«Они явились губителями Украины...»

Накануне войны с Украиной помощник президента России Владислав Сурков опубликовал новую статью, в которой сравнил нынешнее положение России с унижением от «похабного Бресткого мира», который подписали большевики в 1918 году. «Немыслимо оставаться России в границах похабного мира» – пишет Сурков. «Стол» же решил вспомнить, кто именно загнал Россию в «похабный мир», который и предопределил переход Мировой войны в начало Гражданской

Немецкие войска на одной из улиц Киева. Фото: РИА Новости

Немецкие войска на одной из улиц Киева. Фото: РИА Новости

Отставной генерал Макс Хоффман, бывший начальник штаба Восточного фронта Германии, уже после проигранной войны любил хвастаться своими успехами в политике.  

– Украина – это дело моих рук! Это я создал Украину – для того, чтобы накормить Германию!

В этом высокомерном утверждении было немало горькой правды. Германский Генштаб сделал все, чтобы рассорить славянское единство народов и развалить Российскую империю. На немецкие деньги готовился большевистский переворот в Петрограде, на германских штыках стояла и независимость Украины.

Макс Хоффман. Фото: общественное достояние
Макс Хоффман. Фото: общественное достояние

* * *

Уже в начале ноября 1917 года в Киеве произошло несколько столкновений между отрядами большевиков и войсками Временного правительства. Украинская народная рада заняла сторону красных. Почему? Все просто: временное правительство проявляло неуступчивость по украинскому вопросу, большевики же, говорившие о праве наций на самоопределение, воспринимались как союзники.

В итоге власть в городе на время перешла к большевикам, которые и инициировали созыв Всеукраинского съезда советов. Однако выборы они проиграли.

Рада, состоявшая из украинских социалистов, приняла III Универсал, объявивший создание Украинской Народной Республики в составе федерации с большевистской Россией.

* * *

Этнограф Николай Могилянский, приехавший в те дни из Петрограда в Киев, писал:  

«Последовали девять суток борьбы за Киев между большевиками и украинцами, девять суток почти непрерывного боя, то врукопашную, как на Щекавице, то в ружейно-пулеметную на улицах и площадях Киева, с броневиками, осыпавшими пулями особенно нижние этажи домов, причем треск ружей и пулеметов заглушался артиллерийской канонадой с уханьем далеких пушек и разрывами 3- и 6-дюймовых снарядов и шрапнелей, рвавшихся над небольшим, по занимаемой территории, городом, перенаселенным сверх всякой меры благодаря войне и последовавшей за нею революции (жил я в это время на Софиевской площади, у самой колокольни Софиевского собора – пункт очень удобный для наблюдения. Изо дня в день я вел запись всего виденного и слышанного)...

Киев оставлен был на произвол судьбы бежавшими украинскими войсками и властями. Ворвавшиеся в город 26 января большевистские войска, тогда еще скорее похожие на банды, вскоре заставили кошмаром своей «деятельности» забыть кошмар и ужас девятидневной бомбардировки. Зеленые, изможденные голодовкой, бессонницей и пережитыми волнениями, лица обывателей исказились ужасом безумия и тупой, усталой безнадежности.

Алексей Митрофанович Речицкий. Фото: ria1914.info
Алексей Митрофанович Речицкий. Фото: ria1914.info

Началась в самом прямом смысле этого слова отвратительная бойня, избиение вне всякого разбора, суда или следствия оставшегося в городе русского офицерства, не пожелавшего участвовать в борьбе против большевиков на стороне украинцев. Из гостиниц и частных квартир потащили несчастных офицеров буквально на убой в «штаб Духонина» – ироническое название Мариинского парка – излюбленное место казни, где погибли сотни офицеров русской армии. Казнили где попало: на площадке перед дворцом, по дороге на Александровском спуске, а то и просто где и как попало. Так, мой двоюродный брат, полковник А.М.Речицкий, был убит на Бибиковском бульваре выстрелом в затылок при сопротивлении, оказанном им четырем красноармейцам, хотевшим сорвать с него погоны. Герой Путиловской сопки, трагедии под Сольдау, Прасныша, много раз тяжело раненный и контуженный, – он даже пред лицом верной смерти не хотел, несмотря на все убеждения, снять с себя воинскую форму: так трагически пресеклась 37-летняя молодая жизнь, полная героического исполнения долга.

Кроме офицеров, казнили всякого, кто наивно показывал красный билетик – удостоверение принадлежности к украинскому гражданству. Казнили куплетиста Сокольского, за его злые куплеты против большевиков; казнили первого встречного на улице, чтобы снять с него новые ботинки, приглянувшиеся красноармейцу. Начались повальные грабежи в домах «буржуев», обыски и вымогательства, с избиением недостаточно уступчивых и покорных судьбе. 

