Новый музей находится в самом центре Москвы, но отыскать его не так просто. Для этого нужно сначала найти знаменитый Дом на набережной, а рядом с ним – шикарный особняк XVII века. Это палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, где ныне располагается Российский НИИ культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачёва. А во дворе – старинный храм, церковь Николая Чудотворца на Берсеневке. В подклете этого храма и разместился новый музей русского быта. С его директором – Еленой Тюняевой – мы поговорили о необычном проекте, который даёт людям возможность ощутить связь времён и почувствовать старинный русский быт через непосредственный тактильный контакт.
– Расскажите, пожалуйста, когда и кому пришла идея создания такого музея? Что стало отправной точкой?
– Идея музея пришла два года назад, когда я перестала быть наёмным сотрудником. У меня к тому времени уже был музейный опыт – я работала директором Парка искусств МУЗЕОН, много путешествовала, ходила по музеям, понимала, как они работают. И у меня, с одной стороны, появилась потребность быть сопричастной музейному делу и культурным проектам, с другой стороны, я точно знала, чего не хочу – традиционного музейного подхода, связанного с жёсткой регламентацией, закрытостью, большим объёмом информации, которую бывает сложно усвоить. Помню, что когда я говорила своим детям: «Пойдёмте в музей!». Они отвечали: «Мама, нет». Не хватало какой-то лёгкости, интерактива, творчества. В итоге я решила сделать музей сама. Примерно год прописывала бизнес-план, искала людей, старалась всё продумать. А решимость пришла сразу, как увидела это чудесное пространство в подклете храма и сразу поняла, что хватит думать и писать – надо открывать.
Елена Тюняева. Фото: vk.com/posusecam_museumОказалось, что многим идея такого музея русского быта оказалась созвучна, и многое делалось на волонтёрских началах: логотип, сайт, первые экскурсии и выставки, просто моральная поддержка помощников и подписчиков.
– Как вы собирали свою коллекцию?
– Мой первый опыт дизайна в русском стиле я осуществила в собственном доме. Пятнадцать лет назад мы приобрели деревянный сруб с кругляком из сосны, и в итоге вместо привычного декора вагонкой решили оставить дерево как есть. Оказалось, что в это пространство идеально вписывались старинные предметы нашего русского быта. Они украшали, привносили душевность и уют. Вот в углу красуется самопрялочка, на подоконниках старинные горшки и утюги, на стенах бубенцы, замки и рубели. Много чего вписалось гармонично, не отягощая интерьер. А когда решилась делать музей, эти вещи стали основой коллекции. Но нам не хватало каких-то крупных предметов – например, ткацкого стана. На раз-два-три нашла, съездила, привезла его из города Тихвина. Получилось и путешествие, и важный объект в музее – ведь раньше в каждом доме был свой ткацкий стан. При этом я решила делать музей с настоящими, подлинными вещами, чтобы люди могли подержать в руках аутентичное, сами попробовали ими пользоваться.
– А как вы искали место для музея? Случайно ли оказались здесь при храме?
– Сначала я хотела делать музей в Боровске. Это очень красивый самобытный купеческий город, откуда родом мои предки. Но те старинные дома, которые мне нравились, были слишком дорогими. И вот в Москве меня судьба свела с людьми из храма. Я им говорю: «У меня музей русского быта. Пустите, пожалуйста, если у вас есть такая возможность». И им отозвалась эта тема. А я когда увидела это пространство – всё сложилось, никаких сомнений больше не было.
– Какой музейный опыт во время путешествий вам показался наиболее удачным?
– Я многому научилась, путешествуя по миру. На многие вещи, например в Европе, смотрят спокойнее. Там часто дети сидят на полу вокруг экскурсовода, им разрешается спокойно ходить, изучать, что-то трогать руками. У них больше игрового интерактива, они учат детей сразу включать сравнительное и абстрактное мышление, логику, творческое самовыражение. Ребёнка спрашивают, что он сам видит и что чувствует, почему художник так нарисовал, и тот сразу становится участником, творцом мероприятия, а не пассивным слушателем.
