Прежде всего, находящийся недалеко от Сахалина город был достаточно замкнутым поселением: навигация работала 2–4 месяца в году, в остальное время город жил без внешних воздействий. Советская власть воцарилась в замкнутом пространстве, пройдя все необходимые фазы развития – как в лабораторных условиях.
Исходный город при этом был образцово либертарианским. На момент воцарения большевиков на 15 000 населения в городе проживал один коммунист. Красные захватили только в банке 50 пудов чистого золота: едва ли возможно себе представить такой объём золота в любом городе современной России сопоставимого масштаба.
Образцовые красные пришли в город образцово буржуазный – и устроили образцовую власть.
Ещё для сопоставления: в городе 9/10 крыш были железными, после своего прихода японцам пришлось строить огромные складские помещения, чтобы поместить там всё собранное железо. Столь же массовое распространение железных крыш в России началось хорошо если лет 10 назад, при том что за сотню лет технического прогресса стоимость железной крыши должна была бы упасть в удельных числах.
Вождь красных Тряпицын не был формально коммунистом – и это подчёркивает образцовость истории, потому что воплотился именно социальный паттерн новой силы, пришедшей править Россией, а не партийный шаблон. Похожее говорят о бароне Унгерне: будучи белым с довольно странным мировоззрением, социально и методически это образцовый красный командир.
Причины падения города
От силы две тысячи красных без боя взяли город, где жило по меньшей мере пять тысяч дееспособных русских мужчин. Почему так сложилось – тоже образцовая история.
Если абстрагироваться от конкретных причин: военные неудачи, прямое приказание японского командования из Владивостока местному японскому гарнизону принять красных, – можно выделить прежде всего социальную нечуткость жителей города. Незадолго до падения они выслали из города массу рабочих, среди которых находились смутьяны, вместо того чтобы говорить с ними и убеждать в том, что поддержка красных не принесёт ничего хорошего.
Горожане не могли найти общего языка с крестьянами – «переселенцами из хохлов», которые в массе своей тоже поддержали красных. При этом, казалось бы, способность договориться и понять друг друга заложена по умолчанию в замкнутых поселениях, однако договориться не удалось.
Ещё один маркер социальной нечуткости – поведение солдат, которые часто переходили на сторону красных, не понимая последствий своего поступка. Можно всё это списать на то, что николаевцы не знали, что представляет собой советская власть, но гражданская война была уже на исходе, и узнать о большевиках в целом было откуда.
Вторая причина легкой сдачи города со стороны населения – абсолютная расслабленность. При подходе красных к городу объявление о формировании добровольной дружины собрало всего 25 человек, остальные жили обычной жизнью, как большая часть русских офицеров в Киеве Скоропадского.
Павел Скоропадский. Фото: общественное достояниеОдин из выживших очевидцев описывает, как проходили той зимой праздные вечера в Николаевске: за картами, с хорошим алкоголем. При этом люди в городе жили преимущественно тёртые: как правило, жители города в первом поколении, приехавшие за золотом, подчас имевшие и криминальный, каторжный бэкграунд. Однако способность успешно двигаться трудом и разумным риском никак не помогла подготовиться к отпору красным.
Наконец, важным маркером расслабленности горожан можно назвать панику, которая поднялась в городе после его обстрела артиллерийской батареей. Обстрел никого не убил, но испугавшиеся люди поддержали решение японцев впустить красных. И это после большой войны, захватившей огромные массы народа, и на сходе войны гражданской, показавшей совершенно ясные примеры расправ представителей одного лагеря над представителями других.
Большевики взяли город на воле и характере: приказания брать город у них не было, но солдаты-перебежчики, воля к мобилизации рабочих и китайцев и военные успехи внушили тряпицынцам, что можно идти дальше. За исключением полковника Вица и позднее выступивших японцев, практически никто не противопоставил красным соответствующей крепости воли.