«Пойдем с нами щи хлебать, буржуйка! – говорит солдат-красноармеец почтенной даме в присутствии всех членов семьи, расставленных у стенки с приказанием не шевелиться во время обыска. – У! Тебе бы все шампанское лакать!..» – продолжает он, угрожая револьвером, приставленным к самому лицу несчастной жертвы надругательства.

Справедливость требует категорически опровергнуть распространенную легенду, будто весь большевизм питается главным образом еврейскими силами. Происходит это от общей аберрации, а также от слишком обывательского стремления найти виновника обрушившихся грандиозных и невыносимых бедствий.

В городах провинциальных, маленьких, с незначительным численно населением, большевизм переживался весьма различно, в зависимости от личного характера стоявших во главе временной власти большевистских диктаторов, ибо трудно иначе назвать тех местных царьков, которые, в буквальном смысле этого слова, являлись хозяевами жизни и смерти, не говоря уже об имуществе обывателей. 

Так, например, Чернигов в этот первый приход большевиков отделался чуть ли не 50 тысячами рублей контрибуции, которых хватило для того, чтобы верховный комиссар мог день и ночь пить горькую, а наряду с этим Глухов пережил трудно поддающиеся описанию ужасы. В Глухове полновластным его владыкой был матрос Балтийского флота по фамилии Цыганок. Неудовлетворенный количеством вырезанных помещиков, он велел перебить и перерезать даже детей, воспитанников местной гимназии, как будущих «буржуев». Потом Цыганок случайно погиб, заряжая бомбу, которая взорвалась у него на коленях, причем, умирая, он завещал похоронить себя в склепе местной помещичьей фамилии и с подобающим торжеством, для чего красноармейцы выгнали весь город для проводов погибшего диктатора. Кровавый кошмар Глухова еще ждет своего историка.

Глухов в XIX веке. Улица Киево-Московская. Фото: общественное достояние
Глухов в XIX веке. Улица Киево-Московская. Фото: общественное достояние

Киев стали грабить систематически. Наложена была пятимиллионная контрибуция, моментально, до срока уплаченная тем самым обывателем, который ни одной копейки не хотел дать на защиту города от большевиков. Началась полная дезорганизация кредитных учреждений, куда назначены были безграмотные комиссары.

По городу в автомобилях и на парных роскошных извозчиках с прекрасными фаэтонами и ландо разъезжали матросы и красноармейцы, часто в нетрезвом виде; они сорили деньгами в кафе, ресторанах и игорных домах, окруженные атмосферой кутежа и всяческого дебоша.

* * *

В январе немцы загнали на переговорах в Брест-Литовске Льва Троцкого в дипломатическую ловушку. У него поинтересовались, являются ли представители Центральной рады частью делегации Советской России, а когда тот ответил отрицательно – начали с ней полноценные сепаратные переговоры.

9 февраля 1918 года немецкая и австро-венгерская делегации заключили сепаратный мир с Центральной радой и пообещали выбить из Украины большевиков в обмен на миллион тонн зерна, 400 млн яиц, 50 тыс. тонн мяса рогатого скота, а также сало, сахар, пеньку и марганцевую руду.

Что касается большевистской России, то немцы отвергли предложенную Лениным формулу мира «без аннексий и контрибуций» не устроила. Немцы поставили большевикам ультиматум: «принять к сведению заявления, в которых выражена воля народов, населяющих Польшу, Литву, Курляндию и части Эстляндии и Лифляндии, о их стремлении к полной государственной самостоятельности и к выделению из Российской федерации».

Лев Троцкий в Брест-Литовске. Фото: общественное достояние
Лев Троцкий в Брест-Литовске. Фото: общественное достояние

В итоге в Петрограде постановили: нужно выиграть время, чтобы реорганизовать армию и подготовиться к обороне столицы. Эта миссия и была поручена Троцкому, который блестяще провалил не только переговоры, но и покинул раньше времени переговоры. В ответ Германия возобновила боевые действия, стремительно продвигаясь на северном направлении. Были взяты Минск, Киев, Гомель, Чернигов, Могилёв и Житомир. 

«Дезертирство прогрессивно растёт, целые полки и артиллерия уходят в тыл, – писал в Совнарком начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Бонч-Бруевич. – Немцы толпами ходят по покинутой позиции. Постоянные посещения неприятельскими солдатами наших позиций, особенно артиллерийских, и разрушение ими наших укреплений, несомненно, носят организованный характер», 

* * *

В итоге 3 марта 1918 года делегация Советской России подписала мирный договор. Согласно документу, Россия шла на ряд серьезных территориальных уступок. Балтийский флот должен был покинуть базы в Финляндии и Прибалтике.

Россия потеряла Привислинские губернии, в которых проживало преимущественно белорусское население, Эстляндскую, Курляндскую и Лифляндскую губернии, а также Великое княжество Финляндское.

