Обычно о наступающем кризисе хочется знать – когда? Сроки наступления и длительность прохождения. По этому поводу существуют наборы симптомов предкризисного состояния: в каждой сложной системе можно отыскать маркеры, которые свидетельствуют, что кризис возможен и близок. Симптомы не всегда срабатывают (кризис – дело случайное), но часто оправдываются. Итак, можно заниматься симптомами, чтобы узнать, когда. Хотя всё равно это будет лишь качественное указание, количественно и точно предсказать время кризиса сложной системы невозможно.
Тем более это относится к социальным системам, которые способны предчувствовать собственный кризис и предпринимать меры по его избеганию. Часто можно сказать, что кризис обязательно бы случился, по всем законам должен был случиться, но вот беда – очень не хотелось, и нашлись социальные институты или умные люди, которые смогли придумать фокус, и кризиса не произошло. Или: он даже произошёл, но незаметный, был передвинут куда-то так, что его как бы и не было.
Самый обычный способ избегания кризиса – передвинуть его к соседям. Метрополия сдвигает кризисы в свои колонии, государство передвигает кризис на свои окраины, одно государство переносит свой кризис на другое – и конкретное предсказание кризиса оказывается пустым. Обещали, что будет, а кто его видел? Ну да, есть секта свидетелей кризиса, они лихорадочно рассказывают о рынке ценных бумаг и закономерностях движения капитала, убедительно доказывают: был, не мог не быть, просто обязан был быть… Но большинство его не заметили. Потому, например, что его удалось растянуть, взрывом называется очень быстрый процесс, а если этот взрыв растянуть во времени – это выглядит совсем иначе. Или: кризис целого можно сделать почти незаметным для одной части целого, перенаправив его в другую часть. Так что одни социальные слои более чем почувствовали кризис, а другие практически не заметили.
Но если бы его совсем не заметили и не предприняли мер по смягчению или переносу – он случился бы, кризис стал бы заметен, и его бы назвали неожиданной катастрофой.
Уже или ещё не?
По многим маркерам можно сказать, что в скором времени Россию ждёт кризис и даже он уже начался. Какой это кризис? Кризисом был тот, что случился в 1989–1991 годах. И потом – последствия. Вот такой? Или тот, что произошел в 1917–1918-м? Или в 1921–1922-м? Это довольно сложный вопрос – ожидаемая глубина кризиса. Опять же, кризис может касаться большинства населения, сказаться на его доходах. Или может быть важным для верхов общества, такой кризис будет связан с изменением политической системы, например, но на быте народных масс может не сказаться. И разные люди будут выносить разные суждения о глубине кризиса: кто-то говорит о 90-х: а я и не заметил, ничего не было. А другие говорят: голод, ужас…
Важно, сколько длится кризис. Если он скоротечный, то есть шанс его не заметить. Ну да, кризис, начался в понедельник, а через пару недель уже и попустило. Это ничего, это можно. Другое дело, когда лет на пять. Тут совсем другие рассуждения получаются. Кризис можно растянуть, чтобы он стал незаметным, его можно сбагрить соседу, его можно сжать, чтобы он стал острым и кратковременным. Всё это делается руками – существуют способы, которыми кризисом можно управлять, так что со стороны, с точки зрения того или иного наблюдателя, кризиса нет или он такой быстрый, что к нему можно не относиться всерьёз.
Все эти вещи о кризисе – сроки наступления, длительность, глубина и пр. – невозможно рассказать, не погружаясь в конкретные обстоятельства той системы, в которой происходит кризис. Нужны факты, надо знать, что важно и как один ряд событий влияет на другой. А можно ли что-то сказать об общем протекании кризиса? Есть ли в нём какая-то общая часть, характерная для разных систем, чтобы можно было не конкретные обстоятельства описывать, а иметь общее представление?
