Очень утомили разговоры о коллективной вине и возмездии. Говорили об этом весь прошлый год. Говорили со всех сторон. Говорили красные, говорили белые. Да так и не договорились. И продолжают. Все друг друга виноватят. А больше всего достаётся несчастному нашему обывателю. Он виноват уже тем, что он хочет жить как прежде. Или просто жить. Приспосабливается, зараза, ко всему. Его предупреждают, грозят самой суровой карой, а он знай себе продолжает делать, что делал, приноравливаясь к обстоятельствам. Казалось, оставили бы людей в покое, не всем же пламенеть, кому-то и работать нужно. Но нет, говорят, место подвигу есть всегда, а конформизм – главная причина всех нынешних бед.
Вот о конформизме пора уже поговорить обстоятельно. Какова его природа, в чём его сущность. И всё ли то конформизм, что им представляется.
Конформизмом принято называть формирование поведения и взглядов человека под давлением группы, абстрактного большинства. В бытовом смысле это приспособленчество, в социально-биологическом – адаптивный механизм человека как представителя определённой общности.
Приспособленчество – это плохо. А адаптация? Уже непонятно. Оказывается, многое зависит от слова, которое выбирается. Может, не только слова передают разный смысл, может, речь о разных явлениях. Есть феномен коррекции собственных убеждений и поведения под давлением группы (стаи). Есть феномен избегания конфронтации. Это один и тот же феномен? Очевидно – нет. Хотя постоянно смешивают. Смешивают, когда сетуют на некое молчаливое согласие обывателя. Но, позвольте, откуда знать, кто и о чём молчит? Прежде чем интерпретировать чьё-то нежелание гореть в борьбе (и, быть может, нести новые разрушения), важно, наверное, понять, что есть сопротивление. А оно ведь тоже примыкание к группе, только к другой – к меньшей. Однако и там навязывается что-то такое, что сопротивление может быть успешным, если все будут полностью разделять ценности оппозиционной группы во всех десяти пунктах из десяти. А если готов согласиться лишь с пятью? Или с тремя? Да, даже при полном отрицании ценностей противоположного лагеря. Тогда как?
Нонконформизм оказывается лишь обратной стороной конформизма. И то и другое предполагает подстраивание себя, своего поведения, своих убеждений под некую готовую форму. И то и другое есть несвобода. Свобода же – это сохранение за собой права вовсе пройти мимо. Пройти мимо, чтобы заняться своей собственной жизнью. Да, даже тогда, когда всё летит к чертям.
Свобода – это одиночество. Одиночество больно. Человеку нужен человек. Человеку необходима связь с обществом. Эта связь поддерживается принятием истины, что мир сложен. Вот только когда всё кипит и клокочет, это принятие воспринимается как малодушие, соглашательство, подчинение, лицемерие, подлость и чёрт знает что ещё. И ты какой-то чёртов конформист. И ты во всём виноват.
Фото: Ryoji Iwata / UnsplashПочему именно конформизм становится основанием для обвинений? Это следствие травмы ХХ века. Эхо Второй мировой войны. И параллели соответствующие. Когда обывателя начинают стыдить, что он не борется ни с каким мировым злом, будь то загрязнение планеты, или угнетение женщин, или неучастие в антивоенных пикетах, или отказ от эмиграции (Господи, за что теперь только не стыдят!), часто ссылаются на опыт гитлеровской Германии. Вот, дескать, и Рейх опирался на пассивность и равнодушие бюргера. И тут же начинают размахивать Ханной Арендт, вспоминая, что зло может рядиться в обыденность, серость, и надо быть всегда начеку, а не то…
Недавно в мой блог пришла какая-то женщина и под безобидной заметкой о работе и повседневных заботах написала, что вы тут, значит, живёте своей обычной жизнью, не боретесь с тоталитаризмом, а потом за вами придут, как за мелкими немецкими служащими, работавшими на нацистов. Комментирующая заметку дама зачем-то рассказала историю женщины, которая трудилась машинисткой в концлагере и потом не смогла доказать, что она не знала о творившихся злодеяниях. Я спросила даму, как она лично сопротивляется безумию, охватившему мир. Та ответила, что слушает песни Макса Покровского.