Частично эти регионы становились протекторатами Германии или же входили в её состав. Россия также утратила территории на Кавказе – Карсскую и Батумскую области. Кроме того, отторгалась Украина: советское правительство было обязано признать независимость УНР и прекратить с ней войну.

Также Советская Россия должна была выплатить репарации в объеме 6 млрд марок. Кроме того, Германия потребовала возместить 500 млн золотых рублей убытков, которые она якобы понесла в результате русской революции.

* * *

Германия выполнила взятые на себя обязательства перед УНР, вытеснив большевиков не только с Украины, но и с территории Одесской и Донецко-Криворожской республик, а также из Крыма, войдя на территорию РСФСР.

Николай Могилянский писал: 

«Картина бегства большевиков была весьма оригинальна: казалось, полгорода обывателей уезжают или переезжают на новые квартиры. Извозчики и подводы, груженные всяким домашним скарбом, подушками, самоварами, перинами, стульями…. и все это мчалось второпях, под охраной одного-двух солдат красной армии, вооруженных винтовками...

Придя в Киев, немцы прежде всего вычистили невероятно загаженный при большевиках вокзал. Вычистили, убрали, декорировали и пригласили вечером на танцы тех торговок, что по принуждению помогали в уборке вокзала. 

За украинскими войсками, вошедшими под предводительством нового военного министра Центральной Рады Жуковского, численно возросшими, благодаря привезенным из германского плена, с иголочки одетым в синие жупаны, новые сапоги и высокие серые папахи, из поддельного барашка, с огромными кокардами украинских цветов, вошли на другой день немцы под командой Линзингена. 

Продефилировав по городу с музыкой, немцы устроили парад на Софиевской площади и начали устраиваться с обычной немецкой аккуратной педантичностью, порядливостью и неторопливой систематичностью.

В шлемах, при строгой немецкой выправке, размеренным походным шагом враскачку, двигалась зелено-серая масса пехоты в виде не то какого-то чудовища... Землистые, усталые лица, обношенное, серое, стального цвета платье, много ленточек Железного креста на груди солдат и офицеров – все это указывало на то, что это уже не первой очереди кадровые войска – гордость Вильгельма, что это же также побывавшие в переделках войска, счастливые теперь своим отдыхом на Украине от ужасов продолжавшейся на Западном фронте бойни. Они явились сюда (на Украину) друзьями, а не врагами: здесь можно будет и отдохнуть, и подкормиться...

С появлением немцев, как по мановению волшебного жезла, без всяких угроз или угрожающих объявлений, исчезли всякие грабежи и насилия. Обыватель вздохнул свободно. Даже поздней ночью стало совершенно безопасно гулять по улицам. Открылись театры, синема, рестораны, жизнь заиграла быстрым темпом свою вечную суетливую музыку.

Вступление в Киев германских войск. Фото: общественное достояние
Вступление в Киев германских войск. Фото: общественное достояние

Украинцы-патриоты позволили себе роскошь некоторых диких эксцессов, причем, сколько мне было известно, пострадал один студент-еврей, убитый на Подоле при совершенно неясных обстоятельствах. Во всяком случае, не было тех ужасных картин убийств и казней, какими отличался период большевистского владычества, когда, выходя гулять на Владимирскую горку, я каждый день натыкался на новые трупы, на разбросанные по дорожкам горки свежие человеческие мозги, свежие лужи крови у стен Михайловского монастыря и на спуске между монастырем и водопроводной башней, по дорожкам, покрывающим горку сквера.

Немцы, изголодавшиеся дома, висели толпами над витринами магазинов с съестными припасами, где выставлены были жареные поросята, гуси, утки, куры, сало, масло, сахар и разные сладости и где все это можно было приобрести без карточек и по сравнительно тогда еще весьма дешевым ценам. На базарах по утрам немцы особенно охотно покупали сало. Они с жадностью жевали огромные куски вкусного малороссийского сала: велика была, очевидно, потребность организма в жирах, от недостатка которых давно уже страдала вся Германия.

Деятельность немцев, особенно в первый период, проявилась в прокладывании по всему городу телефонного сообщения для своих военно-полевых надобностей. С утра до ночи лазали они с кошками на ногах по телеграфным столбам, все опутывая своими сетями – ни дать ни взять пауки ткали свои тенета для ловли жирных украинских мух.

Порядок в городе сохранялся образцовый, немецкая каска внушала страх перед той силой, которая, чувствовалось, стояла за ней…»

* * *

Однако при этом немцы не получили от Центральной рады обещанных объёмов продовольствия и столкнулись с откровенным рэкетом и вымогательством со стороны «властей» УНР.