Парад революционных войск на Красной площади. 4 марта 1917г. Фото: общественное достояниеТо общее, что можно знать о кризисе, относится к его структуре. Длинный он или короткий, начнётся через месяц или его сдвинут на год, будет он глубоким или мелким – он будет «вот таким», только одни его черты будут хорошо различимы, а другие – слабо различимы, и надо знать, куда смотреть, чтобы их увидеть.
А на что смотреть не так важно? На причины кризиса. Дело в том, что причины кризиса взаимозаменяемы, кризис – процесс во многом эквифинальный. В каждом конкретном кризисе кажется, что – вот! – мы поняли, уловили причину, и если бы… Убили тирана во младенчестве, не пустили на такой-то пост дурака, вовремя озаботились, не забыли о том, подстраховали здесь… Тогда бы лопнуло в другом месте и произошло то же самое. Причины кризиса – любые и не важны. Сложная система распадается по собственным законам, во многом независимо от специфики внешнего повода. Причины в предкризисном состоянии вспыхивают в разных частях системы одна за другой: едва удалось купировать кризис в одном месте – а он уже прорывается в другом. Поэтому рассуждения о причинах малополезны, можно во многих случаях не заниматься гаданиями о причинах. Очень многое, что происходит в кризисе, описывается независимо от причин кризиса – внешних или внутренних.
Поэтому почти не важно, внешние причины у кризиса или внутренние. Во время кризиса происходит интериоризация причин. Даже если кризис начался по внешней причине (не связанной с устройством системы, пришедшей из-за её границ), система будет распадаться в соответствии со своим устройством, специфика того, как будет протекать кризис – в устройстве системы, а не в характере причины. В результате нет никакого смысла фиксироваться на том, внешние ли причины у кризиса – можно принять, что всё, относящееся к кризису, есть внутреннее дело, все характерные черты его протекания определяются внутренним устройством системы.
Ход протекания кризиса, или Как «всё пойдёт не так»
Что же можно сказать о кризисе самого общего, что характеризует все кризисы в разных случаях и в разных социальных системах?
При кризисе наступает свобода. Происходит автономизация блоков вошедшей в кризис сложной системы. Суверенизуются территории, автономизуются ведомства, министерства – всё, что сцеплено чуть сильнее, чем «в среднем», пытается отделиться от прочего и выжить в одиночку. В результате все корреляции разлетаются в пыль и система в целом очень легко воспринимает новизну. Это первая причина необоснованного оптимизма. Люди думают, что раз там свобода, им удастся что-то изменить.
Оптимизм неосновательный. Свобода в фазе кризиса потому и возникает, что там мало корреляций и система неустойчива. Всё, что приобретается, так же быстро и забывается. Все завоевания «свободы» в фазе кризиса – это замки из песка на берегу штормящего моря. Надеяться на то, что полученная во время кризиса свобода останется и в дальнейшем – наивно. Это характеристика не системная, а именно свойство фазы кризиса, симптом гибели. Грубо говоря, этому больному уже можно всё. Радоваться здесь нечему.
Если система гибнет – что тут и говорить. Обычно не очень интересно, как именно разлагается то целое, которое раньше было столь дорого. Но иногда в кризисе системе удаётся выжить, и тогда далее наступает стадия восстановления. В этой стадии автономные блоки начинают вновь соединяться. Соединение их может быть иным, чем в докризисной системе, могут появиться новые блоки, старые могут исполнять иные функции и т.п. Причины этих новых соединений в значительной степени случайны, они определяются кризисной динамикой и (поскольку это стадия повышенной свободы) сильно зависят от совершенно случайных флуктуаций.
Однако велика вероятность, что собирание произойдёт вокруг самого сильного и устойчивого блока, оставшегося от прежней системы. Причина проста: во время кризиса самый ценный продукт – устойчивость. Если какой-то блок «держится» и своим поведением образует некоторые достаточно длительные тренды, его реакции можно предсказать (и в этом смысле он устойчив) – то он образует вокруг островок устойчивости, к которому и липнут прочие блоки. Устойчивость (то есть относительная неизменность во времени) – самый ценный ресурс во время кризиса, за него сражаются ставшие суверенными блоки в первую очередь – и сообразуют своё поведение с самым устойчивым, долгоиграющим блоком.