Черты красной политии: бюрократия и всеобщая занятость
Не будучи формально коммунистом, Тряпицын воплотил в полноте ленинское ноу-хау: полная монополия власти в руках одной силы. Это выразилось прежде всего в формировании «исполнительной»: в исполком были «избраны» практически исключительно чужаки, пришедшие с Тряпицыным, и объём полномочий в их руках был маленьким: по сути, они лишь оформляли решения близкого круга Тряпицына.
Власть быстро была забюрократизирована, причём сама эта бюрократичность выступала инструментом власти: нужные «узкому кругу» решения проводились быстро, ненужные проводились очень медленно. В частности, выжившие очевидцы отмечали, что тряпицынцы упорно затягивали введение уголовного судопроизводства – возможно, потому, что под него теоретически могли бы попасть многие партизаны.
Важнейшим выражением красной власти стало социальное структурирование в городе. Прежде всего власть очень быстро перешла фактически к олигархии в лице тряпицынского круга: на Большой земле этот процесс оформился только к 1960-м, хотя также был неизбежен в силу известного закона Михельса.
Яков Тряпицын. Фото: общественное достояниеБольшевики стремились навязать городу всеобщую занятость: каждый должен был работать в том или ином комиссариате, причём фокус делался чисто на факте занятости, а не на продуктивности или осмысленности работы. В конечно счёте в мае это превратилось уже в голое принуждение людей к общественным работам, призванным затормозить проход японцев в город.
Стратоцид и национальная политика красных
Далее, тряпицынцы принесли городу жесточайшее социальное ранжирование. Вслед за узким кругом шёл партизанский «бомонд», щеголявший на театральных представлениях в драгоценностях и одежде, отнятых у зажиточных жителей города (а зажиточными были до красных почти все). За бомондом шла обычная партизанская масса, не имеющая неприкосновенности своей жизни, но имеющая полную возможность грабить и убивать. Потом шли рабочие и в конце – истребляемая буржуазия.
Это важнейшая черта «красной политии»: социальное ранжирование принимает вид стратоцида. Сначала уничтожаются буржуазные «гады», постепенно уничтожается интеллигенция, попозже уничтожаются «японские гады» (всё японское население города), потом в параллель с уничтожением горожан приходит время и соратников Тряпицына, как-то заслуживших его немилость, и широкого круга симпатизантов «заговорщика» в лице Будрина.
Со всем этим комплексом ранжирования «власть» справлялась при помощи интеллигенции: люди считали население, считали ресурсы, через интеллигенцию и проводилась власть большевиков даже в небольшом городе. Расстрелы шли сначала по спискам, составленным партизанами до входа в город, а потом уже по широкой базе данных, подготовленной интеллигенцией, которую тоже вполне активно уничтожали. В частности, все жители города были организованы в профсоюзы, и руководство профсоюзов составляло списки участников, которые потом выступали базой данных для новых и новых расстрелов.
Ещё одна черта социального ранжирования: статус иноземцев был выше, чем местных жителей. Лавки и предприятия местных жителей просто национализировали, а вот китайские лавки выкупили за 9 пудов золота. Да, это было вызвано опасениями осложнений в отношениях с Китаем, но тут важен сам социальный факт. Вспомним: поворот сибирских рек на юг, который в СССР предполагалось совершить серией ядерных взрывов, не был реализован прежде всего из-за опасения, что радиоактивное облако от этих взрывов вызовет осложнения в международных отношениях…
В целом красные проявляют чуткость в национальном вопросе. С китайцами Тряпицын выдерживал дружественный нейтралитет, при том что простых китайцев вызывал воевать за деньги, снабжение и долю от награбленного. Правда, обманул – и потом китайский консул был вынужден удерживать китайских солдат от выступления. Первая параллель здесь – с американскими и европейскими рабочими, которые приехали чуть позже в Кузбасс строить коммуну. Они хорошо организовались, хорошо и плотно работали, но им не платили денег. Такая большевистская хитрость, невиданное ноу-хау: уголь брать, деньги не давать.
