Я расскажу о четырёх мирных людях дымящейся донецкой земли, четырёх мужчинах. Объединяет их общее дело, общие… не знаю, как вернее сказать: профессия, служение, призвание? Они священники Украинской православной церкви, чьи приходы находятся на территории ЛДНР. Я не смогу сейчас назвать их имена и места, где они живут и служат, поскольку это может быть опасно для них. Но за всё написанное здесь я ручаюсь: это я слышал своими ушами и видел своими глазами. То есть это было две пары глаз и две – ушей, мои и моего брата Андрея.
Четыреста буханок
Отец Николай встретил нас на своей легковушке-универсале. Все сиденья из неё вынуты, чтобы возить хлеб и гуманитарку, но ради нас одно он поставил обратно. Отец Николай – украинец, хорошо знает украинский – пишет и говорит на нём, но русский считает родным. Когда в 2014-м в городке шли танковые бои, в его храме и приходском доме несколько месяцев укрывались около четырёхсот (!) человек. Находящаяся неподалеку церковь поменьше приютила тогда около сотни горожан, и ещё 50 человек пережидали лихолетье в церквушке площадью около 30 квадратных метров.
Тогда он и снял сиденья со своей машины. «Говорю как эксперт: сюда, если все кресла убрать и хорошо укладывать, входит ровно 400 буханок, – улыбается священник. – Это как чудо, чтобы на всех хватало. Во все храмы мы привозили и воду, и еду, и лекарства».
В городке его знают все – верующие и атеисты. Отец Николай помогает людям. Он настоящий человек дела. Я был удивлён, что у него нет и никогда не было другой профессии и работы. После многолетних обсуждений проблемы «выгорания священников» его слова звучат необычно: «Что ни делаю в церкви – меня всё вдохновляет: молитва, стройка, общение с людьми, хозяйство – любое дело». Лаконичный, расчётливый, старающийся, чтобы его речь была точной и ясной, и сам себя иногда поправляющий через несколько минут после сказанного. «Я сказал, что много военных из местных частей перешли на сторону РФ. Примерно 90–95%, чтоб вы понимали».
Многие наши разговоры проходят в дороге – то за лекарствами для больных, то за электроплитками, чайниками, фонариками для тех, чьи дома разрушены снарядами и ракетами ВСУ. Дорога часто разбита обстрелами, и рулить надо внимательно. На любые наши вопросы священник не достаёт заготовленных ответов, а каждый раз делает паузу, чуть задумывается.
– Отец Николай, говорят, что на войне неверующих нет. Насколько за время военных действий здесь, в прифронтовой полосе, на ваш взгляд, прибавилось христиан?
– Ну я так вам скажу, – лицо собеседника застывает на несколько секунд. – Есть неверующие, и много. Людей на приходах не прибавилось ни после 2014–2015 годов, ни после 24 февраля. Кто ходил, молился – тот и ходит.
В зоне СВО я увидел, что военная трагедия изменила здесь качество некоторых приходов. У отца Николая не много так называемых «sunday christians» – «христиан выходного дня», которые приходят только на воскресную молитву. В храме и приходском доме до позднего вечера много людей, всё по-семейному, каждый знает своё место, утро всегда начинается с богослужения. Одна прихожанка молится непрестанно – я видел это пять дней; то есть она, конечно, уходила куда-то, потом появлялась опять и продолжала молиться. Молебен и панихиду многие знают наизусть – такие времена.
Фото: Олег Глаголев/СТОЛПрихожане живут бедно и очень бедно, но все несут в храм какое-то угощение из дома, чтобы поделиться со священниками и друг с другом. Когда мы уезжали, одна прихожанка, Наташа, у которой два года назад погибли и муж, и сын, купила и принесла в храм копчёную красную рыбу, чтобы нас порадовать на дорожку. Как тут не вспомнить лепту евангельской вдовы, приносящей в сокровищницу храма всё, что у неё есть.
Помогают не только своим прихожанам и не только православным, может, потому что городок небольшой, все – свои. Мы возили в общежития помощь людям, чьи дома разрушены артобстрелами; молодой женщине, которую, по рассказу отца Николая, «обрюхатил солдат»; мужику, брошенному женой вместе с детьми, один из которых инвалид, – в село, находящееся рядом с постоянно обстреливаемым шоссе. Однажды при нас в храм забежал молодой высокий парень – зарядить какой-то медицинский прибор, помогающий ему дышать. Но после разбитой ракетой электростанции света не было и в храме. «Подожди, – сказал ему настоятель и через десять минут принёс большой аккумулятор-бесперебойник, поддерживавший циркуляцию воды в отопительной системе храма. – Возьми, на сколько-то хватит, а там, глядишь, дадут электричество».