Фото: Валерий Киселев/КоммерсантъКогда система начинает собираться вновь, возникает направление специализации. Если самым сильным блоком был, например, какой-то властный блок (скажем, структуры ФСБ или что-то подобное), то специализация системы будет определяться этим блоком. Он умеет делать только «это» и ничего больше. Специализация по мере выхода из кризиса быстро нарастает. Это внешне выглядит как прогресс и оздоровление системы.
Надежды на этот прогресс – неосновательный оптимизм. Специализирующаяся система неизбежно будет выдавать всё больше продукта, это просто следствие того, что она жива и специализируется. Никакой заслуги и симптома найденной выигрышной стратегии здесь нет. Система существует и в силу специализации выдаёт один и тот же ответ на все мыслимые воздействия. Силовые структуры умеют бить по голове и не пущать. Они бьют ворьё, бьют зарвавшихся местных баронов, возвращают под центральное управление суверенизующиеся блоки – и одновременно растёт продукция системы. Это закономерный результат, тут нет ничьей заслуги, кроме «законов развития сложных систем».
Они не могут не быть идиотами – в силу специализации
Вопрос совершенно в ином. Обеспечивает ли данная специализация долговременное устойчивое существование? С этой точки зрения (не буду уточнять детали, они много где уточнены) царская Россия, СССР и новая Россия – это несущественные вариации одной системы, где главные управляющие функции выполняет государство, власть. Разумеется, можно (и весьма легко) отыскать точки зрения, с которых эти три разные страны очень различны. Но важно подчеркнуть их общую черту – они властецентричны. Так устроены не все общества, известное дело – есть теократии, где примат вовсе не у власти, а у институтов культуры, есть общества экономоцентричные. А вот тут – властецентричный тип.
Эта система всегда падает на одном и том же месте. По закону Эшби о необходимом разнообразии, государство не может управлять всем обществом – оно и сделано не для этого, и такое управление невозможно. Поэтому тренд специализации этой системы всегда одинаков. После выхода из очередного кризиса из обломков восстанавливается вокруг сильного блока (силового) прежнее направление специализации – всеобщая подвластность власти, единственный деятель в России и т.п. Эта специализация экстенсивно распространяется. Каждый раз она справляется сначала с зачисткой властного поля, прибирая к рукам иные центры власти. Затем зачищает политическое поле, потом распространяется на экономическое, культурное и начинает регламентировать частную жизнь людей.
Логика власти не зависит от качеств людей у власти. Идиоты или гении, добряки или мерзавцы – они делают одно и то же. В силу специализации. Они принимают ситуацию – страну в хаосе – и начинают управлять. Они твёрдо знают, что оставленное на самотёк и самоорганизацию нечто приносит только хаос и преступления. Они из последних сил, не щадя себя и с каким-то даже идеализмом тянутся на всё наложить управляющую руку и хоть как, хоть худо-бедно – руководить. Логика этих структур такова, что лучше плохое управление, чем никакого. И они стараются. Ну и воруют, конечно. Ясно, что на фоне действия специализированного института там ещё суетятся его члены и прибирают себе награду за верную службу государству. Это частный момент и не слишком важный.
Каждый раз система дохнет в силу избыточного управления. Управление, которое устраивает такая власть, всегда недостаточно. Рано или поздно эта специализация, управляющая «из лучших побуждений», начинает порождать своими действиями хаос. Рано или поздно она сталкивается с нетривиальным воздействием. В силу специализации она может лишь одним и тем же образом реагировать на всё, что случается – ужесточать контроль. Попадается воздействие, которое так с собой справиться не даёт – и система рушится. Можно описать это не через внешние воздействия, а через внутренние – выделение жёстко управляемой системы разрывает социум на ряд подсистем разной легальности, устойчивость системы в целом падает именно из-за раздробленности (некоординированности) работы подсистем, что вызывается на поздних стадиях специализации уже не «общим хаосом», а действиями самой управляющей системы.