Корейцев большевики стремились привлечь лозунгами об освобождении Кореи от японских захватчиков и частично в этом преуспели.
Наконец, японцы сразу были обозначены как потенциальные враги. После японского выступления были убиты не только комбатанты, но и всё японское население города: почему-то этот народ оказался максимально ненавистен красным.
Руководство Сахалинской области и Николаевским округом (фронтом) в апреле 1920 г. Фото: общественное достояниеСледующая черта красной политии – отсутствие ответственности. Столкнувшись с грабежом или насилием, которые не были прямо предписаны Тряпицыным, человек не знал, куда вообще обратиться. В лучшем случае он искал знакомого партизана, в самом лучшем случае мог добраться с жалобами до партнёрши Тряпицына Нины Кияшко, но институтов, которые хоть как-то следили бы за ответственностью власти, не существовало.
Можно сказать, что позднее в СССР такие институты появлялись – партийная конференция или какие-нибудь бюро парткомов. Однако уже одно «хлопковое дело» ясно показывает, что эти институты контроля работали тем слабее, чем выше оказывались этажи власти.
В целом мы подходим здесь к мысли, что ответственность власти связана с тем, как понимается в политической системе «общее благо». Для красной политии «общее благо» суть исключительно благо партийной олигархии. Попытка трактовать этот концепт иначе воспринимается как прямая угроза власти.
Собственность и деньги в руках красных
Невозможно описать красную политию без рассмотрения её отношения к собственности. Здесь мы видим канон: придя в город, партизаны начали активное изъятие всех «излишков», благодаря чему в рабочих кабинетах пропали даже перья, а вот партизаны ходили в костюмах из дорогой ткани и как минимум с серебряными портсигарами.
При этом большевики оказались неспособны эффективно распоряжаться изъятой собственностью. Они не смогли, например, организовать работу лесопилки, не смогли организовать вылов рыбы. Максимум развития мысли о распоряжении изъятым – идея послать человека с 40 пудами золота во Владивосток, чтобы тот обменял золото на необходимые товары.
Обязательное устройство людей в профсоюзы, обязательная занятость, разумеется, не вели к росту благосостояния – работающим выдавался постоянно скудеющий паёк. Здесь мы видим прототип «работающей бедности» – ключевого феномена советской и постсоветской политии. В дальнейшем потенциальный рост благосостояния людей криминализировался или пресекался вручную: например, колхозы, которые в 1970-х в порядке эксперимента перешли на хозрасёт, были распущены, а артель «Печора» Вадима Туманова всё время своего существования подвергалась нападкам в прессе и в итоге тоже была уничтожена. Человек в красной политии может зарабатывать лишь столько, сколько ему скажут, и работой, какую ему покажут. Остальное – отклонения от нормы, в том числе минимально приличный уровень жизни: если, конечно, речь не идёт о представителях партийной олигархии.
Ещё одна черта красной политии – специфическое отношение к «их» деньгам.
Читая воспоминания жителей города, можно увидеть, что люди привыкли и к мультивалютности, и к постоянным покупкам акций и паёв: николаевцы были просвещёнными в отношении финансов. Гражданская война привела к росту этой мультивалютной грамотности, толерантности к новым деньгам. За три года на Дальнем Востоке появилось более тысячи «бонов» – обменных средств, принимаемых как деньги. В самом Николаевске были популярны «николаевичи» – талоны местного капиталиста Петра Николаевича Симады, на которые можно было покупать товары в его магазинах.
Петр Симада. Фото: общественное достояниеОднако при всех эти вводных «тряпицынские деньги» с самого начала не пошли в дело. Тряпицын попытался изъять денежную массу, вместо неё дав людям «свои» купоны, но тряпицынские деньги практически не ходили среди людей, потому что изначально в них не видели ценности.
