Фото: Тихонова Пелагия / АГН "Москва"
Специфической чертой сложившегося в последние века христианства является геронтократия. То есть в буквальном смысле «власть стариков». Восстановление патриаршества в Русской церкви способствовало закреплению геронтократии. Принято считать, что церковным кораблём правит старейший и мудрейший, продвинувшийся дальше других по лестнице духовной жизни, а остальные должны за ним подтягиваться.
Патриарх Кирилл переживает сейчас трудные времена. По законам жанра, злопыхатели твердят про «осень патриарха», «конец никодимовской эпохи» и «крах никодимовщины». И в каком-то смысле они правы. Действительно, наследие митрополита Никодима (Ротова; 1929–1978), учителя и покровителя нынешнего патриарха, на наших глазах отправляется на свалку истории. Впрочем, может, всё же не на свалку, а в запасники?
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Фото: Зыков Кирилл / АГН "Москва"Суть «никодимовщины» в РПЦ трактуется по-разному. Для одних это сращивание церкви с госаппаратом, курс на интеграцию с Ватиканом, секуляризация и почти что ересь. Для других – активная позиция церкви в обществе, широта взглядов, отказ от обскурантизма. «Причащал католиков», «служил на русском языке», «водил дружбу с инославными», «пытался воцерковить советскую власть»… Все эти вещи для одних – достижение, для других – проявление отступничества. Роль Никодима в формировании позднесоветского церковно-политического ландшафта колоссальна. Во многом под влиянием Никодима в РПЦ оформились все основные идейные течения (те самые «либералы» и «патриоты»). Сегодня они доживают свой век, но удивительна тут сила исторической инерции: всё-таки Никодим умер почти полвека назад.
Объективно митрополит Никодим породил в РПЦ особую субкультуру, которая, конечно, отразилась в патриаршестве Кирилла.
Митрополит Никодим (Ротов). Фото: christeducenter.byВо-первых, это установка на интеграцию в партийную элиту. Отстаивая интересы церкви, Никодим и его ученики учились находить общий язык с чиновниками. Образ сказочных персонажей, которых машина времени доставила в Кремль из Древней Руси, их категорически не устраивал (в этом отличие никодимовцев от более старшего поколения архиереев – в частности, от митрополита Питирима (Нечаева), которые своей «стариной» умело бравировали). Сын партийного чиновника, Никодим легко освоил советский партийный сленг и научил этому своих учеников. Все они органично смотрелись и на международных конференциях, и на торжественных приёмах. В годы хрущёвской оттепели, когда власти обещали «показать по телевизору последнего попа», да и позже, эта тактика давала свои плоды: то, чего нельзя было получить официальным путём, можно было получить в результате частных бесед «в кулуарах». И митрополит Кирилл (Гундяев), будущий патриарх, активно использовал эти свои навыки во времена своего ленинградского и смоленского архиерейства.
Увы, к настоящему времени эти навыки Кирилла являются практически ненужными. Власть сменила курс на полностью противоположный – церковь не только не изгоняют из публичной сферы, но, напротив, ждут от неё слова и свежих идей. Спрос на архиереев, похожих на чиновников, выступающих с докладами на партконференциях, упал – наоборот, ценятся персонажи полусказочные, «не от мира сего». Патриарх не привык работать в таком формате. Сказочные у него, пожалуй, только облачения и прочий внешний «антураж». Но всё это софринское благолепие не способно радикально изменить его имидж. «Светскость», за которую его раньше хвалили, увы, больше не в цене ни у элит, ни у народа.
Вторая черта «никодимовщины» – эта некоторая джентльменская культура в РПЦ, помноженная на эзопов язык советского времени. Привычка облекать неприятные высказывания в благочестивую форму, навыки «шифрования» своих посланий. Способность к забвению обид (а часто, как известно, и к заметанию под ковёр всяких некрасивых историй), установка на «неразглашение». В эпоху «новой искренности» и всеобщей откровенности в сетях всё это тоже, увы, не ценится. И тут снова патриарх проигрывает: он говорит о «некоторых силах», о неопределённых «врагах церкви», которые мешают ему «говорить Божью правду», тогда как от него ждут чёткого слова и конкретики. Многие высказывания патриарха, за которые его могли бы похвалить в советское время, сегодня вызывают в лучшем случае иронию, а в худшем – упрёки в «двоемыслии».
Случай телефонного разговора с папой римским Франциском показывает, что даже с католиками, которых никодимовцы привыкли считать своими друзьями, подобная манера общения уже не работает. Вместо ожидаемого патриархией велеречивого отчёта о «дальнейшем развитии и укреплении диалога между конфессиями» папа попросту «слил» в прессу нелицеприятные детали общения с Кириллом. «Братец лис, вы не джентльмен!» – лучшее, что могла бы в данном случае сказать патриаршая пресс-служба (и была бы права).
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл (слева) и папа римский Франциск. Фото: Сергей Пятаков / РИА НовостиТретий важный момент – это широта взглядов. В советское время никодимовцы потому добивались успеха, что полагали: «кто не против нас, тот – с нами». Никодим и его последователи согласны были заключать союз со всеми, кроме откровенных безбожников. Соответственно, все верующие – даже других конфессий – рассматривались ими как потенциальные друзья. На фоне противостояния безбожной советской власти грызня между христианами казалась никодимовцам чем-то из области абсурда (многие пожилые православные священники никодимовского призыва до сих пор дружат с местным ксёндзом или баптистским пресвитером. это для них не просто «память молодости», а нечто большее). В представителях власти ценили даже простое отсутствие явной враждебности. Если советский чиновник проявлял хотя бы минимальный интерес к религии, его тут же «брали в оборот» и часто доводили до крещения.
Осуждать за недостаточную воцерковлённость, выискивать «недоправославных» среди своих – всё это было в никодимовской среде категорически неприемлемо. Но, к несчастью, именно это всё расцвело в церковной среде на момент избрания Кирилла в патриархи. Культурный, интеллигентный «меневский» миссионерский стиль к этому моменту был полностью вытеснен хамоватым «кураевским». И сделать что-то с этим – при всём желании – патриарх Кирилл не смог бы.
Четвёртая важная черта – в том, что никодимовцы всегда были скорее дипломатами, нежели воинами. Никодимовская субкультура, как известно, возникла под влиянием международной обстановки и была заточена под совсем другие задачи, нежели те, которые ставит перед РПЦ современное российское государство. «Никодимовщина» была востребована в период «разрядки» во внешней политике конца 1960–1970-х годов. Когда нужно было «наводить мосты» и провозглашать «мир во всём мире». Отсюда и диалог с Ватиканом, и членство во Всемирном совете церквей, и «факультет африканских студентов» в Ленинградской семинарии. Сегодня политическая повестка в мире принципиально другая. Наступят ли времена, когда никодимовское наследие снова будут актуализировать? И доживёт ли до этого кто-то из настоящих никодимовцев?..