Николай Могилянский: 

«Весьма скоро немцы сообразили, что при хозяйничанье гг. Голубовича и КO с Центральной Радой во главе – хлеба-то именно они и рискуют не увидеть вовсе. Они сразу поняли, что при сохранении в силе универсала о социализации земли, при заготовленных еще заботами «селянского министра» Чернова земельных комитетах, крестьяне, вместо того чтобы пахать и сеять, будут делить землю. А немцам нужен прежде всего хлеб, а никак не социализация земли. Наконец, хлеб нужно закупить, вывезти и доставить по железной дороге. Дезорганизация же, внесенная Центральной Радой и ее министерством во все области управления, в том числе, конечно, и в железнодорожное хозяйство, угрожала в корне подорвать то жизненное начало и дело, из-за которого только и стоило лишить себя 300-тысячной армии, столь необходимой Германии на ее западном фронте. Резервы Германии быстро таяли от непрерывных боев на территории Франции.

Наконец, и это играло не меньшую роль в охлаждении немцев к сепаратистам «самостийникам», немцы, которым нельзя отказать в том, что они внимательно изучали общественную среду и обстановку, прозрели в Киеве насчет «украинизации». В теории, дома, в концентрационных лагерях, – это было одно, в Киеве, на реальной украинской почве, они нашли нечто совершенно другое; они увидели то, что их самих привело в немалое изумление.

Николай Могилянский. Фото: bigenc.ru
Николай Могилянский. Фото: bigenc.ru

Через два месяца пребывания в Киеве немцы и австрийцы, занимавшие Одессу, посылали обстоятельный доклад в Берлин и Вену. Немецкое высшее военное командование, составившее этот доклад (я имел его в руках только на 1/2 часа и имел возможность лишь бегло просмотреть этот обстоятельный и интересный документ), доносило, что существующее правительство не в состоянии водворить в стране необходимый порядок, что из украинизации практически ничего не выходит, ибо население стремится к русской школе и всякий украинец, поступающий на службу, хотя бы сторожем на железную дорогу, стремится и говорить, и читать по-русски, а не по-украински...»

* * *

Но навести порядок в украинской деревне оказалось непосильным трудом даже для немцев.

Украинский кадет Николай Полетика, живший в Киеве, писал:

«Значительная часть земель была не засеяна. В результате Главнокомандующий германской армией на Украине генерал Эйхгорн издал приказ об обязательном и принудительном засеве полей – и крестьянских, и помещичьих – силами крестьян. В случае отсутствия у крестьян семян для засева полей засев поручался помещикам, с обязательством уплатить крестьянам за труд одну треть собранного урожая. Выходило, что помещики восстанавливались в своих правах на землю (возвращалась земля), а крестьяне оказывались в положении сельскохозяйственных рабочих, получающих за работу часть урожая.

Приказ Эйхгорна поднял крестьян на дыбы. Деревня была охвачена восстанием. Между помещиками, опиравшимися на немецкие штыки, и крестьянами шли кровавые бои. Горели помещичьи усадьбы, и крестьянская месть настигала помещиков и их управляющих: им вскрывали животы, их поднимали на вилы и забивали рот землей и т.д. Немцы засекали шомполами бунтующих крестьян, обстреливали шрапнелью деревни, но засеву полей это не помогало.

Тогда немцы решились на более сильно действующие меры. 25 апреля Эйхгорн издал второй приказ о создании на Украине немецких военно-полевых судов для наказаний за покушения на помещиков и их собственность, за саботаж крестьян в обработке и засеве полей, за расхищение и поджоги собранного урожая и др. Виновным угрожала смертная казнь. После этого приказа деревня стала мобилизационным резервом для всех «батек-атаманов» и их банд.

Герман фон Эйхгорн. Фото: общественное достояние
Герман фон Эйхгорн. Фото: общественное достояние

Но германское командование не ограничилось этими приказами. Оно решило создать на Украине прочную «консервативную» власть. 26 и 27 апреля немецкие войска разоружили 1-ю Украинскую дивизию «синежупанников» (сичевых стрельцов). 28 апреля немецкие войска явились на заседание Украинской Рады и арестовали двух подозреваемых в левизне министров и нескольких членов Рады...»

* * *

В итоге германское командование решило привести к власти своего ставленника - амбициозного царского генерала и представителя одной из самых состоятельных семей Украины – Павла Скоропадского, который из карьерных соображений поддержал в 1917 году Центральную раду.

29 апреля 1918 года так называемый Всеукраинский съезд хлеборобов при поддержке германской военной администрации провозгласил Скоропадского гетманом Украины. Сторонники нового правительства в считаные часы заняли все органы власти. Центральная рада была официально распущена. Вместо УНР Скоропадский провозгласил Украинскую державу.

