Сообщают, что в начале этого года новосибирские учёные поучаствовали в передовой разработке: сделали инновационное кадило, которое долго работает и не дымит. Предлагаю посмотреть на эту новость с определённой стороны: вот лежит кадило в лаборатории, мастерят его научные сотрудники; вот пришёл священник – оценить предмет, подержал его в руках; вот перевезли кадило в церковь – на испытания; вот внесли его в алтарь… В какой момент этот предмет стал священным? В какой момент уронить его на пол, положить вместе со вчерашними газетами было бы уже недостойным действием? Рассмотрение указанного сюжета далеко не так просто, как нам хотелось бы.
Кадило разработанное ученым из Института катализа им. Г.К. Борескова Сибирского отделения РАН Александром Куликовым. Фото: vk.com/bic_soranЧто вопрос этот не так прост для любого верующего, показал и недавний опыт пандемии: спор о том, например, является ли лжица священным («изъятым» из обычного порядка вещей) предметом или нет, дозволительно ли заменять её одноразовыми палочками или нет – всерьёз беспокоил как представителей церкви, так и их паству. А если обратить внимание на то, как быстро (стоило ослабнуть карантинным ограничениям) практика причастия вернулась на круги своя – всё с той же лжицей и чашей, – увидим, как много значат даже для современных христиан привычные в употреблении предметы.
Ох уж этот Восток
Начнём наше рассуждение с простого тезиса: идея священных вещей не является сугубо христианской. Данное понятие зародилось ещё в древнеримском праве и впервые встречается в Институциях Гая (Gai.2.2). Наряду с res religiosae священные вещи (в латинской канонической традиции – res sacrae) причислялись к объектам божественного права и включали в себя наиболее почитаемые и значимые для языческих ритуалов предметы. Много позже понятие было заимствовано христианскими законодателями для обозначения наиболее почитаемых предметов уже внутри Церкви. По мнению американского исследователя Мэри Фараг, первым следствием юридически-канонического определения res sacrae было то, что такие вещи были защищены Богом, то есть исключены из гражданского оборота и могли использоваться только в рамках религиозных практик. При этом если на Западе критерии священности довольно быстро были формализованы (об этом речь пойдёт дальше), то на Востоке отнесение той или иной вещи к разряду священных до сих пор вызывает бурные дискуссии. Например, не всегда возможно установить даже то, является ли вещь священной или просто святой. Говоря юридическим языком, на Востоке не только освящённое недвижимое (например, здание церкви) и движимое имущество считалось res sacrae, но и неосвящённое и даже «самодвижущееся» (как, например, рабы).
Как отмечает дореволюционный канонист А.С. Павлов, «вещь становится в тесном смысле слова священной через совершение над ней особого акта религиозного освящения или через само употребление её по назначению, вследствие чего она уже навсегда получает характер священной и изъемлется из обыкновенного гражданского оборота». В этой связи считается, что ключевым моментом в приобретении вещью статуса священной является её освящение. Однако – парадокс: до сих пор отсутствует единое мнение восточно-христианских канонистов по вопросу необходимости обряда освящения и даже самого порядка его проведения.
Освящение и установка колоколов храма. Фото: Кардашов Антон / АГН "Москва"Естественнее всего сказать, что священными вещами в православной практике (и каноническом праве) являются исключенные из гражданского оборота вещи, которые используются исключительно для богослужения. Однако уже греческий профессор П. Родопулос ощущает сложности с точной формулировкой того, что именно считать важным для богослужения, поэтому автор предлагает подразделить их на две группы. К первой он относит те из них, которые посвящены Богу посредством специальных обрядов, а в процессе их консекрации – т.е. чина освящения – используется святое миро (храмы, престол, антиминс и т.д.). Ко второй группе священных вещей профессор Родопулос причисляет «просто освящённые» предметы, которые становятся таковыми по причинам благословения или нахождения в святом храме (одеяния, книги и иконы и т.п.). Если вам кажется, что это различение и без того запутывает дело, заметим, что восточная каноническая традиция определения священных вещей в действительности гораздо сложнее.
Скажем, Н.С. Суворов писал, что «отдельные священные предметы в храме (кресты, иконы, сосуды), как видно из актов VII Вселенского собора, считались священными по самому их существу и назначению, не нуждаясь в особом обряде освящения, или особой молитве». При этом 31-е Апостольское правило посвящено как раз особому чину освящения, который происходит либо в присутствии, либо по благословению епископа. В итоге мы имеем очень разные практики освящения вещей в рамках православных церквей. Заметим в скобках, что достаточно изящное решение было найдено в каноническом праве западной церкви, где выработалась классификация, в которой существенное значение придано именно обряду освящения, в результате res sacrae, res benedictae и res ecclesiasticae – не одно и то же. Собственно священная вещь (res sacrae) там только та, что освящена епископом. Насколько это соответствует религиозному чувству верующих, останется за рамками рассмотрения данной статьи.
А что в канонах?
