15 минут – столько потребовалось Илье Рутковскому, волонтёру фонда «Нужна помощь» и участнику программы «Молодые взрослые» фонда «Дом с маяком», чтобы попасть на своей инвалидной коляске в туалет Новой Третьяковки на Крымском Валу. И дело не в ширине проходов (хотя развернуться в кабинке действительно было немыслимо сложно: так сложно, что, уронив очки, он даже не пытался их найти – без шансов). Дело в заветных ключах от этой единственной «оборудованной» кабинки: их надо было раздобыть у работницы музея, а этот квест будет посложнее прочих.
«Ужасно не столько отсутствие удобств, сколько само отношение», – резонно замечает Илья. Ведь инклюзия – это не про пристраивание пандусов к входной группе, а создание действительно доступной среды: не только физически, но и психологически. И в этом смысле потребности человека в инвалидной коляске или слабослышащих и слабовидящих людей схожи. Им важно понимание потребностей, внимание и забота. Следовательно, инклюзия – это не только продуманное пространство, но и работа с персоналом, о чём многие музеи забывают.
История против инклюзии
«Сложность с музеями, которые позиционируют себя как доступные, состоит в их очень условной доступности, – делится Илья. – Этим летом хотел попасть на инклюзивную выставку в Пушкинский, позвонил, чтобы выяснить, смогу ли её посетить, и оказалось, что в главном здании широких лифтов нет. А все же помнят их главную лестницу…
Для посетителей на инвалидной коляске предусмотрены так называемые ступенькоходы (механические устройства-подъёмники), но они рассчитаны на вес до 130 кг, а мы с коляской весим почти 200 кг. Меня эта история задела. Я понимаю, что потребности у маломобильных гостей и слабослышащих или слабовидящих разные, и последние, возможно, смогли насладиться выставкой. Но возмущает сам факт позиционирования проекта как инклюзивного, хотя в действительности это не так.
На мой запрос, почему так происходит, руководство стандартно отписалось об ограничениях реконструкции и зданиях – памятниках истории. И это тоже триггер, потому что в нашей стране я не раз слышал это «объяснение». Но я был в других странах, и я точно знаю, что построенный в 72 (!) году римский Колизей на 100% доступен для людей с инвалидностью. На секундочку, зданию 1940 лет (!), то есть постарше упомянутых, но в нём почему-то есть лифт, есть два оборудованных туалета и не надо искать неизвестную женщину с заветными ключами к благам цивилизации.
То же самое касается Дворца дожей в Венеции (1309–1424 гг.), миланской оперы Ла Скала (1778 г.), парижского Лувра (1792 г.), где каждый охранник знает короткий путь к “Моне Лизе”, и так далее. Даже беглый поиск в сети показывает, что всё уже давно придумано за нас: существуют разработанные специалистами гайды по усовершенствованию памятников архитектуры в соответствии с требованиями посетителей с особыми потребностями. Поэтому мне всякий раз хочется спросить: всё правда упирается в историческую постройку?»
Фото: Daniel Lobo / FlickrДоступность на словах
Зачастую такое положение вещей связано с законодательством: во многих странах музеи обязаны быть действительно инклюзивными, проводятся проверки, возможны юридические осложнения и судебные разбирательства, если заявленная доступность не соответствует действительности. В России это пока не так. Но многие музеи позиционируют себя как доступные, поскольку на инклюзию есть социальный запрос и в каком-то смысле даже мода.
На деле часто оказывается, что доступность существует на бумаге, её можно отметить визуально (в виде излюбленных всеми пандусов у входа, указателей на специализированные лифты и туалетные кабинки) – и на этом она заканчивается. Лифт по факту оказывается шириной 70 см, и если коляска у тебя такого же размера, то ты уже в нём никуда не уедешь. Или кнопки будут расположены так, что в сидячем положении ты до них не дотянешься. Или пандусы внутри окажутся под углом градусов в 45, что совершенно, разумеется, непреодолимо. И так далее.
Такой формальный подход не всегда следствие бездушности или безответственности команды музея. Часто это связано с банальным незнанием того, что в бизнесе называют «путь клиента»: то есть особенностей поведения, общения, передвижения тех или иных групп гостей.
«Я заметил, что современные музеи оборудованы лучше, – делится Илья. – Очень комфортно, к примеру, в Мультимедиа Арт Музее. Вне всякой конкуренции “ГЭС-2”: это пространство определенно самое крутое по доступности, причём как само здание, так и прилегающий двор. Исключительно положительные впечатления. И я понимаю, что во многом это потому, что бывшую электростанцию по сути перестроили, был капитальный ремонт. Но ещё я точно знаю, что там работала команда ребят, которые профессионально занимаются инклюзией.
Именно поэтому всё детально продумано: те же кнопки в лифте, которые расположены не вертикально, а горизонтально (!), и даже подбор материалов, напольных покрытий, что для колёс тоже важно. Всё максимально доступно, потому что в проектировании участвовали специалисты!»