Николай Могилянский писал: 

«Сделано все было чрезвычайно аляповато и грубо: немцы даже не соблюли decorum’a нейтралитета. Дело с внешней стороны обошлось так. В теплый, благоуханный апрельский день, около трех часов пополудни, к зданию, где заседала Центральная Рада, т.е. к Педагогическому музею на Владимирской улице, направились небольшие отряды немецких солдат. Двумя шеренгами солдат, поставленными поперек широкой улицы, отгородили участок против Педагогического музея – первый со стороны Фундуклеевской улицы, второй – от Бибиковского бульвара: подходы к зданию, где заседала Центральная Рада, были отрезаны. 

Небольшой отряд немецких солдат под командой офицера вошел в здание Центральной Рады. Через час из здания Рады был выведен арестованным премьер Голубович и увезен в карете вниз по Фундуклеевской улице. 

Я наблюдал за этими наружными операциями, стоя на углу Фундуклеевской и Владимирской улиц, в рядах небольшой группы лиц, случайных прохожих и выбежавших из кафе отеля «Метрополь» с противоположного угла по диагонали. Было около четырех часов дня, послеобеденное для киевлян время. Ко мне подошел присяжный поверенный В., бывший очевидцем того, что произошло внутри здании Центральной Рады, так как мой знакомый был в числе публики, присутствовавшей на открытом заседании Рады. Вот рассказ очевидца, постороннего наблюдателя:

«Маленький отряд вооруженных немецких солдат вошел в зал заседания Рады, оставив стражу у всех выходов залы. «Руки вверх!» – скомандовал немецкий офицер. Все подняли руки, кроме профессора М.С.Грушевского, который, смущенный, остался сидеть на председательском кресле. Выпустили сначала публику, проверяя документы, потом членов Рады, задержали только некоторых членов правительства» .

Потом я узнал некоторые подробности. Не обошлось без издевательства. Так, министра иностранных дел – 20-летнего юношу, студента 2-го или 3-го курса, – поставили лицом в угол и велели не двигаться. Был произведен обыск, выемка документов, причем обыску подвергся и стол председателя Рады, профессора М.С.Грушевского...»

* * *

Чтобы выполнять данные немцам обещания, Скоропадский отменил на подконтрольных Киеву территориях все социалистические преобразования, введённые Центральной радой и большевиками. Он вернул 12-часовой рабочий день, запретил митинги и стачки, ввёл продналог и начал принудительно изымать у крестьян хлеб для нужд германской армии.

«Киевляне, проснувшись 30 апреля, с изумлением увидели себя живущими в монархии, – вспоминал Николай Полетика. – Интеллигенция и зажиточные слои с облегчением встретили украинскую монархию, опиравшуюся на немецкие штыки. Они видели в ней гарантию мира и порядка против расстрелов, грабежей и покушений на собственность. Многие восклицали: "Дай Бог, дай Бог, чтоб это длилось возможно дольше!"... Переворот и воцарение гетмана прошли почти бескровно. На защиту Центральной Рады выступили лишь «сичевики». Киевляне, напуганные кровавыми сценами боёв на улицах города в январе 1918 года, были приятно успокоены отсутствием массовых расстрелов. Новая власть позволила войскам Рады сравнительно спокойно уйти из Киева. Кое-какие отряды были разоружены. Но массового террора, расстрелов и резни в Киеве почти не было. Немецкие войска поддерживали порядок железной рукой. Валявшихся на улице трупов я не видел...»

Павел Скоропадский (на переднем плане справа) и немцы. Фото: общественное достояние
Павел Скоропадский (на переднем плане справа) и немцы. Фото: общественное достояние

* * *

Василий Шульгин – главный редактор газеты «Киевлянин» и один из самых убежденных русских монархистов начала XX века, саркастически приветствовал настроения киевлян:

«Социалисты воображали, что так называемая контрреволюция прейдет от рахитичных русских капиталистов или от мечтательных русских помещиков, подаривших миру Льва Толстого – гениального Манилова. Во имя этой несуществующей контрреволюции они расстреливали и уничтожали тот небольшой культурный класс, который в России единственно был носителем национальной гордости и готов был подвергнуться всем экспериментам «социализма», лишь бы сохранить независимою свою родину. Задача блестяще удалась. Людей, любивших свое отечество, смяли и растоптали из страха перед «ней». Но когда это было сделано, «буржуи» уничтожены, тогда-то и пришла «она»…

Контрреволюция пришла в образе немецких офицеров и солдат, занявших Россию... Ибо что такое контрреволюция в глазах безмозглых митрофанушек социализма? Контрреволюция – это порядок, это крепкая власть, это конец безделью, болтовне, конец надругательствам и насилиям над беззащитными и слабыми. Так вот, поздравляем вас, господа революционеры!

Немцы принесли этот порядок на своих штыках… и прежде всего – приводя в действие железные дороги, приказывая вымыть и вымести дочиста наш несчастный Киевский вокзал, эту эмблему современной культуры, которую вы столько времени пакостили во славу демократических принципов.

