Российская империя далеко не сразу присоединила к себе Великое княжество Финляндское.
Первым к границам княжества вышел, как известно, государь Пётр Великий, рубивший окно в Европу напрямик через владения Швеции – в ходе Северной войны русские войска выбили шведов с территории Эстляндии и Лифляндии, а затем и полностью заняли Финляндию. Но когда в 1721 году в финском городе Ништадте со шведами был заключён «вечный мир», Пётр решил оставить финские земли шведам: видимо, государь понимал, что у империи не хватало сил для покорения этой лесной страны, населённой, как писали современники, угрюмым и мстительным народом.
Картина А. Коцебу "Штурм шведской крепости Нотебург русскими войсками под предводительством Петра I". Фото: Центральный военно-исторический музей артиллерии инженерных войск и войск связиВ 1741 году шведы попытались неудачно взять реванш за проигранную Северную войну, в результате чего Россия расширила свои владения за счёт финских губерний.
Третья попытка реванша состоялась в 1788 году, когда шведский король Густав III устроил инсценировку на границе с Финляндией, переодев своих гренадёр в русскую форму. План нападения на Россию заключался в следующем: устроить заварушку в Финляндии, чтобы оттянуть от Санкт-Петербурга русскую армию, а затем ударить с моря по столице.
Густав III не сомневался в успехе. Но он совершил огромную ошибку. неверно оценив силы русского флота. Действительно, шведский флот был прекрасно подготовлен, но и у России имелось немало военных кораблей, а русские моряки учились буквально «на ходу». Генеральное сражение произошло у острова Гогланд в Финском заливе, где Балтийский русский флот (17 линейных кораблей, 8 фрегатов) встретил превосходящие силы шведов – 16 линейных кораблей и 12 фрегатов. Но благодаря умелым действиям русских офицеров шведы были вынуждены бежать в Свеаборг (это военная база близ нынешнего Хельсинки).
Тем не менее шведский морской поход немало напугал жителей столицы, и для укрепления боевого духа горожан императрице Екатерине II пришлось заявить, что она лично возглавит гвардию, если придётся отражать шведский десант. Но до столицы шведы так и не дошли.
* * *
Окончательно «шведский вопрос» был решён при государе Александре I. В 1807 году после серии поражений, нанесённых России Французской империей, в Тильзите состоялось свидание Александра и Наполеона. Бонапарт попросил царя оказать давление на Швецию с тем, чтобы она примкнула к континентальной блокаде Англии. При этом Наполеон намекнул, что оставляет России свободу действий в отношении шведов.
Генералитет воспринял идею войны со Швецией на ура.
Рассказывали, что государь однажды спросил у главного стратега своего штаба генерала Петра Сухтелена, где, по его мнению, следует провести «выгодную» границу со Швецией?
– Между Финляндией и Швецией, – ответил генерал.
– Это уж слишком далеко! – воскликнул император.
– Ваше величество требует выгодных границ. Другой безопасной и выгодной черты нет и быть не может.
В итоге в 1808 году Россия потребовала от Швеции присоединиться к блокаде торговых путей с Англией и, получив ожидаемый отказ, объявила войну. Но с самого начала война пошла не по плану – ведь вместо генерального сражения шведско-финские войска решили применить против русской армии излюбленную партизанскую тактику: дождавшись, когда коммуникационные линии армии вторжения растянутся, финны стали резать коммуникации и нападать на солдат, оказавшихся в окружении в незнакомой местности.
Фактически русские войска угодили в ловушку, подобную той, в какую угодила Красная армия в ходе Зимней войны.
Один из русских офицеров позже писал: «Леса наполнились вооружёнными людьми, которые неожиданно нападали на наши отряды и наносили им существенный вред. Транспорты, которые направлялись к нашим войскам, отбирались и расхищались врагом. Письма и донесения перехватывались, и наши отряды, разбросанные в различных местах, совершенно не имели никаких сведений друг о друге...»