Дом культуры «ГЭС-2». Фото: Авилов Александр / АГН "Москва"Только вместе
«Доступная среда – это сложно, потому что это не только переосмысление пространства. Это в первую очередь переосмысление отношения ко всем нашим посетителям, которые нуждаются в особом внимании», – рассказывает руководитель инклюзивного направления в музее-заповеднике «Царицыно» Юлия Сергеева.
К примеру, на царицынской территории важно, чтобы был доступен и парк с его прогулочными зонами и активностями, и выставочные залы. Причём доступны не только для людей с инвалидностью, но и для мам с детьми, и для пожилых людей. Именно поэтому в музее есть не только пандусы и лифты, а та же сенсорная комната, которую мало где встретишь, но где с особым комфортом могут расслабиться и отдохнуть и гости с ментальными особенностями развития, и гиперактивные дети. На сайте для каждой группы гостей есть подробное описание услуг и указания, где их можно получить (а персонал «первой линии» всегда подскажет всё на месте). Есть также так называемые «социальные истории», которые помогают заранее продумать и «прожить» визит в музей, подробно рассказывая обо всех правилах, маршрутах, деталях (многим особым посетителям такая подготовка очень важна для спокойствия и уверенности).
«Инклюзия нередко ошибочно понимается только как помощь маломобильным посетителям, слабослышащим и слабовидящим гостям, людям с ментальными особенностями, – напоминает Юлия. – Но инклюзия – это намного глубже. Это создание особой атмосферы, где каждый получает то внимание и тот сервис, который ему необходим. Где проводятся не только отдельные экскурсии и программы для той или иной группы, но где все вместе могут комфортно пользоваться всем спектром услуг, будь то посещение выставки или, к примеру, нашего инклюзивного пикника.
Посетители музея-заповедника «Царицыно». Фото: Авилов Александр / АГН "Москва"Учитывать все тонкости и нюансы без погружения в тему бывает достаточно сложно, ведь у каждого гостя свои потребности. Именно поэтому мы стараемся сотрудничать с профессионалами, которые обучают персонал, рассказывают обо всех тонкостях и нюансах. Например, в этом году мы в рамках грантовой поддержки скооперировались с Благотворительным фондом социальной помощи и поддержки «Свет» и благодаря совместному проекту «Царицыно. Доступная история» провели серии лекций и мастер-классов для сотрудников, где они обучались русскому жестовому языку и узнали об особенностях коммуникации с глухими и слабослышащими людьми.
Инклюзия – это открытость, это общение. Работа с персоналом – один из важнейших компонентов истинной доступности музея. Благодаря фонду «Свет» наши сотрудники узнавали, к примеру, как важно при общении со слабослышащими людьми не закрывать лицо, чтобы собеседник мог читать по губам, если умеет. Или даже не улыбаться (вот это был сюрприз для многих: а оказалось, что активная мимика мешает слабослышащим людям распознавать, что вы говорите). Мы даже создали на сайте спецпроект, чтобы поделиться знаниями ещё и с посетителями: нам важно понимать, что и наша аудитория поддерживает ценности инклюзии. В любом случае такие тонкие детали может знать только профессионал, поэтому мы и уверены, что делать «доступные истории» очень важно именно в содружестве с узкими специалистами, с НКО, с профильными организациями».
Ещё больше заботы
Такой персонализированный подход с упором на взаимодействие с фондами, детально знающими потребности своих подопечных и готовыми консультировать музеи, действительно может помочь сделать выставки и экспозиции доступными не только на бумаге, но и на деле. В том числе с применением новейших технологий: недаром музеи стараются создавать видео и даже VR-контент. Это тоже часть работы, делающей коллекции и экскурсионные программы доступными. К тому же спрос на инклюзию есть как среди посетителей, так и среди самих организаций.
Хорошее тому доказательство – акция «Музей для всех!», прошедшая в конце 2022 года в рамках проекта «Инклюзивный музей» Российского комитета Международного совета музеев (ИКОМ России) при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Проект существует с 2017 года, когда в нём поучаствовало более 250 российских музеев и 13000 участников, в 2018 году стало уже 360 музеев и 16700 гостей, и хотя пандемия снизила статистику, она перевела акцию в онлайн-формат, что увеличило число участников до 2,5 млн.
Открытие первой в России выставки тактильных картин для слепых и слабовидящих людей «Видеть невидимое» в Итальянском дворике ГМИИ им. А.Пушкина, 2016 год. Фото: АГН "Москва"При этом всего по статистике в России на начало 2022 года, по данным Росстата и Пенсионного фонда, только зарегистрированных людей с инвалидностью разного типа было более 10,5 млн. Мы видим, насколько малый их процент охвачен музейными программами. Во многом это связано с тем, о чём рассказывал Илья, – о доступности лишь на бумаге. Нельзя не сказать и об отсутствии широкого распространения культуры инклюзивности в целом по стране. К сожалению, мнения из серии «Путь дома сидят» о людях с особыми потребностями не единичны. Но если музеи действительно смогут кооперироваться с профессионалами, чтобы изменить эту ситуацию, со временем всё может получиться. Сейчас самое время поверить в рождественское чудо.
