Фото: Зыков Кирилл / АГН "Москва"
Частичная мобилизация, объявленная президентом 21 сентября, стала одновременно и ожидаемым шагом, и всё-таки существенной новостью.
О причинах этой двойственности необходимо сказать особо, поскольку из её понимания во многом вытекает весь последующий разговор.
Мобилизации требовали или к ней призывали многие буквально с первых дней того, что официально до сих пор именуется специальной военной операцией (СВО)1. Голоса эти стали намного громче после отвода войск из-под Киева и целого ряда других районов Украины и ещё более усилились после уже совсем явных проблем проводимой операции под Харьковом и на юге Украины.
Выбор, о котором говорили требовавшие или увещевавшие к мобилизации, заключался, по их мнению, между поражением и мобилизацией. И поскольку поражение (или «провал», как, видимо, корректнее сказать, раз мы говорим о спецоперации) выступало явно неприемлемым, то требовалась мобилизация. Оппоненты вяло аргументировали «бесполезность» мобилизации пополнением армии массами давно забывших все военные навыки, даже если в своё время успели их приобрести, людей, которых, помимо всего, для начала надобно обучить, а это требует отвлечения ресурсов. Другие, отказываясь от мысли о мобилизации, сразу переходили к ядерному оружию – и дальше мысль уже блуждала между тактическим и стратегическим. Судя по напряжённости полемики, стороны довольно слабо представляли себе конкретные военные условия применения ядерного оружия: ссылка на него хорошо работала как крайний довод, риторически этого достаточно, а вопрос о реалиях предлагалось оставить профессионалам.
Как известно, спор был решён верховной властью, в итоге она признала мобилизацию если не необходимой, то уместной в создавшихся условиях мерой.
Тогда возникает вопрос – даже не отчего к этой мере так долго не прибегали, а почему ещё буквально перед объявлением мобилизации для многих если не вполне осведомлённых, то весьма умных и образованных наблюдателей вероятность объявления мобилизации представлялась сомнительной?
Специфика ситуации в том, что на все эти вопросы разом можно дать если и не верный, то достаточно распространённый ответ. Он коренится в том устройстве общественного и политического порядка, который установился в России в последние два десятилетия (и который для удобства дальнейшего разговора будем обозначать как «режим»). Если обозначать совсем схематично – то этот режим был, буквально до последних дней, режимом демобилизации, своего рода молчаливым пактом между властью и обществом: что власть старается учитывать интересы населения, по крайней мере в кратко- и среднесрочной перспективе не только «не мешая жить», но и помогая (в той мере, в какой это не противоречит интересам самой власти), а население и общество не претендуют на власть, не покушаются на сферу политического в классическом смысле, а довольствуются разнообразными «политиками» в широком современном понимании – от культурных до муниципальных. Что в глазах известной части политически-ориентированной общественности было благоразумным компромиссом, позволяющим в том числе менять реальность более существенным образом, чем это возможно через классическое политическое действие – «борьбу за власть», к примеру, посредством национальных выборов и т.п.
Эту ситуацию намного более удобно, чем в категориях «гражданственности» и т.п., рассматривать в старом ключе – «подданства»: от населения не требовалось ни разделять, ни даже знать о целях и устремлениях власти. От подданного требуется лояльность – принятие существующего порядка вещей, повиновение властям. От него, обывателя, не просто не требовалось политической активности, а – если только это не была активность в рамках установленных правил как попытка именно включиться в существующий порядок (в надежде, напр., на карьеру стать активистом регионального подразделения «Единой России» или, в совсем уж неудачном случае, «Справедливой…») – она была прямо противопоказана. Не случайно возникло и широко распространилось в сети понятие «лоялизм» и обозначение носителя такого рода взглядов как лоялиста: оно преимущественно обозначало отнюдь не ярого сторонника существующего, а лицо, принимающее и оправдывающее наличный порядок, соглашающееся во многом с его критиками, но считающее перемены большим злом. Как писал в эпиграфе к своему «ЖЖ» Максим Соколов: «Я знаю сам, что власти наши дрянь. Установив это, перейдём к предмету текущего обсуждения».
Выдача обмундирования на временном пункте мобилизации в Музее Москвы. Фото: Зыков Кирилл / АГН "Москва"Этой логике не противоречила и спецоперация – как она осуществлялась с февраля по сентябрь: если попытки протестов решительно подавлялись, то никаких единодушных криков восторга и одобрения не требовалось, более того – в режиме мнений можно было высказываться более чем критично. «Железный занавес» опускался – но, к удивлению строящих прямолинейные проекции, опускали его не с этой стороны. Один знакомый из сопредельной страны, несколько лет не бывавший в России и оказавшийся в ней в начале лета этого года, отмечал контраст ожиданий и реальности. Он ожидал встретить режим «чрезвычайщины», демонстрацию особого положения, но встретил… – нет, в известной степени действительно нечто особенное, что описывал как «напряжённое производство “нормальности”», «на удесятерённых оборотах».
Потому множество наблюдателей – кто с горечью, кто с иными чувствами, не суть важно, – полагали, что, выбирая между поражением и мобилизацией, режим выберет первое. Уже потому, что выбор мобилизации означает коренную трансформацию самого сложившегося порядка вещей. Ведь «политика», дела военные и связанные с ними теперь касаются уже не многих, но всё-таки не просто ограниченных по числу, но и так или иначе специально выбравших эту сферу – а более или менее всех. При этом ограниченный, частичный характер мобилизации – особенно как показали события последних двух недель – ничего не меняет, поскольку круг потенциально подлежащих очерчен очень широко (не говоря уже о том, что объявлению последующих новых волн ничего не препятствует).
И тем не менее – вновь не важно, по каким причинам, по невозможности договориться хоть о каком-то приемлемом поражении, от несоразмерности с собственной готовностью к уступкам требованиям другой стороны или же считая победу (что бы ни вкладывалось с содержание этого понятия в конкретных условиях) для себя принципиальной – мобилизация была объявлена.
Пока мы видим странное и любопытное – попытку совмещения двух логик – сохранения всё той же «нормальности» наряду с проводимой мобилизацией. Но старый режим на этом – и это одна из немногих вещей, про что можно сказать с должной уверенностью – закончился. Что выйдет из той трансформации, в которую он вступил, изменив своей демобилизующей природе, – неизвестно. Неизвестно никому, в том числе и принимавшим это решение.
1 Говорят, что буквально в ближайшие дни юридический статус операции может быть изменён (напр., на «контртеррористическую»), но сейчас, когда я пишу этот текст, 05.10.2022 г., он остаётся неизменным с 24.02.2022 г.