В итоге Александр I, не желавший терять армию в ходе бесконечной партизанской войны, был вынужден пойти на существенные уступки. Финляндия присоединялась к России, но на весьма выгодных правах: так, по конституции великого княжества, страной управлял выборный сенат, члены которого могли быть только уроженцами Финляндии. Из Петербурга назначался генерал-губернатор, но его власть была ограничена, ведь все чиновники в Гельсингфорсе (ныне это Хельсинки) были местными уроженцами, равно как и судьи, лютеранские священники и полицейские. Более того, все местные налоги шли в местную казну, а интересы Финляндии в Петербурге представлял особый статс-секретарь, который лично докладывал царю о местных делах, минуя российских министров. По сути, Финляндия, де-юре став частью Российской империи, де-факто осталась почти независимым государством, объединённым с империей только персоной монарха. Но, видимо, для государя императора это было подходящей ценой для решения «шведского вопроса», чтобы обезопасить Петербург, ослабить Швецию и остановить партизанскую войну. Примечательно, что и в годы нападения Наполеона финны сохранили верность русскому государю, так что и его преемники не делали никаких попыток пересмотреть «финляндский договор».
Картина Ф. Крюгера "Портрет Александра I". Фото: Государственный Эрмитаж* * *
Когда же на трон вступил Александр II, для Финляндии наступила новая эпоха. Новый государь решил использовать Финляндию как полигон для своих либеральных реформ, о чём он без обиняков заявил перед сеймом в 1863 году:
– Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности...
Вскоре страна стала чеканить собственную монету – марку, при том что раньше на её территории имели хождение русские рубли.
Также Финляндия получила собственные воинские формирования, набиравшиеся из местных рекрутов с финскими офицерами во главе.
Но в итоге эффект либеральных реформ оказался совсем иным, чем это представлялось государю: Финляндия окончательно ощутила себя самостоятельным государством и укрепилась в мысли о своей особой национальной исключительности.
Идея финского национализма внесла немало напряжённости в отношения между русскими и финнами. Причём если к многочисленной финской диаспоре Санкт-Петербурга отношение со стороны русских было довольно доброжелательным, то в Финляндии русские сталкивались с откровенной враждебностью и дискриминацией.
К примеру, в дореволюционной книге «К вопросу о положении русских в Финляндии» говорится: «В Тавастгусской и Куопиоской губерниях бывали случаи, когда ленсманы (полицейские приставы. – Авт.) встречали коробейников грубым окриком: “Что вы за люди и что делаете здесь?” – и, не выждав ответа, набрасывались на них с тем оружием, которое оказывалось в руках. Коробейники иногда отбивались, иногда обращались в бегство, причём в порыве бешенства ленсман, случалось, кричал: “Убивайте проклятых русских, за это вам ничего не будет!”».
Все подобные инциденты сходили финнам с рук, что ещё больше укрепляло финских националистов в чувстве собственного превосходства.
* * *
Настоящий расцвет российско-финских отношений начался в 1870 году – после открытия железнодорожной ветки между Санкт-Петербургом и Гельсингфорсом.
Северное побережье Финского залива вскоре открыли для себя дачники из Петербурга.
Автор туристического справочника 1892 года «Куда ехать на дачу?» писал: «На пространстве вёрст девяти от Выборга дорога прорезывает места, обработанные, представляющие разнообразие видов; но далее тянутся места однообразные и пустынные. Железная дорога идёт по местности, поросшей по обе стороны дороги дремучим лесом, без всяких следов гражданственности или хозяйства...»
Но вскоре положение изменилось. Городок Териоки (ныне Зеленогорск) стал самым крупным дачным посёлком на побережье Финского залива – здесь проживали 3,5 тысячи человек, в основном железнодорожники, а на лето в посёлок съезжалось 55 тысяч дачников.