Это вполне соответствует последующей практике красных: деньги как деньги для них не существовали, но существовали как инструмент изъятия накоплений. Это касается и принуждения к покупке государственных облигаций, которые почти никогда не превращались обратно в рубли, и денежной реформы 1960–1961 годов, которая проходила параллельно с уничтожением промысловых кооперативов и была, в сущности, кампанией по изъятию ликвидной денежной массы в пользу государства. Наверное, это же можно сказать и о павловской денежной реформе.
Наконец, интересен тут подход к изъятию собственности. Изымая предприятия, большевики под страхом расстрела оставляли вчерашних собственников управленцами на этих предприятиях – даже если владелец этот был, например, гражданином США. Иными словами, красные стремились сохранить рабочую конструкцию, сменив форму собственности, но очевидно, что это стремление тоже кончилось крахом.
Духовное содержание красной политии
Теперь посмотрим, какие духовные свойства красных проявлены николаевской историей. Прежде всего это тяга к уничтожению и убийствам. Если читать протоколы допросов основных функционеров тряпицынщины, можно увидеть, что каждый конкретный человек в убийствах был «не виноват»: одному только приказывали, а он пытался кому-то помочь, другой не отдавал приказов делать что-то плохое… Если на минуту представить, что эта картина – не просто попытки людей избежать ответственности за свои деяния, а убедительный слепок мировоззрений, получится, что в целом красная полития двигается за счёт кровожадности, духа насилия, который водит всеми ключевыми участниками действия. В этом плане характерна следующая цепочка. Большевики смогли взять город, потому что начали его обстреливать. Обстреливать город они смогли, потому что захватили пушки в крепости Чныррах. Пушки эти оставили японцы, потому что к пушкам не было замков. Замки спрятал ещё до их прихода местный крестьянин-артиллерист. Именно этот крестьянин погиб, когда Тряпицын «раскрывал заговор» артиллеристов, недовольных постоянными расстрелами и в целом характером тряпицынского властвования… Итог: смерть ждёт не только любого «врага» красной власти, но и любого, кто хоть как-то её поддерживает.
Далее, красные тянутся к развлечениям. В захваченном Николаевске активно шла театральная жизнь, билеты в театр жителям раздавали бесплатно. Партизаны были охочи до театрального действа, хотя и вели себя на представлениях исключительно грубо. Характерно, что культурной жизнью в Николаевске заведовала Нина Кияшко, партнёр и секретарь Тряпицына, человек, которого чуть позже называли «светочем» тряпицынского царства.
Крайний материализм, порабощённость материи: это проявилось прежде всего к неуёмной тяге партизан одеваться в «буржуйскую» одежду и забирать себе даже вещи, которыми партизаны не умели пользоваться, стремлении взять как можно больше золота.
Наконец, ключевое свойство красных – патологическая тяга ко лжи. Договор с японцами, позволивший тряпицынцам войти в город, последние начали нарушать в первый же день своего владычества, не обращая внимания на постоянные протесты со стороны японцев.
Объяснение случившегося 11–13 марта – выступления японцев и его подавления – выглядит совершенно дикой и малоосмысленной ложью, которая будто бы имела целью не столько попытку оправдаться, сколько просто наговорить как можно больше небылиц исключительно из спортивного интереса.
Ложью и лицемерием пропитан и приговор Тряпицыну: с одной стороны, он обвиняется в том, что «окружил себя преступным элементом» и стал «диктатором». В то же время само красное руководство в своё время давало ему всё больше полномочий и опиралось на тот же самый преступный элемент. Кроме того, Тряпицын обвинялся в уничтожении мирного населения, при том что его действия по уничтожению «врага» считались правильными. Но – заметим – чёткой границы между мирным населением и «гадами» не было, и именно в Николаевске она практически отсутствовала…
Интересны в этом плане и позднейшие попытки апологии Тряпицына: он, мол, был и оболган, и сжёг город, только чтобы японцы не смогли поставить там верфь… Но японцы достаточно быстро поставили на руинах города все необходимые постройки, а благодаря «николаевскому инциденту» властвовали на всём Сахалине до 1925 года: после случившегося мало кто на международной арене мог обвинять их в том, что они берут ношу себе не по чину.