– Полгода назад его, инвалида, мобилизовали, и вот недавно вернулся комиссованный, – рассказывает отец Николай. – С такой болезнью не на всякую работу-то устроишься, куда ему ещё воевать…
Хочу вернуться туда с папой
– Познакомлю вас с отцом Семёном, он уже дважды дома лишился за последний год, – говорит отец Николай, приглашая занять места в своём авто. – Один из лучших наших священников, сами увидите.
Мы приезжаем во двор хрущёвки, тут нас встречает молодой невысокий энергичный священник и ведёт в гости. Там с женой Марией они часа два рассказывают нам свою историю. Перед началом беседы отец Николай обращается к хозяину:
– Мне рассказывали, отец Семён, что когда несколько лет назад владыка назначил тебя в село, которое постоянно под обстрелами было, ты приехал и сказал: я к вам навсегда. Легенда?
– Так и сказал. Но вышло иначе.
Фото: Олег Глаголев/СТОЛВ селе, стоящем прямо на линии соприкосновения, он с семьёй устроился в саманном обложенном кирпичом доме. Там они оборудовали себе комнату для ночлегов и пережидания обстрелов. Окна плотно заткнули мешками с песком, защищая помещение от осколков, поставили кровать за большой русской печкой, на которой спали все вместе с четырьмя маленькими детьми. По дому несколько раз прилетали осколки (это, конечно, не прямое попадание, но то, что смертельно опасно и чревато пожаром и большими разрушениями), но ни отец Семён, ни его жена покидать села и храма не собирались. До одной пятницы, когда снаряд разорвался совсем близко и осколки в очередной раз влетели в дом. Маша сказала тогда мужу: «Пора уезжать».
– Дело же не только в ежедневных обстрелах, от которых 90% домов разрушены или сильно посечены, – рассказывает жена священника. – Света нет, хлеб, воду, продукты – всё завозят, но ещё и очень опасно ходить по улицам. Бьют кассетными снарядами и рассыпают мины-лепестки. Дети, чтобы не опасно было ходить, кидают в них камнями из-за угла дома, пережидают взрыв, а потом идут дальше.
– Но настоящая беда, когда эти лепестки во время обстрелов, особенно летом, застревают на деревьях в листве и могут падать потом от ветра и взрываться; может покалечить, а может и убить, – продолжает отец Семён. – Тогда в пятницу после прилёта в наш дом я сказал матушке: «Давай ещё помолимся до воскресенья, а там послужим литургию, всех причастим, поговорим с людьми и примем решение, как жить дальше».
Под утро в воскресенье во время обстрела их дом загорелся от попавших осколков, все выбежали на улицу, захватив первое, что попало под руку, сели в машину и поехали в храм. Грохот не умолкал, но привычная ко всему оставшаяся горстка прихожан пришла на молитву.
Фото: Олег Глаголев/СТОЛ– Литургию служили под обстрелом, я сокращал как мог: убрал «часы», ектенью об оглашаемых, – отец Семён ненадолго умолкает, и в тишине я смотрю на Марию и одну из его дочерей (они замерли, заново переживая это происшествие). – В сторону России мы уехать не можем: там дорога в большой низине, которая простреливается постоянно. Бьют по любой машине – грузовой, легковой, военной, гражданской. Однажды у нашего прихожанина мама умерла в соседней деревне, её видно от нас с пригорка, но пришлось добираться сутки в объезд. Понимая, что выехать из села в российскую сторону по этой дороге, да ещё во время боя, не получится, я побежал к украинскому блокпосту: там знакомый офицер из Харькова. Он сказал, что даёт 20 минут, чтобы мы подходили без машины, он пропустит нас с семьёй. Тут же при мне по рации передал, чтобы 20 минут не стреляли. Так мы бегом и перебежали, бросив свою почти новую машину и почти все вещи. Проехали через Украину до Мариуполя, где как раз шли последние бои, и там снова перебрались на российскую сторону ЛДНР. Тут нам дали квартиру, я начал служить, но неделю назад прилёт – и наше новое жильё сгорело. И в храм, куда меня здесь было назначили, за последние три месяца четыре прямых попадания. До последних двух на позапрошлой неделе (это были ракеты) мы собрались с местными прихожанами, расчистили завалы, и, хоть купол был пробит, мы рассчитали, как всё устроим для богослужений. Теперь, пока стреляют, нет шансов там молиться.