Этот формат меня очень впечатлял. Мы тоже сподвигаем детей, чтобы они думали, имели свою точку зрения, своё восприятие. Когда мы говорим, что верна лишь наша точка зрения, то создаём идеологию. У ребёнка должен быть выбор, ведь выбор – это то, что изначально Бог дал людям. Экскурсия должна быть живой, с уважением к детской аудитории, её мнению. И нужно иметь в виду, что это не про вседозволенность. Нужно чувствовать эту грань, и, кстати, дети её тоже очень хорошо чувствуют. Просто мы им мало доверяем.
Фото: vk.com/posusecam_museum– Какие сейчас у музея есть сложности?
– Для моего маленького проекта на данный момент самое большое испытание – это продвижение. Частные, а тем более интерактивные музеи открываются не каждый день. И у нас, в отличиё от государственных учреждений, нет ежегодного стабильного финансирования. И это, кстати, хорошо, так как мы не просто осваиваем бюджет, а сами добываем его, создавая качественный проект, который людям интересен. Тут сразу видно, кто как работает: людей не обманешь. Но помощь, конечно, нужна. Особенно информационная поддержка. Хотелось бы донести до людей и важность проекта. Он же для нас в первую очередь, для наших детей, для идентификации и знания своей культуры. И мы некоммерческая организация, у нас нет цели получить прибыль, но есть цель получать доход для продолжения деятельности и развития, выйти на самоокупаемость. Ведь для любой выставки нужен какой-то бюджет: закупить манекены или сделать подиумы, отблагодарить мастеров и коллекционеров и так далее.
– Вы не позиционируете себя как исключительно детский музей. А кто больше приходит – дети или взрослые?
– На сегодняшний момент 50 на 50. Наш формат интересен всем. И встречаясь с нашими посетителями, мы, конечно, подстраиваемся, учитываем возрастную категорию и интерес. Мы гибкие.
– А для кого у вас побывать важнее: для детей, которые только знакомятся с культурой, или для взрослых, которые не знают своей?
– Важнее всего это детям школьного возраста всех классов. До 12 лет у детей идёт впитывание абсолютно всей информации, и важно, чтобы она была хорошей и качественной, потому что останется на всю жизнь. После 14 лет наступает переходный возраст, там больше отстранённости, критики, и это, как ни странно, самая интересная аудитория. Когда ты умеешь общаться с ними на их языке, не споришь или жёстко не втираешь (уж такие выражения используются в их среде), то получаешь благодатную почву для восприятия, и им интересно.
И, конечно, если говорить про взрослых, то для меня важны люди лет до 30–35. Здесь много креатива, творчества, через переосмысление они привносят в русскую культуру то, чем они заняты, что для них важно. Для нас это очень интересная аудитория. У людей ещё есть запал и желание что-то изменить в этом мире.
– Что даёт людям опыт «трогательного» музея?
– Мне приятно видеть, когда дети приходят и им МОЖНО. Молодёжь, когда приходит, думает, что здесь всё такое замшелое и неактуальное, они мало знают про наши традиции, и тут ты открываешь им целый мир. Они особенно удивляются, когда видят пересечения с современным образом жизни. Например, когда меряем простой берестяной рюкзак – пестерь, сразу возникают вопросы, как тогда его носили, что туда клали. Или традиции: почему невесту сейчас переносят через порог, откуда это пошло? А вот оттуда. И таким образом появляется связь поколений, связь времён.
Оказалось, что людям очень нравится именно живой музей, «трогательный», доступный. Я этому очень рада и надеюсь, что скоро мы будем уже более узнаваемы.