Открытка с изображением города Териоки. Фото: общественное достояниеТериоки стал настоящим центром дачной жизни: яхт-клуб, казино, рестораны – светская жизнь бурлила. Здесь отдыхали купцы, присяжные поверенные – не аристократия, но состоятельный средний класс. Плюс цвет творческой богемы: здесь жили писатели Викентий Вересаев и Леонид Андреев, поэт Александр Блок с женой Любовью Менделеевой, адмирал и кораблестроитель Степан Макаров, арендовали дачи Корней Чуковский, Максим Горький и Александр Серафимович, а в местечке Куоккала Илья Репин построил свои знаменитые «Пенаты».
Неудивительно, что мотив дачи буквально прошил всю русскую литературу XIX века. Идея бегства от городской суеты к природе, свободе и творчеству – всё это успешно реализовывалась на дореволюционных дачах, а сам дачный быт с непременным самоваром на веранде стал и любимым способом отдыха жителя столицы, и мерилом социального успеха.
«На лето, – писала в мемуарах писательница Ирина Одоевцева, – даже самые бедные чиновники выезжали со всем своим скарбом на дачу, и раскалённый, пыльный Петербург пустел».
* * *
В самой же Финляндии открытие железной дороги вызвало настоящий экономический бум: местные купцы начали активно экспортировать лес, который охотно покупали на Западе. Деньги потекли рекой в карманы землевладельцев, а оттуда стали перетекать в промышленность. Возникло бумажное, спичечное, целлюлозное производство, стали налаживаться транспорт и связь. При этом, напомним, никакие налоги и пошлины не шли в российский бюджет, из которого было оплачено и строительство железной дороги, и возведение портов на Балтике для обслуживания финских купцов.
Но ещё больше Петербург раздражало то, что Гельсингфорс открыто отказывался участвовать в российских торговых войнах с Германией.
Несмотря на то что вторая половина XIX века прошла под знаком союза России, Германии и Австро-Венгрии, русско-германские отношения резко ухудшились после того, как в 1887 году канцлер Отто фон Бисмарк ограничил доступ российских товаров и зерна на немецкий рынок – дескать, надо развивать собственное производство. В ответ царское правительство осуществило ряд санкционных мер по прибытию к немецкому капиталу на территории России и пошло на сближение с французскими банкирами.
Апофеозом таможенных войн стало решение Германии запретить ввоз хлеба из России, причём одновременно Берлин выдал льготы на поставку сельхозпродукции Англии и главному конкуренту России на рынке продовольствия – США. В ответ на это Министерство финансов России в 1893 году отказалось от любых внешнеэкономических договоров с Германией.
И в это же самое время финны охотно закупали немецкие товары и американское зерно. Немцы демпинговали, и в итоге большая часть хлеба ввозилась в Великое княжество не из России, а из Германии.
В ответ государь Николай II, который сначала подтвердил все старинные права Великого княжества, решил начать в Финляндии программу масштабной русификации.
* * *
Началось всё в 1898 году, когда генерал-губернатором Финляндии стал генерал-адъютант Николай Бобриков, бывший ранее начальником штаба Петербургского военного округа.
Программа нового наместника содержала следующие пункты:
– введение русского языка в сенате, учебных заведениях и в администрации;
– упразднение особых таможни, монеты и т.д.;
– объединение армии;
– введение особого порядка рассмотрения дел, общих для империи и Великого княжества;
– облегчение русским поступления на службу в Финляндии;
– пересмотр учебников всех финляндских учебных заведений.
– основание русской правительственной газеты.
В ответ на эту программу Сергей Витте, занимавший тогда пост министра финансов, заметил Бобрикову:
– Одних назначают, чтобы погасить восстание, а вы, по-видимому назначены, чтобы создать восстание...
В 1899–1901 годах Николай II подписал серию манифестов, которые стали шагами по реализации «программы Бобрикова». В частности, в одном из документов говорилось, что по вопросам, имеющим общеимперское значение, сейм имеет право лишь давать свои заключения, и то лишь в том случае, если русскому государю будет угодно их знать.