Василий Шульгин. Фото: общественное достояние
Василий Шульгин. Фото: общественное достояние

Ах, господа, вы не хотели отдавать чести русским офицерам…. А теперь с какой готовностью вы отдаете эту «честь» немецким! Почему? Да потому, что они избавили вас от самих себя, что они спасают вашу собственную безумную жизнь, потому, что в звериной ненависти, вами овладевшей, вы перегрызли бы горло друг другу!

И вы глубоко благодарны пинку немецкого приклада, который привел вас в чувство...»

* * *

Несмотря на то что под давлением оккупантов на значительной части Украины был восстановлен относительный порядок и стали открываться административные и образовательные учреждения, среди голодающего народа Скоропадский не был популярен.

Николай Могилянский был уверен, что гетмана предали сами немцы:

«Мне представляется, что вся политика немцев на Украине сводилась к тому, чтобы поддерживать в стране состояние неустойчивого равновесия, для того чтобы в любой момент чашка весов, на которую немцы положили бы гирю своего влияния, могла накренить весы истории туда, куда, по тем или иным соображениям, это желательно было бы немцам. Достаточно в этом смысле обратить внимание на следующую оригинальную, чтобы не сказать более, комбинацию: немцы не только поддерживали материально, но и помогали формированию офицерских отрядов, так называемой Южной армии, и в то же время немецкие офицеры-инструкторы находились в большевистских отрядах, дравшихся против офицеров русской армии.

Немцы как бы сознательно поставили себе цель – уничтожение русского офицерства, и взятие Киева большевиками в 1918 году имело непосредственным результатом избиение русского офицерства. Невольно задаешь себе вопрос: не мозг ли немецкого штаба руководит рукой большевиков в русско-украинской войне начала 1918 года?

Необходимо еще напомнить, что те же немцы постоянно и намеренно путали карты при переговорах Украины с Крымом, чтобы и здесь, как-нибудь невзначай, не было достигнуто какого-нибудь соглашения. Divide et impera было их лозунгом. А русские Украины и Крыма, серьезно вообразив себя двумя государствами, вели таможенную войну между собой, будто кому-то было полезно, чтобы в Крыму гнили продукты, когда в Киеве на них стояли безумные цены. Позорная страница!»

* * *

Николай Полетика писал: «Гетманский режим был жестокой аграрной реакцией. Помещики и кулаки при помощи австро-германских войск мстили крестьянам за крестьянские выступления 1917-1918 годов. Враждебность крестьянских масс гетманскому режиму создавала ощущение его временности и непрочности. К восстановлению «царских порядков» присоединилась хорошо замаскированная пропаганда «единой и неделимой» России (Русский союз с центром в Киеве) и скрытая поддержка русских офицерских организаций.

Гетман Скоропадский проводит смотр Серожупанной дивизии. Фото: общественное достояние
Гетман Скоропадский проводит смотр Серожупанной дивизии. Фото: общественное достояние

Поэтому надежды киевлян на мир и покой оказались недолговечными. В один из дней в начале мая утром по городу пронесся какой-то грозный звук — не пушка и не гром. Он был так силён, что форточки в окнах открылись сами собой и стекла зазвенели и кое-где вылетели. Звук повторился еще раз и прошел с Печёрска на Подол. Горожане высыпали из домов. На улицах началось смятение. С Печёрска бежали растерзанные и окровавленные люди. Стоны, вой, крики и визг слышны во всем городе. А гром ударил в третий раз, и притом с такой силой, что в домах на Печерске окна остались без стекол и почва зашаталась под ногами, как во время землетрясения. Перепуганные женщины в одних сорочках бежали по улицам и дико кричали.

Вскоре выяснилось, что гром шел с Лысой Горы, где взорвался склад снарядов и пороха. Кто был виновником взрыва – французские ли «шпионы», как намекала украинская печать, или «агенты большевиков», как утверждала киевская молва, – не удалось выяснить. Немцы произвели расследование, но результаты его сохранили в тайне.

Взрыв был такой силы, что тяжелые снаряды, поднятые им в воздух, полетели через весь Киев. Они засыпали Печерск, Подол, Соломенку. Огромное зарево пожара, багровые языки пламени, густые клубы дыма над городом напоминали картину Брюллова «Гибель Помпеи». Перепуганные киевляне бегали по улицам в поисках безопасных мест. Слухи о взрыве отравляющих газов, хранившихся в баллонах на Лысой Горе, ещё более усилили панику. Но этого взрыва, к счастью, не произошло, однако пять дней Киев жил в ужасе, ожидая потока ядовитых газов с Лысой Горы. Но постепенно взрывы и пожары в городе прекратились, окровавленные фигуры исчезли и Киев приобрел обычный будничный вид. Киев сравнительно мало пострадал от взрывов: лишь на Печерске рухнуло несколько домов. Но город вторично остался без стекол, выбитых силой взрыва. Однако ощущения спокойствия и безопасности, возникшего у киевлян после избрания гетмана, уже не стало...».