– Наши девочки теперь навсегда дети войны, любой хлопок для них взрыв, – говорит Мария. – Этот город в сорока километрах от линии соприкосновения, и хотя сюда тоже хоть раз в три дня да прилетает, люди живут как в мирное время. Недавно идём с дочкой по центру, и как раз стали бить то ли 155-е, то ли 152-е (виды крупнокалиберных снарядов. – «С»). Мы бросились под стелу памятника и залегли, а местные как шли, так и идут. Дочь страшно удивилась, что люди так беспечны, не понимают опасности. А вчера она же мне говорит: «Знаешь, мам, если папа в ту деревню поедет, где наш дом сгорел, я тоже с ним хочу».
Как ты сюда попал
Особая история, когда священник ходит через линию соприкосновения, потому что у него приход и на одной стороне, и на другой. Так было у отца Сергия с 2014 года. На границе он договорился с военными обеих сторон и круглый год ездил на велосипеде через ничейный лес. До прошлого лета.
– Так просто пропускали без вопросов и осмотра?
– А что тут такого? – недоумевает отец Сергий. – Жена с детьми у меня на этой стороне, а большинство прихожан – на той. Так часто бывает, особенно когда линия фронта идёт по селу. Меня все знают – какая от меня угроза? Я, конечно, чувствовал, что скоро это должно закончиться.
Однажды ранним утром по привычной тропинке на велосипеде отец Сергий мчался в храм, на украинском блокпосту навстречу ему выходит военный и застывает в изумлении: «Вы как тут оказались?» – «Как обычно – через лес по короткой дороге». – «Не может быть! Мы её вчера вечером плотно заминировали…»
Фото: Олег Глаголев/СТОЛ– Как же вы вернулись?
– В объезд, через Украину. Теперь на украинский приход не могу приезжать, а недавно прислали привет с той стороны. Во двор нашего храма здесь метнули гранату с коптера. Такого ещё не бывало.
– Вы думаете, это какая-то месть вам за переезд?
– Я так не думаю, конечно. Зачем мне мстить, я всегда здесь жил, я и украинский-то почти не знаю. Но это очень странно, потому что адресный удар. Пугают? Просто так коптер же не полетит. Это странно и потому, что мы здесь не транслируем пророссийскую или проукраинскую позицию – мы молимся Богу и стараемся поддерживать людей в это трудное время.
Привет от «Ноны»
С отцом Александром мы знакомимся в совсем крохотном деревянном храме на краю посёлка, находящегося километрах в пяти от окопов. Артиллерия здесь тоже ежедневно бьёт по жилому сектору, и хотя храм сильно на отшибе, и по нему прилетает. Отец Александр сам служит в городе, но приезжает сюда дважды в неделю. Сажает к себе в минивэн хор и гонит по самому опасному шоссе, от его города до этого храма ехать минут сорок – экономит время. По более безопасной дороге это часа два с половиной.
– Вот он посмотрит новости в Телеграме, вроде сегодня тихо, – рассказывает отец Николай, – и едет по этой дороге, где каждый день обстрелы. (Действительно, на следующий день на этой дороге сильно посекло осколками машину мужа прихожанки из храма отца Николая, сам водитель остался цел, только осколки стекла поранили лицо и руки.) Как будто можно понять, будут стрелять, когда он всё-таки поедет, или нет. Но в объезд, если считать в обе стороны, лишних четыре часа, а сколько бензина дополнительно! Пока, к счастью, проносило.
Отец Александр встречает нас у храма, мы знакомимся, и он показывает нам на разбитые квадратные бетонные плиты у храмового крыльца.
– Два дня назад шарахнуло, через пятнадцать минут после нашего отъезда.
Пока мы разговариваем, вокруг грохочет артиллерия. Священник между делом комментирует по слуху, где работает «Град», где 155-ая, а где «Василёк» (вид гранатомёта – «С») полетел. Матушка нервничает, она предлагает зайти в храм, всё-таки там безопаснее. Внутри батюшка показывает следы других прилётов – дырку от маленького осколка в лампадке и глубоко засевший в бревне металлический крупный круглый фрагмент какого-то поражающего элемента.
Фото: Олег Глаголев/СТОЛ– Это, кажется, из «Ноны» били, – говорит отец Александр.
– Вы с таким риском для жизни сюда приезжаете. Какой приход у этого небольшого храма?
– Если вы про местных спрашиваете, то местные вообще не приходят давно. Все прихожане уехали.
– Зачем же вы приезжаете? Разве нельзя дома помолиться, где всё же спокойнее?
– Я считаю, что раз тут молитву затеплили в своё время, то надо её поддерживать сколько есть сил.