Это закономерность. Приводить примеры и устраивать детальные описания нет нужды – мы уже несколько циклов сделали, кто ещё не заметил и верит в прогресс и спасительный рынок, тому уже не поможешь. Итак, кризис происходит в силу специализации существующей власти (обычно говорят об «идиотизме правительства» или дебилах у власти, однако это не личные, а системные качества). Они не могут не быть идиотами – даже самые умные и хитрые люди, которых процент там, наверху, выше среднего. Там просто «место такое». Достаточно скоро внешнее воздействие, само по себе пустяковое и легко преодолимое, заставит споткнуться – и будет кризис. Со стороны это видится как необъяснимый приступ идиотизма: ну ведь ясно всё было, ну не надо же было начинать и делать вопиющую глупость… Это кажется со стороны. Идиотизм власти обеспечен её устройством, а не качествами носителей.
Фото: Сергей Подлеснов/КоммерсантъНужно больше одного
Это всё понятно, причём довольно многим, хотя в разных словах. Интересный вопрос – что тут можно сделать. Иногда говорят: ничего нельзя. Иногда добавляют: а везде так. Часто в этом месте выдувают оптимистическую ноту: с каждым разом, с каждым историческим циклом появляется всё больше активных самостоятельных людей, которые хотят отвечать сами за себя, готовы самоорганизовываться, и... через 30... 300... 3000 лет Россия станет нормальной страной.
Это безосновательный оптимизм. Всё рассуждение велось в терминах системных закономерностей, а не мотивов людей и не оценок «плохие люди – хорошие». Заостряя, можно сказать: точно тот же цикл специализации, разрастания идиотической власти, пытающейся всё контролировать, и склеротизация власти, становящейся хрупкой и лопающейся при пустяковом воздействии, – весь этот цикл возможен при населении, на 100% состоящем из отличных, активных, добрых, сознательных и образованных граждан. Никто не знает, где их набрать хоть 30%, но пусть будет сто – это не важно. Система эквифинальна по отношению к этим качествам элементов.
Потому интересный вопрос: а где выход из ситуации? Я сформулирую его (разумеется, в чрезвычайно общей форме) на данном языке. Вся штука висит на повторении: в ситуации хаоса (кризиса) возникает один устойчивый блок, который и вытягивает страну из кризиса – а потом её губит. В России это властный блок, основанный на силовых структурах. Изменить ситуацию (повысить вероятность иного исхода) может появление второго (не другого, тоже единственного, а второго) блока сходного уровня устойчивости. На самом деле таких блоков чем больше, тем лучше (в разумных пределах). Но важно не то, сколько, а что больше одного.
Видимо, в существующих условиях «быть вторым» наибольшие шансы у блока, завязанного на экономику, финансы. Может быть, на ресурсодобычу... Впрочем, это детали. Речь не о том, что в первом блоке все плохие, а во втором хорошие. Это не важно. Пусть одинаково плохи и один, и второй, это не меняет результата. Но это должен быть устойчивый блок, оформленный как социальный институт, с сильными внутренними связями, развитой внутренней структурой, способный поддерживать собственную устойчивость.
Нужна вторая сила (третья и прочие – это с жиру, нам пока хватило бы хоть ещё одной). И штука не в том, чтобы второй блок порвал первый в тряпки и вокруг него – снова моноцентрично – организовалась страна. Дело как раз в существовании хотя бы двух центров силы... отчего возможны уже более сложные игры, невозможен тотальный контроль и начнётся (может быть) благорастворение типа независимых ветвей власти и прочих понятных тихих житейских радостей с независимым судом... Ну, не буду травить душу порнографическими картинками.