Наверное, та дама нездорова. Наверное, в её больном воображении уже свершается над всеми над нами страшный суд и мы все отправляемся в ад, а её оправдывают, потому что в роковые минуты истории она мужественно слушала правильную музыку. Наверное, несчастную эту можно лишь пожалеть. Наверное. Но! Сколько сегодня таких несчастных и озлобленных, которые смотрят колюче, словно Савонарола, и припирают к стенке: а ну-ка вглядись в себя, а не Эйхман ли ты часом, а? Среди них публицисты, политологи, социологи и даже актёры и певцы.
И вот иные договорились до того, что человек виноват уже тем, что он работает и платит налоги. Каждый теперь – машинистка из Освенцима (причём сторона не важна). Почему? Потому что нас приучили, что люди – это такие марионетки.
Да, есть определённые основания. После разгрома той же нацистской Германии все задавались вопросом, почему весь этот ужас вообще стал возможным. С феноменом стали разбираться философы, социологи, психологи.
Известны социально-психологические исследования Соломона Аша. В 1951 году в ходе одного из его экспериментов восьми участникам демонстрировались три разных отрезка для сравнения с эталоном. Все, кроме одного (реального испытуемого), будучи сообщниками экспериментатора, давали одинаковый очевидно неверный ответ. Испытуемый отвечал последним. В большинстве случаев его ответ совпадал с неверным ответом предшественников.
Аш доказал, что при определённом давлении (воздействие численным преимуществом – тоже давление) три четверти испытуемых предпочитают согласиться с группой, как бы безумно это ни выглядело. То, что это действительно работает, может сегодня убедиться любой, кто подстроит что-то подобное хотя бы в формате розыгрыша. Я лично убеждаюсь в этом постоянно на своей работе. Я педагог, и я знаю, каким неэффективным может быть устный опрос, если неправильно выстроить последовательность отвечающих. А ещё я сама часто становлюсь жертвой давления группы – например, когда проверяю тетради. Если в седьмой работе подряд я спотыкаюсь об одну и ту же ошибку, даже если это какая-нибудь нелепая «карова», я ищу словарь. Я – взрослый образованный человек – пасую перед кучкой семиклассников. Это смешно, но это так.
Впрочем, у меня есть и аргументы против Аша. Хоть я и чувствую совершенно глупые сомнения и определённый дискомфорт, ошибки за школьниками я всё же не повторяю. И не потому, что я нахожусь в числе избранного меньшинства. Вообще-то так же поступает большинство других педагогов (я узнавала). Думаю, дело в том, что согласиться с большинством легче, когда речь не идёт о чем-то важном, когда твой голос ни на что не влияет. А ещё легче согласиться с группой, когда страшно. А коллективное безумие – это всё-таки жутковато. Подозреваю, что большинство испытуемых могли мыслить примерно так: «Да провалитесь вы к лешему, пусть будет по-вашему, где тут дверь? Я хочу выбраться из этого дурдома, пока эти психи не разоблачили во мне нормального человека».
Свою серию экспериментов провёл в начале 1960-х годов профессор психологии Йельского университета Стэнли Милгрэм. Главный эксперимент проходил так: людей приглашали поучаствовать в исследованиях, якобы посвящённых измерению способностей к запоминанию и обучению, и участникам предлагали попробовать себя в роли учителя. Всё бы ничего, но по инструкции «учитель» должен был наказывать ученика за неправильные ответы электрическим током. Целью было выяснить, как далеко может зайти среднестатистический человек в ситуации, когда его просят причинять страдания невинной и протестующей жертве. На самом деле сильного тока не было, «ученик» был актёром и только разыгрывал физические и моральные страдания.