Помимо прочего, священные вещи, как правило, представляют собой утварь, используемую в таинстве Евхаристии. Она не всегда освящается в соответствии с 31-м Апостольским правилом. В силу этого некоторые исследователи отмечают, что священный характер этим вещам придаёт именно соприкосновение со Святыми Дарами. Но и здесь мнения исследователей расходятся. В частности, в своём комментарии к 73-му Апостольскому правилу священноисповедник Никодим (Милаш) говорит, что упоминаемые в этом правиле священные предметы предназначались для евхаристийной жертвы, были освящены и хранились всегда в самой церкви, в особо назначенном для них месте. О связи священных вещей и евхаристии может свидетельствовать 10-е правило Двукратного собора. В нём имеет место разделение церковной утвари на предметы, употребляемые в алтаре и вне алтаря. Первые, по мнению дореволюционного канониста П. Соколова, имели священный статус именно как сосуды для евхаристии. В то же время мы нигде не находим правил освящения этих сосудов…
Патриаршее служение в день памяти мученицы Татианы в домовом храме МГУ. Фото: Ведяшкин Сергей / АГН "Москва"О священных вещах существует несколько важных канонических постановлений. Прежде всего следует обратиться к 38-му Апостольскому правилу, согласно которому всё церковное имущество находится в ведении епископа. В 32-м правиле Шестого Константинопольского собора в качестве составляющей святых даров упоминается чаша. Седьмым правилом Никейского собора устанавливается почитание мощей и необходимость положения их при освящении алтаря. На наш взгляд, это правило является одним из наиболее важных из регулирующих правовой режим священных предметов, так как предусматривает особый статус святых мощей.
Уже упомянутое 10-е правило Двукратного Поместного собора называет некоторые священные вещи, как то: святая чаша, дискос, лжица, облачение трапезы, воздух, священные сосуды и одежды. При этом список священных предметов остаётся открытым и, заметим, изменчивым. В частности, до XII века лжица рассматривалась церковными деятелями как неоднозначное нововведение. Несмотря на то что в 861 году на Двукратном соборе лжица будет названа священным предметом, её еще долгое время будут исключать из перечня священных вещей (вспомним, например, «Сказание о Церкви и рассмотрение таинств» византийского патриарха VIII века Германа I, где в сорока параграфах автором описывается всё многообразие церковных предметов, за исключением лжицы).
При обращении к Номоканону в 14 титулах можно найти подтверждение вышесказанных выводов дореволюционных канонистов. В Третьем тексте Второго Титула говорится, что священной вещью является лишь та, которая «посвящена публично (от лица государства)». Таким образом, составитель Номоканона разделяет религиозные вещи на переданные церкви (де-факто – публичные) и находящиеся в частной собственности (например, частные молельные дома и часовни). Последние священными не являются. Также автором Номоканона отдельно оговаривается, что для того, чтобы вещь стала священной в юридическом смысле слова, необходимо отдельное распоряжение императора. Необходимость совершения религиозных обрядов над вещью, в соответствии с Институциями Юстиниана, указывается только во вторую очередь – вот ещё одно наглядное подтверждение мысли о том, что освящение понималось в разные эпохи совершенно по-разному.
Не священная, но святая!
Заметим, что в своём комментарии к фрагменту Номоканона Фёдор Вальсамон выражает приведённую мысль ещё более обтекаемо и ещё больше усложняет наше представление о том, как и что нужно или не нужно освящать: «(священная вещь, устроенная без ведома иереев), хотя и не называется вещью священной, но (всё-таки) есть святая». Не священная, но святая! Как отмечает Пл. Соколов, в данном случае видно, что комментирующий в XII веке этот текст Вальсамон уже слабо понимает разницу между просто освящённой вещью и священной. Тем не менее важен юридический анализ комментатора: священная вещь выбывает из обычного гражданского оборота лишь с момента посвящения или консекрации, как если бы она была уничтожена. В то же время вещь может вернуться в гражданский оборот после прекращения «режима священности», то есть использования её не по назначению, например, если сосуд для Евхаристии продавался для выкупа пленных. Золотая чаша переставала быть религиозной вещью, то есть больше не считалась ни священной, ни святой (если исходить из необходимости освящения священных вещей епископом). Теперь это было лишь золотое изделие для продажи и могло быть оценено или переплавлено.
Пасхальное богослужение в храме Христа Спасителя. Фото: Авилов Александр / АГН "Москва"При этом священность вещи прекращалась именно авторитетным церковным решением (епископа, как правило). Само по себе разрушение вещи не означает потерю ею своего священного значения: достаточно вспомнить о распространении правовой охраны даже на расплавленные богослужебные сосуды. Если, например, украденное церковное золото обнаруживалось, оно возвращалось в храм, а из переплавленных слитков снова изготавливались святые чаши, не требовавшие повторного освящения.
Этот сюжет может быть для нас особенно интересен при решении вопроса об изъятых в начале прошлого столетия церковных ценностях в России. Понятно, что описанное выше регулирование (касающееся сохранения священности у уничтоженного предмета) было свойственно исключительно византийскому праву, в котором религиозные и церковные нормы рассматривались как неотъемлемая часть всей правовой системы. В нашем случае всё окажется куда сложнее и запутаннее: длительное неиспользование вещей по назначению, с точки зрения современных канонистов, говорит о необходимости их повторного освящения. С другой стороны, ведь и не было авторитетного голоса церкви, прекращавшего священность отнятых предметов. И ведь бывают предметы пусть не священные, но святые… Остаётся только удивляться, как у новосибирских учёных хватило дерзновения и поднялась рука – изобретать кадило.