Что сейчас трудно себе представить, как мог бы выглядеть этот блок. Это другой вопрос. Тем, кто подумал, что я о ещё одной партии – пусть сделают три глубоких вдоха и перезагрузят компьютер. Политическое поле – привластно, там в эти игры не играют, любые политические оформления ситуации – это когда за душой будет невластная сила, сила, которая не Власть. Кто подумал, что речь о каком-то союзе промышленников или клубе действующих олигархов – лучше голову под кран с холодной водой. Речь не о частных фитюльках и личных договорённостях, речь о социальном институте, и потому это долгий разговор, так что пусть будет пропуск. Кто подумал о новой идеологии – можно дальше не читать. Что кризис, видимо, не обернётся гражданской войной – это заслуга нынешней деидеологизации. Если будет две идеологии – мы получим в вариантах войну внутри. (Хотя наличие нескольких силовых блоков и частных армий подразумевает весьма неприятные и кровавые конфликты центров силы.)
Потом будет поздно
Когда этот «второй» блок строить? В силу понятной лености и любви к свободе обычное решение – в ситуации кризиса. Мол, тогда свобода, власти нет, тогда и... Это нехорошее решение. Тогда будет поздно. В кризисе решения проводить легко, но они не запоминаются. Легко объявить нечто и начать делать – а через пять минут там и воронки не останется. В фазе кризиса работает случай – а он не спешит прерывать цепь исторических повторов. Этот блок «второй» силы должен возникнуть до кризиса. Потом будет поздно – начнётся новый цикл с весьма вероятным исходом. Свобода – бандитизм и деградация – стабилизация и рост – радость – глупость – растущие претензии государства – неверные решения слипаются в пачки – кризис. Проходили и снова проходим. Есть ли такой «второй» системный блок в наличии? Хм…
Фото: Максим Кимерлинг/КоммерсантъЯ уже сказал много. Добавлю пустяк. Казалось бы, в рамках схлопнувшейся системы, с обызвесткованным государством, невозможно что-то такое вневластное создать. Но есть выход. При кризисе первое, что слетает, – это крыша. Система рушится сверху: чем глубже кризис, тем более глубокие слои социальной реальности он затрагивает. Власть упадёт первой, и потому можно не заботиться сделать «сейчас» что-то вневластное вопреки власти. Достаточно сделать устойчивый сильный социальный блок, вполне подчинённый власти, – всё равно в кризисе власть исчезнет и все блоки поплывут своей дорогой, до того самого момента, когда придёт время слипаться вместе.
Конечно, эта картина не претендует на теорию всего. Многие аспекты оставлены в стороне, о многом на этом языке не скажешь. Это всего лишь попытка высказать некую модель. Если добавлять другие аспекты – проговариваемое сразу ещё значительно усложнится.
И потому… были развилки, даже и в недавнем прошлом, можно было ещё попереносить наступающий кризис. Но рыбка задом не плывёт. Сейчас ожидаемы изменения с последствиями, насколько я понимаю, соразмерными событиям 1917–1918-го (или, к примеру, 1921–1922-го). Смута, хунта, восстановление власти из руин и новый порядок, за который населению придётся очень дорого заплатить, – ясно же, что за порядок всегда платит население. Население мотивируется памятной картиной недавнего беспорядка. При этом потерян золотой процент – доля населения, способная управляться с современными цивилизационными достижениями, та пара миллионов, что отъехали, составляет существенную часть вообще наличного... Эта ситуация, опять же, очень похожа на начало ХХ века: страна «без спецов», с массой крестьянского населения (сейчас это горожане 1–2 поколения), добившаяся вокруг себя «кольца врагов» и всего двух извечных союзников (простой парень может надеяться всего на двух союзников – левый кулак и правый кулак).
Власть, разумеется, ищет способы всё же перенести кризис и сделать его более незаметным – для неё. Что тут сказать: это уже много раз удавалось. И, пожалуй, стоит пожелать удачи. Кризис – это смертная штука, и очень желательно, чтобы его не было или по крайней мере он был не слишком заметен большинству населения. Или был кратковременным. История сейчас свистит у виска со страшной скоростью – может, и кризис будет скоропостижным. Может быть, удастся сберечь людей.
