Кадровая перестановка в РПЦ – дело обычное. Не всегда можно понять, как раскладываются карты, причины тех или иных назначений, фигуры новых архиереев и так далее. Не стал исключением и Синод от 7 июня, на котором решили, «учитывая практическую невозможность регулярного сообщения с Киевской митрополией, Джанкойскую, Симферопольскую и Феодосийскую епархии принять в непосредственное каноническое и административное подчинение Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу». Это решение, что называется, продиктовано законами военного времени. Киев отмежевался от Москвы, эти епархии висят на волоске Крымского моста, стало быть надо их привязать к первому лицу церкви, а там, как говорится, разберёмся.
Композитора, писателя, министра иностранных церковных дел или, как правильнее выразиться, председателя ОВЦС митрополита Илариона не только сняли с «министерской» должности, но и вывели его из состава Синода, куда он собственно по этой должности и входил, а также отлучили от руководства Общецерковной Аспирантурой и докторантурой. Этот ход интересен по-своему, но в данном материале «Стол» представляет интервью с «тёмной» для многих лошадкой – человека верного патриарху, управляющего всем Западноевропейским экзархатом, одного из самых молодых митрополитов РПЦ, до недавнего времени занимавшего Корсунскую кафедру, Антония (Севрюка).
Заседание Священного Синода Русской Православной Церкви. Фото: свящ. Игорь Палкин/Пресс-служба Патриарха Московского и всея РусиКак точно заметили авторы ТГ-канала «Православие и Зомби» владыка Антоний – это безальтернативный вариант на место председателя ОВЦС. Его как будто специально выращивали под эту должность.
Родом из Твери, будущий архиерей получил блестящее лицейское образование, увлёкся языками и почти с самого начала своего церковного пути исполнял роль представителя Русской православной церкви в тех высоких собраниях, где по-русски особо никто не говорил. В 22 года он участвовал в работе семинара молодёжной организации «Синдесмос» в Брюсселе, в те же годы Антоний ежегодно принимал участие в работе летнего православного молодежного лагеря в Потамитиссе. В 23 он стажировался на православном отделении богословского факультета Университета Йоенсуу (Финляндия), тогда же назначен стажёром службы коммуникации Отдела внешних церковных связей, возглавляемым на тот момент митрополитом Кириллом. 1 февраля 2009 года митрополит Смоленский Кирилл становится патриархом, а всего через 4 дня Антоний назначается к нему в личные секретари. После этого молодой, но перспективный кадр долго занимался русским православием в Италии, затем в Германии и ещё на нескольких европейских кафедрах, пока в 2019 году его не назначили экзархом всей Западной Европы.
В 2017 году на ступенях монастыря «Бозе» в живописном предгорье итальянских Альп «Стол» взял у этого епископа интервью, которое так и не вышло в связи с тем, что за эти 5 лет владыка не успел его заверить. Ну что же. Время пришло, хоть ответа от митрополита Антония мы так и не получили.
– Что, на Ваш взгляд, привлекает в православии жителей Европы, Америки или других стран?
– Я позволю себе ответить на этот вопрос из глубины своего собственного пусть небольшого, но всё же для меня достаточно значимого опыта. На протяжении пяти лет я был настоятелем храма в Риме, в самом сердце западного христианского мира. Этот храм во многом является местом встречи православного Востока и католического Запада в «столице католицизма». Как и большая часть наших приходов за рубежом, он был открыт для того, чтобы окормлять тех многих и многих наших соотечественников, выходцев из стран канонической территории Московского патриархата, которые проживают за границей.
Однако буквально ежедневно в храм приходят люди, которые не отождествляют себя с русской православной традицией. Первая причина этого – банальное любопытство. Люди видят уникальное сооружение (а храм наш хоть и новый, но построен в лучших традициях русской церковной архитектуры) и, конечно же, задаются вопросом о том, что это такое. Но очень многие приходили в наш храм потому, что понимали: в этих стенах, в стенах русской церкви, они смогут ближе познакомиться с русской культурой и русской историей. Потому что для многих итальянцев Россия – это прежде всего Достоевский и другие гениальные писатели, это гениальные композиторы, это всё богатство русской культуры, выразителем которой во многом является церковь. Поэтому они приходили с совершенно конкретными вопросами, на которые духовенство храма стремилось отвечать, насколько могло. Приходили и люди, которые живо и искренне интересовались православием. Они задавали множество вопросов о том, что означает православная икона, православная архитектура, в чём различие между православием и католицизмом. Мы стремились всегда отвечать и на эти вопросы. Моё глубокое убеждение – наши приходы за рубежом не должны становиться каким-то замкнутым гетто, в котором находятся только наши прихожане и двери которого закрыты для посторонних. Они, безусловно, должны быть тем местом, где мы, православные и католики, православные и лютеране, должны стремиться лучше узнавать друг друга.