– Наш трогательный формат очень хорош для дополнительных программ в школах и вузах. Одно дело – ты читаешь книгу или слушаешь лектора, а другое – когда ты пришёл и подержал в руках эту крынку, посмотрел, как выглядит рубель, погладил им бельё, поучаствовал в процессе изготовления тканей… Ты через это всё ещё лучше запоминаешь, но самое главное – когда отсюда уходишь, у тебя есть запрос на то, чтобы ещё что-то почитать или изучить. Вот в этом я и вижу миссию нашего музея. Дальше кто-то идёт на специальные курсы к мастерам, кто-то едет в экспедицию на Русский Север, кто-то читает новые книги…
– Расскажите, пожалуйста, какие выставки вы уже провели и какие в планах? Планируете ли лекторий на базе музея?
– С самого начала мы предполагали создать не только экспозицию «трогаем музей» и экскурсию, но и мини-мастер-классы. Я начала приглашать мастеров, которые много знают, находила фольклорные ансамбли, устраивала и концерты, и лекции. Выставка меняется каждые полтора месяца.
Фото: vk.com/posusecam_museumМы уже выставляли текстиль и костюмы, рушники и изразцы, сейчас у нас прошла выставка тряпичных кукол «Смотрины на Берсеневке» и началась новая с современным художником. Слушали былины и даже сами пели. Лекторы у нас очень разные бывают: и профессора, и фольклористы, и коллекционеры, все, кто погружен в контекст. Прошёл цикл лекций по славянской мифологии, говорили об орнаментах и костюмах, сюжетах изразцов, образах в фольклоре, про творчество северных народов тоже рассказываем – интересно сравнивать.
– А из храма приходят люди?
Приходят, им тоже интересно. Им ведь изначально понравилась идея нашего музея. И когда праздники – они приходят сюда целой общиной, приносят нам подарки, поддерживают, рассказывают о нас. Тут можно не каждый день видеться, но когда понимаешь, что за спиной и под ногами есть опора, то легче. Мы дружим.
– Какие у вас есть планы по расширению музея?
– Конечно, хотелось бы расширить пространство музея. В 70 квадратах разместить все наши меняющиеся форматы сложно. Я мечтаю, чтобы появилась специализированная библиотека с читальным залом: у меня собрано много редких книг, которыми хочется поделиться с людьми.
Хочется просторное пространство под мастерские, где можно проводить мероприятия с мастер-классами без ограничений по времени. Вот в ГЭС-2 приходишь и занимаешься спокойно. А мы пока разводим потоки людей и мероприятия по времени, пространство-то одно. Хотя в тесноте, да не в обиде, как говорится.
Хочется отдельное пустое пространство для детей. Мне не нравится, что дети приходят, садятся за парты и рисуют на листиках. Дисциплина – это хорошо, но иногда нужно давать детям возможность раскрепощаться. Пусть сидят и лежат где им хочется, валяются на сеновале и творят. Творчество – это как раз то, что нужно детям для формирования личности и самовыражения. Надо дать им возможность выплеснуть свой креатив, а иногда и просто психологически разгрузиться. Для этого и нужно создать такую атмосферу и пространство, где это возможно.
– Как вы относитесь к виртуальным проектам или музеям с большой виртуальной составляющей? Например, интерактивная карта с местами и описанием ремёсел?
– Я поддерживаю такие форматы, они всё-таки удобные, идут в ногу со временем. Но надо знать везде меру. Если даёшь виртуальный формат, он не должен быть единственным. Дети сейчас больше заточены на то, чтобы нажать что-то на экране и получить информацию. Но это даёт только пищу для ума, большое количество информации и её анализ. А если мы хотим говорить про гармоничное развитие не только ребёнка, но и человека вообще, то надо помнить, что мы – люди природы. Нельзя отказаться от естественных физиологических вещей: потрогать, понюхать, покрутить, повертеть и так далее.
– Смотрела у вас книжку про годовой цикл праздников и занятий детей. Можно же и у вас такое сделать.
