Строительство канала Москва–Волга (ныне канал имени Москвы) – один из самых противоречивых проектов советской власти. Тогда, в начале 1930-х, Москва росла, численность населения приближалась к 3 млн. Росла и потребность горожан в водоснабжении. В 1925 году на одного человека приходилось 88 литров воды – очень немного, в других странах этот показатель был выше почти в 6 раз. Но и этого хватило, чтобы Москва-река превратилась в меленькую речушку, которую можно было перейти вброд. Имиджу столицы это вредило. Москва очевидно нуждалась в обводнении.
Надо сказать, что мысль об объединении Москвы-реки и Волги была не нова: ещё Пётр I мечтал о судоходном пути, который соединил бы реку Москву с Сестрой, а Сестру – с Волгой, и даже пригласил для этого иностранных специалистов Георга Вильгельма де Геннина и Джона Перри. Геннин предложил четыре варианта, все они были дорогостоящими (необходимо было создать целую систему дамб и плотин), а пропускная способность оставалась бы низкой.
Схема канала Москва-ВолгаСпустя век идеей создания пути для судов от Москвы к Волге воодушевился Николай I. Так и не реализованный проект Михаила Бугайского предполагал, что канал будет располагаться между реками Сестрой (притоком Волги) и Истрой (притоком Москвы-реки).
Осуществлён этот замысел был только при советской власти – ещё спустя век. С тех пор Москва-река полноводная, а по каналу возят грузы и туристов. Глубина канала – 12 м, в нескольких местах достигает 30 м. Длина – 128 км, около 20 км проходит по искусственным водохранилищам, образовавшимся после постройки плотин на реках Химки, Клязьма и др. Остальные 108 км канала проходят в выемках и насыпях, потребовавших масштабных земляных работ – огромного количества техники и рабочих рук. Поэтому было принято решение сформировать здесь исправительно-трудовой лагерь – Дмитлаг, который просуществовал пять лет. По словам старшего научного сотрудника Музея-заповедника «Дмитровский кремль» Вячеслава Кашко, в строительстве участвовало 900 тысяч человек: 600 тысяч заключённых и 300 тысяч вольнонаёмных. Чекисты в их число не входили.
Вячеслава КашкоКак отмечает Кашко, город Дмитров от строительства канала выиграл: в 1932 году в нём было восемь тысяч жителей, а на момент завершения стройки в 1937-м – уже двадцать пять.
С другой стороны, почти двадцать три тысячи погибших. От болезней, несчастных случаев при строительстве, истощения и изнурения в гонках руководства за показателями при урезании количества грамм «пайки». Например, замещая уехавшего в отпуск Л. Когана, его коллега С. Фирин сумел добиться от заключённых Дмитлага более высоких производственных показателей: за 17 дождливых дней (вероятно, ценою многих человеческих жизней) месячный план был перевыполнен, сообщает сайт «Москва–Волга».
Инструменты рабочих каналаВ Дмитлаг попадали осуждённые за не очень тяжкие преступления: хозяйственные, имущественные, превышение должностных полномочий и т. д. Сидели здесь и по 58 статье (таких называли «политическими»), и по тяжкой 59-й («особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления», бандитизм).
После изнурительной 12-часовой смены зеки возвращались в свои бараки, многие из них ещё помнили разговоры и тяжёлые вздохи каналоармейцев с Беломорканала. В Дмитрове жили в основном инженеры и вольнонаёмные, зеки жили вдоль трассы канала. По названию улиц – Чекистская, Комсомольская, Пионерская, Энергетическая, Шлюзная – можно понять, для кого предназначались там дома.
Улица БольшевистскаяОт барачных кварталов в Дмитрове осталось лишь несколько домов на улице Инженерной, да и те в списке аварийного жилья и доживают свои дни, ожидая сноса. На смену невзрачным одноэтажным домам, обшитым деревом снаружи, а внутри засыпанным «шлаком», приходят высокие бетонные коробки, куда переехало большинство людей.
В каждом лагерном бараке было по четыре квартиры – двух- и трёхкомнатные. «Кто-то занимал две или три комнаты в квартире, кто-то одну. Сейчас здесь разбит садик, а до этого были сараи, сплошные, длиной с дом», – отмечает Кашко.
Многие дома по улице Инженерной кажутся нежилыми: окна заколочены или выбиты, но в некоторых до сих пор живут люди.
«Переехал сюда лет 30 назад, – рассказывает житель Инженерной улицы Сергей Юрьевич. – Дома собираются сносить уже лет пять-семь. Сносить будет жалко, удобные: деревянный дом, тёплый, близко к центру, а то переселят в «Терру» (жилой комплекс в селе Внуково – прим. ред.) – и бегай оттуда».
Историческим памятником он свой дом не считает. «Таких много по всей России – типовые бараки. Его нужно на новый фундамент ставить, денег таких никто не даст на восстановление этой рухляди», – уверен Сергей Юрьевич.
«Дома себя изжили: с 1933 года стоят, здесь уже всё старое. Для реставрации нужно очень много вложений. На Шлюзовой уже всё снесли. Я здесь живу 38 лет и знала, что это канальские дома, когда вселялась», – говорит Надежда, жительница соседнего дома по той же улице.
Большинство людей, как говорят местные, снимают здесь квартиры. Детей строителей канала в основном уже нет в живых, а внуки и правнуки тех, кто положил свою жизнь на стройке, либо переехали, либо мало что знают о своих предках.
Отец Равиля Габдуловича выжил в те страшные годы. Возможно, поэтому его сын знает о своём городе больше, чем соседи по улице. Отец получил срок за гибель государственного скота (скорее всего, по статье об умышленном истреблении госимущества).
«Их посадили в Дмитлаг «Ворево» близ Большой Волги. Моя мама, как декабристка, с трёхмесячной моей сестрой к нему приехала, поселилась на квартире. В 1935-м отец освободился, в 1936-м родился я», – говорит Муратов-младший.
После освобождения его отец остался в Дмитрове, служил в Германии во время войны интендантом (отвечал за снабжение армии всем необходимым), умер в возрасте 86 лет майором, несмотря на судимость. Жена пережила его на 11 лет, вместе они вырастили четверых детей.
Вся жизнь семьи Равиля Габдуловича прошла в бараке на Инженерной улице. На месте бывших барачных сараев он разбил свой садик, где в 81 год выращивает огурцы, сажает цветы и делится со своими немногочисленными соседями воспоминаниями об отце, прошедшем лагерную «мясорубку».
«Я не хотел бы, чтобы дома сносили, оставили бы их как память. Вся моя жизнь прошла здесь. Из первых жильцов я один остался. Обсуждаем иногда с соседями, как строили канал и как предки жили здесь», – рассказывает Равиль Габдулович.
Впрочем, соседи не разделяют его привязанности к старому бараку, некоторые уже подписали бумаги на снос.