Испытуемый и актер во время эксперимента. Фото: из книги Стэнли Милгрэма «Подчинение авторитету: Научный взгляд на власть и мораль»Результаты оказались невероятными. Несмотря на явные жалобы и крики ученика, учитель продолжал задавать вопросы и включать шоковое устройство. Некоторые подопытные учителя продолжали это делать, даже когда ученик уже терял сознание. 65% участников эксперимента готовы были подвергнуть другого человека даже смертельному удару только потому, что получили соответствующие инструкции от человека в белом халате.
Казалось бы, это тупик. Это приговор человечеству. Какое-то тотальное безумие. Непонятно, как вообще после этого жить. Непонятно, какие из этого делать выводы. И тут уж каждый интерпретирует результаты кто во что горазд. Кто-то по принципу «все – значит никто» полностью снимает ответственность с обывателя и всю вину возлагает на «человека в белом халате», то есть власть. Кто-то предполагает, что, если людей так легко можно запрограммировать на зло, то их легко можно и перепрограммировать на что-то доброе и вечное (как будто само по себе перепрограммирование хорошо). Кто-то считает, что нужно развивать культуру сопротивления в диапазоне от формирования критического мышления до конспирологических теорий и прочих выходов из матрицы.
С феноменом сопротивления тоже, однако, случился казус. Его хорошо описали в книге «Бунт на продажу» Джозеф Хиз и Эндрю Поттер. Социологи убедительно доказали на сотне примеров, что любая контркультура, если она стремится к расширению и победе (а она стремится, иначе зачем всё?) рано или поздно вырождается в мейнстрим и тогда сама становится инструментом давления и угнетения. Деспотизм избранного меньшинства в конце концов порождает диктатуру пролетариата, империалистическая война переходит в гражданскую, революция – в контрреволюцию, поражение в войне оборачивается реваншизмом, победа пугает своим стремлением охватить своим ослепляющим светом весь мир. И, казалось бы, конца этому нет и края.
Обложка книги «Бунт на продажу» Джозефа Хиза и Эндрю Поттера. Фото: издательство "Добрая книга"Но это в теории. В жизни, мы знаем, всё обстоит несколько иначе, всё сложнее, любые страсти утихают и мир приходит в какое-то равновесие. Почему так? Если онтологически мир всё же лежит во зле, а человеческая природа так ужасна? Кто нас тут всех замиряет? Не рыцари света же, которые поминутно напоминают нам тут, что мы зверьё с тонким налётом цивилизации (а они, рыцари, конечно, нет, они с Марса прилетели) и что нас всех ждёт страшное возмездие.
Нет, спасают нас те самые адаптационные механизмы, то самое чувство самосохранения (не только тела, но и души), что нас как будто и дискредитирует. Человек всё же ищет прежде всего равновесия, а не к кому бы примкнуть и подчиниться. В этом смысле мне всегда было интересно, сколько человек, прочитав объявление Милгрэма о наборе участников эксперимента по изучению памяти, просто молча прошли мимо. А ещё больше меня волнует вопрос, сколько человек послали учёного к черту, когда узнали, что «учеников» придётся стимулировать электрическим током. Эти данные, кстати говоря, почему-то нигде не приводятся. Хотя по-настоящему важны именно они. Потому что мир – это не закрытая система, ограниченная стенами лаборатории (или навязываемой идеологией).
Мир – это постоянно упорядочиваемый хаос, в котором одновременно действуют тысячи разнонаправленных сил. Многие из взаимодействий этого сложно организованного хаоса не видны, не заметны, но именно они позволяют системе функционировать, даже когда очередной сбой грозит полным её разрушением. Наверное, можно сказать, что многие взаимодействия строятся по причине склонности участников огромного муравейника к конформизму. Но в минуты турбулентности я бы всё же не разбрасывалась такими суждениями без разбору.