– Да, это отличная идея, потому что материала очень много. Есть множество годовых традиций, о которых дети ничего не знают. Например, в разное время года пекли разные печенья, и это имело особый смысл, осенью всегда рубили капусту и так далее. Было бы здорово, если бы ребёнок мог приходить к нам в музей в разное время года и видеть, чем занимались наши предки в течение календарного года. Народных праздников у русского человека столько, что за одну встречу не расскажешь.
– Как вы думаете, всё ли у современного русского человека в порядке с культурным кодом? В чём это отражается?
– Тут нужно договориться о понятиях. Я под культурным кодом подразумеваю то, что запрограммировано большим количеством времени в определённом пространстве и этносе, то есть для определённых людей, которые более или менее долгое время живут на какой-то территории. И такой код присутствует у всех народностей, у которых традиции, обычаи, образ жизни похожи и повторяются в течение долгого времени.
Фото: vk.com/posusecam_museumПочему я радею за культурный код? В Москве, в мегаполисе, пересекается огромное количество культур. Идентифицировать русский код – очень важная задача. Это не из-за неуважения к другим народам, это из уважения к себе и своей культуре. Для любого человека одна из важных потребностей – самоидентификация и сопричастность сообществу. Хорошо, что сейчас опять это вызывает интерес. И важно свой культурный код не потерять, чтобы он не размылся другими. От них не надо защищаться, но нужно понимать разницу и сделать выбор. Другие культуры могут повлиять и всегда влияли, но что-то оставалось. Мы сейчас знаем про наш культурный код, который достался нам от этнографов, присутствует в фольклоре, который продолжают изучать и поддерживать, в том числе это и про отношение к разным вещам. Мы всё равно живём по этому старому культурному коду, хотя можем считать, что это смешно и мы не имеем к нему никакого отношения. Это как коллективное бессознательное. Оно уже запрограммировано определённым образом, оно на тебя влияет. Культурный код объединяет людей не по уровню культуры, а по принадлежности. Идентификация эта очень важна. Есть ли она сейчас? Есть. Но это нужно поддерживать. У нас произошли очень серьёзные социальные катаклизмы и разрывы в ХХ веке, но культурный код сохранился. В деревнях он передаётся от бабушек и дедушек, и наши родители, которые жили в Советском Союзе, всё равно всё это впитывали. Он может передаваться примером, устно, в образе жизни, через вещи в том числе. Но вещи могут статично стоять, а можно ими поучиться пользоваться.
Можно путешествовать, интересоваться и изучать другие культуры, но всегда ты знаешь, что у тебя есть что-то своё. Это как дом, в который ты всегда возвращаешься.
– Вы верите, что народное творчество удастся популяризировать, возродить? Нужно ли это современному человеку сегодня?
– Я этим и занимаюсь. И трогательный музей для этого открыла, чтобы популяризировать. Прежде чем рождать новые форматы, нужно познакомиться со старыми. И, опять-таки, не просто в книжках полистать, а именно самим попробовать. Такие проекты сейчас появляются, где можно и послушать, и попробовать самим. А на этой базе рождается другой слой: осмысление, актуализация, трансформация. И это уже может вылиться и в современное искусство. Специально плодить этнодеревни в каждом районе – искусственно и навязчиво. Достаточно поддерживать проекты, которые есть, развивать их, выводить на новый уровень. Ну, может, ещё создать несколько. Есть уже места силы, притяжения, и они просто погибают, разрушаются и гниют. Очень много таких на нашем Русском Севере. Целью должно быть сохранить то, что уже есть, и сделать место максимально аутентичным. Возрождать более естественно, чем строить в поле новые дома. У уже существующего места есть определённая история, события, которые там происходили, судьбы людей. При этом решаются сразу несколько задач: у тебя живая деревня, люди зарабатывают, ты развиваешь внутренний туризм и поддерживаешь культурный код. То есть поддерживаешь себя, своё – русское. Это не про национализм, это про корни. Хочется сохранить наше исконное.