Храм Святой Великомученицы Екатерины в Риме. Фото: Ruthven/WikipediaЭтот год для России и Русской православной церкви – еще и особый год воспоминаний событий 1917 года. И думая об этом, мы не можем не размышлять о том, что сам факт русского церковного присутствия за рубежом во многом явился следствием трагических событий, которые произошли у нас на родине. Многие русские люди были вынуждены оставить свой дом, уехать «в страну далече» искать спасения за границей. Я много путешествую, посещая наши епархии, и всегда очень трогательно видеть, что уезжая наспех, покидая свое отечество, приезжая подчас в незнакомую страну, на чужбину, люди прежде всего стремились не столько комфортно устроиться на новом месте, организовать свой быт, сколько прежде всего устроить свою духовную жизнь, церковное присутствие в тех местах, где они находились. Поэтому когда видишь молитвенные дома и комнаты, которые были приспособлены для совершения богослужений теми, кто не по своей вине потерял связь с родиной и родными людьми, не можешь не чувствовать эту трагедию нашего народа, которая, безусловно, имеет свои корни в 1917 году. Во многих наших приходах проходят и будут проходить мероприятия, которые посвящены осмыслению трагедии русской революции. Мы будем вместе вспоминать и другое событие, тоже очень важное: в этом году мы отмечаем столетие со дня открытия Поместного собора 1917–1918 гг.
– К сожалению, большинство решений этого собора до сих пор не исполнено…
– Святейший патриарх в праздник Успения Пресвятой Богородицы, в день столетия открытия Поместного собора, говорил о том, что сейчас мы стремимся те мысли, те идеи, которые высказывались участниками Собора в совершенно другую историческую эпоху, даже в ином государстве, претворить в жизнь. Я могу свидетельствовать об этом как один из членов Межсоборного присутствия и Высшего церковного совета. Действительно, все участники Межсоборного присутствия – и миряне, и священники, и дьяконы, и монахи, и епископы, и патриарх, который является активным участником всех дискуссий, – могут открыто обсуждать самые разные темы, ни одна из которых не является кем-то изобретенной и придуманной. Это проблемы, которые действительно беспокоят церковный организм. Поэтому я думаю, что наследие собора 1917–1918 гг. лишь временно находилось под спудом в силу исторических причин. Сегодня мы начинаем вновь его открывать, осмыслять для себя и я думаю, что те процессы, которые сейчас идут в Русской православной церкви, свидетельствуют о том, что адаптация решений собора к нынешним условиям церковной жизни начинается и, надеемся, будет успешно развиваться.
– Мы все время возвращаемся в разговоре к столетию 1917 года. Насколько, на Ваш взгляд, эта тема прожита нашими людьми? Мне кажется, если бы не напоминание Святейшего патриарха, если бы не его инициатива в этом вопросе, то внимание к памяти о революции в контексте этической оценки, которую он задает, вряд ли было бы таким сильным. А это означает, что мы не сделали каких-то исторических выводов.
Заседание собора в Московском епархиальном доме. Фото: общественное достояние– Я дам Вам очень личный ответ на этот вопрос. Я пришёл в церковь в 1995 году, когда мне было 11 лет. Мои родители в храм не ходили и не были верующими людьми. Я был одним из тех молодых людей, которые пришли за ответом на какие-то свои вопрошания, свои искания. Мы, конечно, не знали, что такое гонение за веру, какие-то преследования. Обо всём этом я уже стал узнавать тогда, когда стал погружаться в церковную жизнь, прежде всего общаться со старшим поколением священников, которые служили в том храме, прихожанином и алтарником которого я был. И уже они в процессе моего духовного становления открывали мне эти страницы своей жизни. Тот священник, который меня крестил и который привёл меня в церковь (ему было на тот момент, когда я с ним встретился, 80 лет), безусловно, очень многое претерпел за свою веру. Он мне об этом рассказывал и я с его слов открывал для себя эти страницы церковной истории. Потом я уже стал читать книги, интересоваться этой темой, и она раскрылась передо мной не совсем, конечно, полно, но уже более полно. Затем, когда я стал работать в Отделе внешних церковных связей и познакомился со многими выдающимися иерархами нашей церкви, я и от них узнавал об этом. А затем, когда Господь привел меня в Рим, я встретился с выдающимися представителями русской эмиграции. Живя в Западной Европе, я познакомился с теми, кто открыл для меня ещё одну страницу в этой истории. Потому что они рассказывали о том, как их семьи были вынуждены спасаться во время тех трагических событий, которые произошли сто лет назад у нас на родине. Прежде всего я хотел бы вспомнить графиню Майю Александровну Ферзен, которая до сих пор здравствует. Она происходит из благородного дворянского рода, её предки были приближены в своё время к царской семье. Она рассказывала о своей жизни, о жизни русских эмигрантов. Её родители в самом начале революционных событий покинули Россию. И её рассказы, рассказы других людей, чьи очень близкие родные пережили эти трагические страницы, для меня стали во многом теми штрихами, которые помогли представить эту картину. Ведь в русской эмиграции эта тема не менее жива, чем у нас на родине...
И еще для меня незабываемым стало посещение Бутовского полигона, куда я приехал в первый раз, будучи секретарем Святейшего патриарха. Когда стоишь в этом безмолвном месте, созерцаешь эти холмики, просто становится страшно, и даже без объяснений понимаешь, насколько это была великая трагедия. Поэтому я убеждён, что эта тема никоим образом не забыта. И инициатива Святейшего патриарха в этом году особенно над этой темой размышлять чрезвычайно своевременна и поможет нам правильно осмыслить наше прошлое, наше настоящее и сделать те выводы, без которых невозможно наше будущее.