* * *

30 июля между 1-2 часами дня генерал Эйхгорн и его адъютант были убиты брошенной в них бомбой. Убийца – Борис Донской, в прошлом матрос Балтийского флота, член боевой группы эсеров, бросив бомбу, не пытался и не хотел бежать. Он хотел вложить в свой террористический акт максимум агитационного содержания – добиться процесса, на котором он мог бы объяснить всему миру смысл своего поступка, чтобы поднять на борьбу крестьян Украины.

«Киев был в панике. – вспоминал Николай Полетика. – Шли массовые аресты. Обыватель встретил убийство Эйхгорна со смешанными чувствами: хотя немцы выступали спасителями от большевиков, их надменность, чванство, жестокость, презрение к «русской (или украинской) свинье» возмущали обывателя. Поэтому многие злорадствовали. «Таки убили! – говорили вслух на улицах. – Теперь очередь за Скоропадским!»

К этим смешанным чувствам примешивался страх перед возможными репрессиями. По Киеву ходил слух о подготовке карательного обстрела Киева германской артиллерией. В городе, на базарах и в окрестных деревнях откровенно ликовали. Но до артиллерийского обстрела Киева дело не дошло...»

Похороны Эйхгорна состоялись 1 августа. Гроб с его телом и гроб с телом адъютанта в торжественной траурной процессии пехоты, артиллерии и кавалерии были из Лютеранской церкви, где состоялось отпевание, поздно вечером при свете факелов доставлены на вокзал. Отсюда останки убитых были отправлены в Германию.

Бориса Донского в Лукьяновской тюрьме подвергли жестоким пыткам, требуя выдать сообщников. Его мучили три дня: жгли огнём, кололи, резали, загоняли под ногти булавки и гвозди, выдернули все ногти на ногах. Донской не выдал никого. 10 августа его судили в тюремной конторе военно-полевым судом и в тот же день в 4 часа дня при большом стечении народа повесили у арестантского дома на Лукьяновской площади. Его тело висело два часа на телеграфном столбе с надписью «Убийца фельдмаршала Эйхгорна». 11 августа Донского похоронили на Лукьяновском кладбище.

* * *

Николай Полетика писал: «Всё лето под Киевом были слышны слабые, заглушенные дальностью расстояния удары пушек, а в самом городе, на окраинах – выстрелы винтовок, иногда кваканье пулемета. Киев был отрезан от остальной Украины восставшими крестьянами. Что делалось не только в отдаленных от Киева районах, но даже в деревнях в 50 километрах от столицы, в городе не знали. До обывателя доходили лишь слухи, что немцы грабят мужиков и безжалостно порют их шомполами, расстреливают их из пулеметов и обстреливают деревни шрапнельным огнем. Вся украинская деревня пылала неутолимой злобой против гетмана, вернувшего землю помещикам.

Деревня запомнила все обиды: и развороченные артиллерийским огнём хаты, и крестьянские спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки немецких офицеров на клочке бумаги «Выдать русской свинье за купленную у неё свинью 25 марок», и реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и зеркала и мебель, похищенные из помещичьих домов и подлежащие возврату под плёткой, и многое другое. Поэтому мужицкая масса пошла к Петлюре. Да и за кем другим она могла бы пойти? За гетманом? Но за гетманом – помещики, и при гетмане их земли уплывут от крестьян. Только отдельные кулаки могли поддержать гетмана. За большевиками? Но ведь это всё «жиды и комиссары». А против них была вся деревня, даже крестьянская беднота, тосковавшая о «собственном» клочке земли!

Немецкие войска на Думской площади в Киеве в период оккупации Украины. Фото: РИА Новости
Немецкие войска на Думской площади в Киеве в период оккупации Украины. Фото: РИА Новости

Имя Петлюры стало для крестьян Украины легендой, символом, в котором сплелись в одно и неутолённая ярость, и жажда мести, и надежды «щирых» украинцев, ненавидевших «Московию», какой бы она ни была – царской ли, большевистской или эсеровской. Они хотели сами «панувать» в своём доме – в «ридной Украини».

* * *

Интересно, что при гетмане Скоропадском Петлюра был арестован и дожидался суда за убийства и грабежи. По настоянию немцев он был освобожден – немцам он был нужен в качестве «противовеса» Скоропадскому.

