В демократических государствах память формируется благодаря взаимодействию разных факторов. У нас не очень демократическое государство, поэтому прошлое навязывает власть. Кстати, люди у руля не догадываются о различии между исторической политикой и политикой памяти. Только властители с изощрённым инструментарием могут разграничить эти понятия.
«Авторы» памяти
Если забить в поиск «Яндекса» запрос «Россия память», выпадут картинки с Вечным огнём. Вот такое наше поле памяти. А кто его творит?
Владимир Путин раньше занимался прошлым, но сейчас для него главное – строительство империи. В качестве наследства остались институты, которые на деньги власти предлагают свои варианты памяти.
Первым возродили «Российское географическое общество». Оно мерцало с 1845 года, но дыхание приобрело только в 2009 году, когда его президентом стал Сергей Шойгу, а председателем попечительского совета – Путин. В 2012 году возродили «Российское историческое общество». Новое дыхание ему подарил Сергей Нарышкин. Но самый действенный институт – «Российское военно-историческое общество». Возглавляет его Владимир Мединский. Прекрасный тандем: Минкульт и Министерство обороны. Это всё, что нужно знать о сегодняшней политике.
«Российское военно-историческое общество» работает изо всех сил. За пять лет благодаря ему было установлено 200 памятников! Это любимое дело общества. Но Божья справедливость есть. Когда Бог хочет наказать, Он в качестве скульптора посылает Салавата Щербакова. Ему некогда вдаваться в исторические детали: естественно, столько заказов! Поэтому он постоянно совершает ошибки. Например, в композиции памятника Калашникову изображена схема не российского автомата, а немецкой штурмовой винтовки.
Памятник КалашниковуВозвращаясь к фигуре Мединского, не могу не вспомнить его слова о панфиловцах: «Моё глубочайшее убеждение заключается в том, что даже если бы эта история была выдумана от начала и до конца, даже если бы не было Панфилова, даже если бы не было ничего – это святая легенда, к которой просто нельзя прикасаться». Это к вопросу о том, что прошлое можно достать из ничего.
А памятники, которые так старается устанавливать общество Мединского, становятся событием только тогда, когда это настоящий провал. Например, мемориальная доска Маннергейму, которую всё-таки пришлось демонтировать. Но Россия большая. Она поглотит ещё 200 памятников.
Следующий автор на поле памяти – РПЦ. Они тоже любители ставить памятники. Фонд Николая Чудотворца за последнее время поставил несколько монументов по бывшим границам Российской империи – в Омске, Перми, на Чукотке. А памятников Петру и Февронье было установлено более 60! Вместе с этим идёт и разработка мифа об этих святых. А ведь это сомнительная пара в качестве покровителей семьи. Февронья силой и обманом вынудила Петра стать её супругом. Она же и знахарка, а это совсем не православная традиция. Да и первоначально они были бездетной парой, а сейчас в интернете можно найти, что у них было трое детей. Так происходит создание мифа.
Памятник святым Петру и Февронии в МосквеЦерковь сообразила раньше всех, что в памятниках особого смысла нет, поэтому начала возить мощи святых по разным городам и запустила проект «200 храмов» (только в Москве). В РПЦ считают, что церкви должны быть в шаговой доступности. Но как они подсчитали, что должно быть 200 храмов? По их идее, если из общего количества жителей вычесть мусульман, то остальные будут православными. Строительство планируется из расчёта: одна церковь на 20 тысяч жителей при нормативе для пешеходной доступности около 1 км. Все построенные по этой программе храмы отличаются друг от друга. Этот проект значим не только с религиозной точки зрения, но и с архитектурной, так как знакомит жителей Москвы с церковным зодчеством.
Церковь старается переосмыслить и память репрессий. В Магадане построили Свято-Троицкий собор, который величественно возвышается над городом. По мнению религиозных деятелей, репрессии – это испытание веры. «Колыма – наша российская Голгофа, Бутово – наша российская Голгофа», – говорят они. Да у нас страна Голгоф!
Но самая сложная история среди авторов поля памяти у организации «Мемориал». Некоторые проекты «Мемориала» хорошо выстреливают. Чтения имён репрессированных проводятся уже больше чем в сорока городах! Но в целом период большого террора это неудобная память. Исследователь Джонс говорит, что память о нашей победе – это замещающая память репрессий. Председатель Красноярского отделения «Мемориала» Алексей Бабий отмечал, что люди просили снять таблички с именами репрессированных родственников. «А вдруг что будет?» – боятся они.
Таблички с именами репрессированных в этом доме«Мемориал» уязвим, часто ему достается от властей. Вспомним хотя бы «Дело Дмитриева» (обвинение руководителя Карельского отделения «Мемориала» Юрия Дмитриева в хранении порнографических снимков приёмной дочери, который был оправдан судом по этому эпизоду 5 апреля 2018 – прим. ред.).
Мы видим, что коллективная память – это не только действие разных органов на формирование памяти, но и влияние этой же памяти на власть. Ситуация с Кемеровом: траур объявили под давлением населения!
Коллективная память – это диалог между разными группами. Только в Германии, например, это публичный диалог, а у нас – закрытый. Да и с ярко выраженной финансовой составляющей.
Проекты на поле памяти
В Стрельне за 18 месяцев восстановили Константиновский дворец. Но надо отметить, что это не научная реставрация: восстанавливать было не из чего. Вообще, у дворца нелегкая судьба. Романовы передаривали его друг другу, чтобы хоть кто-нибудь довёл до ума начатое Петром строительство. Но как только его отремонтировали, дворец сгорел. Спустя 300 лет удалось воплотить в жизнь всё, что было нарисовано в первоначальном проекте. Сегодня во дворце действует жёсткий режим, все сотрудники с погонами, но, несмотря на это, они почему-то склонны к сентиментальности. В 2009 году произошло освящение дворца. На официальном сайте читаем: «Освящение призвано возродить одну из благочестивых традиций русской жизни». Вот такой способ восстановления исторической памяти в России.
Ещё один проект – национально-этнический. Модель отработана в Татарстане. Там сознательно творят память. Я говорю о местечке Булгары. Как ставили это место на учёт в ЮНЕСКО – отдельная детективная история. Госсоветник Татарстана Минтимер Шаймиев считает, что в Булгарах нет ничего лишнего. Не может же такое место быть без Корана? Правильно! Поэтому при входе в археологический заповедник построили специальный шатер, где хранится самый большой в мире печатный Коран.
Советско-державный проект – мемориальное кладбище в Мытищах. Тут сеяли семена памяти, но ничего не выросло. Места памяти не так-то просто создать. Перед организаторами проекта стоял вопрос: где хоронить уважаемых людей? Новодевичье уже не то – там Хрущёв с Ельциным, у Кремлёвской стены нельзя. Вот и получилось закрытое кладбище, на котором никто не хочет быть похоронен. Внешне ритуальные залы напоминают мавзолей, а внутри них на стенах красками изображена Кремлёвская стена.