Итоги правления
Общие итоги николаевской трагедии для России таковы: красная власть закончилась полным уничтожением локации, в которой эта власть воцарилась.
Далее, это уничтожение сильно ударило по позициям «большого государства в северной Евразии» в принципе – назовём мы его исторической Россией или как-то иначе. Сам буфер в виде Дальневосточной республики красным пришлось создавать во многом вследствие николаевских событий, появление этого квазигосударственного образования стало актом, грубо говоря, дальневосточного Бреста: буферный статус ДВР давал японцам в числе прочего надежду на взятие контроля над этими территориями. Таким образом, красная власть оказалась деструктивной именно с государственной точки зрения.
Наконец, социальное следствие. Возрождённый Николаевск стал одним из сотен полудепрессивных зауральских городков с «обычной» промышленностью и обычным для бедной по сравнению с иными республиками РСФСР уровнем благосостояния. На эту вечную провинциальность и бедность был разменян другой вариант «русского дома» – вариант либертарианского рая, богатого города и кузницы деловых кадров. Сетования на то, что у русских отшибли тягу к предпринимательству, опираются в своей исторической части в том числе и на николаевскую историю: людей селф-мейд, рискнувших и тяжёлым трудом заработавших благосостояние, готовых к деловой инициативе, истребили в сущности за эти самые качества, давшие им хороший потенциал для старта.
Уроки николаевской трагедии
Первый урок: в обществе исключительно важен диалог между его частями, который, в свою очередь, связан и с некоторым уровнем социальной однородности. Все части общества должны иметь возможность договориться друг с другом, обсуждать пусть и конфликтные вопросы, но стараясь обеспечить некоторую цельность, позволяющую крепко стоять против чужих.
Второй урок: для выживания общества и государства исключительно важно не давать монополии тому, кого принято называть «властью». Всегда должны сохраняться относительно независимые центры власти/свободы, способные хотя бы словом ограничивать потенциальный произвол сообщества людей, взявших в руки институты власти. При этом каждому из этих субъектов важно иметь нацеленность на «общее благо», вокруг которого и строится упомянутый выше диалог в обществе.
Наконец, главный урок – духовная и нравственная жизнь теснейшим образом связана с независимостью народа и его политической жизнью. В конце 1980-х можно было услышать, в том числе от писателей-деревенщиков, что «большевики развратили народ», испортили его. Сегодня нередки сетования, что нынешняя власть «оскотинивает» своих граждан. И все эти конструкции выглядели бы логично, если бы не один вопрос: каков, собственно, нравственный характер народа, который так легко развратить и подмять под себя?
Нравственная жизнь теснейшим образом завязана на духовную. А духовная жизнь – это жизнь исключительной свободы, чистоты свободного волеизъявления человека. Человек сам определяет, какими духами и силами ему вдохновляться, руководиться. Человек, привыкший к духовной жизни, имеет и развитую нравственность – пусть она может и не нравиться внешнему наблюдателю. Нравственность народа, таким образом, вытекает из суммы духовной жизни составляющих его людей – и народ с живой духовной жизнью, развитой нравственностью, таким образом, онтологически свободен и независим. Такому народу невозможно навязать разврат, тягу к террору и разбою, потому что он имеет своё нравственное восприятие всех этих явлений и – как следствие – волю противостоять им вместе. Николаевская трагедия, на наш взгляд, помимо всех рациональных, политических и военных причин, имела и свои духовные истоки – в расслабленном, несобранном состоянии населявших город русских людей. Соответственно, истоком благополучного будущего русских стоит видеть развитую традицию духовной и нравственной жизни – способность не принимать зло как руководящий принцип и не давать ему действовать в пространстве собственной жизни.