В Финляндии началась настоящая паника. По стране было собрано более 500 тысяч подписей под петицией об отмене манифеста, но делегацию, привезшую петицию, царь не принял. Оскорблённые финны перешли к пассивному сопротивлению.
* * *
Прежде всего был введён запрет на провоз алкоголя из России, что больно ударило по дачникам.
«Финская администрация суровыми мерами борется с пьянством среди финнов, а в особенности с ввозом спиртных напитков из России, – писал журнал “Огонёк”. – Даже по ночам близ станций финляндской железной дороги рыщут с потайными фонарями таможенные и полицейский чины, останавливая, а иногда и обыскивая лиц, приезжающих из России».
Несколько рисунков, помещённых в журнальной публикации, запечатлели эту борьбу. Вот, к примеру, обыск рабочих, сошедших на станции: оказывается, приезжая в Финляндию на заработки, они прятали водку… в сапогах и валенках.
А вот ещё один драматичный момент – таможенники разбивают найденные бутылки на полном ходу поезда.
Следом репрессиям были подвергнуты мелкие лавочники и коробейники.
Авторы брошюры «К вопросу о положении русских в Финляндии» свидетельствуют: «Крайне характерным для населения Финляндии и её волостей является отношение с их стороны к торговцам-коробейникам... В период же 1900–1902 годов на них в Финляндии велась положительная травля, от которой они редко могли найти защиту у финляндского правосудия... В ряде местностей существовали постановления общин, утверждённые губернаторами, в которых под предлогом принятия мер против праздношатающихся и бродяг, в сущности, определялись меры преследования коробейников».
Но генерал-губернатор Бобриков продолжал упрямо гнуть свою линию: финских чиновников заменяли лояльными, оппозиционные газеты закрывали. Самых недовольных выселяли за пределы Великого княжества.
* * *
Что ж, слова Сергея Витте оказались пророческими: 16 июня 1904 года на лестнице в здании финского Сената в Гельсингфорсе на генерал-губернатора Бобрикова было совершено покушение. Стрелок выпустил в него три пули из «браунинга», после чего тут же покончил с собой.
Сергей Витте. Фото: общественное достояние«Одна пуля попала в шею неопасно, другая контузила, попав в орден, третья – в живот», – писали газеты.
Николай Бобриков умер спустя несколько часов на операционном столе.
Убийцей генерал-губернатора стал 29-летний Эуген Шауман – сын российского генерал-лейтенанта в отставке Фёдора Оскаровича Шаумана, бывшего финского сенатора, исполнявшего обязанности главы администрации Вазасской губернии. Сам Шауман-младший был мелким чиновником главного управления учебных заведений в Финляндии. В его кармане нашли письмо, в котором он обращался к Николаю II со словами о том, что «в Великом княжестве царит великая несправедливость», и, чтобы рассказать об этом монарху, он приносит себя в жертву.
Также власти раскрыли, что спортивное общество Voima («Сила»), членов которого учили ходить на лыжах и метко стрелять, готовит вооружённое восстание против России. Заговор был раскрыт, когда в финских шхерах сел на мель пароход, гружённый оружием, направленным руководству Voima японским правительством. Кроме винтовок и патронов на пароходе были найдены и листовки: «Скоро власть Николая будет свергнута с помощью Господа Бога. Растерзанным лежит орёл под ногами финского льва. Финские герои, выгоните русских за их матушку Москву!..».
В другое время финским националистам, возможно, пришлось бы туго, но в это время Россия вела уже две войны – с Японией и с группировками террористов-социалистов внутри страны. В таких условиях правительству оставалось только пойти на уступки.
В 1906 году Финляндии разрешили принять новый избирательный закон, который дал финнам всеобщее, равное и тайное голосование, причём право голоса получили женщины, чего не было тогда ни в одной стране Европы.
Но никто не сомневался, что это перемирие только временное...
Продолжение следует