Николай Могилянский так характеризовал лидера украинских националистов: 

«Симон Петлюра – трагический символ современной Украины, гораздо более национален; это упрямый «хохол», несколько тупой, хитрый, недоучка и самоучка, но человек с настойчивостью, характером и огромным честолюбием, отравленный ядом случайно свалившейся в руки власти. Не теоретик и не мыслитель, он один умеет организовать и действовать. Черты гайдаматчины живы в нем, и немцы знали, кто им может пригодиться в соответствующей момент, ибо Петлюра искусно ориентируется в трудных положениях, умеет влиять на людей и организовать их. Самый умный, рассудительный, расчетливый, наиболее теоретически и политически подготовленный, наиболее дальновидный, скрытный и по-крестьянски себе на уме, хотя и не из крестьянской среды, часто остающийся в меньшинстве и замыкающийся в сознании своей правоты и превосходства, он раньше других уловил необходимость ориентации самостийников на Антанту, хотя раньше был убежденным германофилом....»

* * *

Между тем Петлюра начал терять расположение немецкого командования. Германцы потребовали остановить наступление на Киев и пообещали применить силу, если действия националистов станут неконтролируемыми. Сначала Петлюра подчинился, но уже через неделю сообразил, что германцам всё равно придётся уйти, и стал диктовать им свои условия. В итоге немцы от разбирательств между Директорией и Скоропадским самоустранились.

Осознав безнадёжность своего положения, гетман 14 декабря официально отказался от власти и бежал. По одной версии, германцы тайно вывезли его под видом раненого немецкого офицера, по другой — его бегство организовал турецкий посланник. Скоропадский переехал в Германию и на Украину больше не возвращался.

В ночь с 14 на 15 декабря атаманы Петлюры подошли к самому Киеву. Отряд офицеров, захваченный ими врасплох в Попелюхе (деревня близ Киева), был вырезан. Артиллерия Петлюры начала обстрел Киева. На Печерске завязались тяжелые бои: конница Петлюры расстреливала отряды юнкеров. Другие отряды Петлюры, двигаясь со стороны Политехнического института, подошли к Педагогическому музею и к зданию нашей Императорской Александровской гимназии. Здесь было расстреляно много юнкеров и офицеров.

Утром 15 декабря Киев был уже весь в руках войск Петлюры и его атаманов. Точные цифры убитых остались неизвестными.

Симон Петлюра. Фото: общественное достояние
Симон Петлюра. Фото: общественное достояние

Эти события были затем описаны в произведениях Константина Паустовского и Михаила Булгакова.

Согласно воспоминаниям современников, в Киев Петлюра въезжал на коне, в специально для этого случая сшитом национальном костюме защитного цвета и с саблей, украденной из музея. А казацкие головные уборы для петлюровских командиров сшили, ободрав ткань, которой были отделаны вагоны поезда.

Вошедшие в Киев петлюровцы устроили в городе резню, убивая сохранивших верность Скоропадскому бойцов гетманских частей и офицерских дружин.

* * *

Войска Петлюры попытались было взять под свой контроль территорию Новороссии, но были остановлены силами Антанты и Белого движения. Французское командование, с которым Петлюра не хотел ссориться, угрозами заставило петлюровцев отойти от Одессы и Николаева. Это вызывало разочарование у одного из самых влиятельных атаманов — Григорьева: ведь Петлюра подарил грекам и французам районы, служившие главной опорой для его отрядов. Поэтому вскоре Григорьев объявил Директории войну и перешёл на сторону Советов.

При его помощи большевики сформировали две украинские повстанческие дивизии, которые сразу же перешли в наступление на территории, формально подконтрольные Директории.

Уже 1 января против петлюровцев восстали жители Харькова, а уже 3-го числа в городе была установлена советская власть.

В начале февраля большевики вышли к Киеву.

* * *

Николай Могилевский в те дни закончил свои записи настоящим пророчеством:

«Если бы господа украинские националисты действительно ценили свою родину и любили ее не через призму своего упрямого, узкого шовинизма, они не пошли бы на восстание против гетмана, ибо после опыта января 1918 года у них не могло быть никаких сомнений в исходе той борьбы, которую они начинали. Будь они не завистники власти, а настоящие патриоты, они всеми своими силами должны были бы поддержать гетманскую Украину, даже в том случае, если не все стороны гетманского режима одобрялись и принимались ими. Как в известном случае Соломонова суда, они бы скорее оставили любимого ребенка живым и целым в чужих руках, чем в своих окровавленных народной кровью в преступной, навязанной народу борьбе. Ибо трудно найти для них другое наименование – они явились несомненно губителями Украины, и как таковые войдут они в историю.

Изменники России, ненавистники всего русского, они надолго засорили дорогу для спокойного, разумного решения украинского вопроса. Многие из тех русских прогрессивных деятелей, которые с симпатией относились к стремлениям культурного украинства, к развитию украинского языка, литературы и национального творчества во всех областях жизни, теперь с ужасом отшатнулись от своих прежних симпатий, увидев бездну человеческого страдания, принесенного в качестве жертвы на алтарь национальной обособленности и розни».

Читайте также