю сообщить, – начинает суетиться пациентка.
– Нет, мы вас не домой, в отделение терапии…
– А сейчас я где?
– Вы сейчас в реанимации. А там вы сможете вставать, сами ходить в туалет.
– И уже не буду голой?
– Да, конечно, там вы будете одеты.
Анна Фёдоровна беспокоится. Беру её за руку.
Фото: Артем Краснов/Коммерсантъ– Анна Фёдоровна, поздравляю, это же прекрасно, в терапию! Смотрите, мы не зря с вами красоту навели. Теперь красоткой туда поедете.
Анна Фёдоровна расслабляется, улыбается. Ловлю благодарный взгляд врача.
14.30. Ого как время летит!
Иду к койке № 4. Мужчина, 82 года. Еле говорит, очень трудно понять. Поняла. Просит утку. Приношу.
– Сами справитесь?
Мотает головой. Нет. Ну нет – так нет. На то я и здесь. Стараюсь максимально деликатно помочь.
На койке № 5 сидит полный мужчина. Перед ним на тумбочке обед.
– Вы поели?
Отвечает недовольно, с претензией – мол, чего пристала.
– Нет!
– Вам помочь?
– Нет!
– Куда ему помогать, – кричит мне медсестра от соседней койки, – ты посмотри на него! Ему давно в терапию пора.
Смеёмся все трое.
Шестая койка. Женщина, восточная красавица. Поела, чувствует себя неплохо. Причешемся?
– Да недавно меня причёсывали.
– Ну можно же ещё разок, лишним не будет. Вы лежите, волосы на затылке запутываются.
Соглашается. Начинаем «процедуру».
– Если я вам скажу, чем я в жизни занимаюсь, вы не поверите.
– ?
– Я директор салона красоты. Там, у себя, в Киргизии.
– А я вас тут причесываться учу.
Смеёмся.
Не успеваю отойти, как у постели врач.
– Переводим в терапию.
«Ого! Кого ещё причесать?» – смеюсь уже мысленно я.
Фото: Артем Краснов/Коммерсантъ15.30. Провожаю Анну Фёдоровну, снимаю бельё с её койки, пакую в специальные пакеты, выношу. Вывозим с наставницей койку в коридор, обрабатываем из специального пульверизатора, оставляем на пятнадцать минут, чтобы потом помыть и перестелить.
Возвращаем койку на место.
16.00. Подносим судна, моем пациентов, выносим судна, собираем и выбрасываем мусор.
В какой-то момент я понимаю, что могу досрочно сойти с дистанции: голову зажало, как в тиски, давят очки, перед глазами всё кружится, меня тошнит.
– Иди, никакого геройства, – говорит наставница, – я додежурю.
– Погоди, сейчас постою пять минут. Если не пройдёт, уйду.
Не проходит, собираюсь уйти. Жду, когда наставница отойдёт от пациента, чтоб сказать ей об этом. Но тут меня ловит медсестра: пойдём вторую койку помоешь, а я пока бельё принесу.
Иду. Мою и думаю, как бы в эту койку не упасть. Но вдруг неожиданно становится легче. Возвращаюсь в палату на втором дыхании. До конца смены сорок минут.
17.00. Дежурство окончено. Пытаюсь понять, как найти выход. На стенах есть схемы, но мне почему-то трудно в них разобраться. А на указателях есть всё что угодно, кроме надписи «выход». Но он есть. Снова длинный белый коридор. Шлюз. Душ. И привет, «чистая зона». Привет, другой мир.
