Школьники-мигранты: все равны, но кто-то кривее?

С чем связана инициатива главы Совета по правам человека при президенте РФ Валерия Фадеева о недопуске детей-мигрантов к занятиям? 

Фото: Светлана Привалова / Коммерсантъ

Фото: Светлана Привалова / Коммерсантъ

С необычной инициативой выступил глава Совета по правам человека при Президенте РФ Валерий Фадеев. Он предложил не пускать детей мигрантов в наши школы, пока те не выучат русский язык. С языком, правда, он обещает помочь, сулит бесплатные курсы. Удивительно! Не одно десятилетие в России говорят о проблеме обучения детей-инофонов, а ларчик-то, оказывается, вот как просто открывается. Или все же не открывается?

Вообще, чтобы понять всю нетривиальность подхода СПЧ к феномену, нужно понимать, какие уже существует в мире модели обучения детей, не говорящих на языке страны пребывания. Принято выделять две системы: французскую и голландскую. Первая предполагает создание отдельной среды для обучения мигрантов, то есть специальные школы. В этих специальных школах работают учителя соответствующей квалификации. И подразумевается, что эту квалификацию они получили не на коротких онлайн-курсах, а в университете, причём добровольно. Такая схема – вполне рабочий вариант: создать особые условия в определённом образовательном пространстве всегда проще и дешевле. Есть, конечно, и недостатки. При удачно скомпенсированных в таких школах языковых дефицитах социальная интеграция учеников в новое общество, как это ни парадоксально, происходит медленнее. Вокруг таких школ формируется соответствующая среда – этнические анклавы, в которых мигранты находят себе дело, взаимодействуя с другими мигрантами, этакие замкнутые структуру, государства в государстве.

Вторая модель – создание особых условий в обычной школе. То есть инклюзия. Это дорого, сложно и, признаемся честно, очень часто нерационально. Всё же есть разница, когда десять человек обучились преподаванию родного языка как иностранного в вузе (по доброй, напомню, воле) и потом они учат триста детей, или когда десятерых педагогов отправляют по разнарядке на быстрые курсы, чтобы они могли обучать троих инофонов. Нет, если по-настоящему вложиться, если организовать всё как следует, нанять специалистов, открыть курсы для детей прямо при школе, а ещё обычных штатных педагогов подготовить к ситуации (в том числе финансово простимулировать), результаты должны быть хорошими. Но, повторюсь, это очень дорого.

Что предлагает глава СПЧ? По сути, ни первое, ни второе. Или, наоборот, то и другое, но по чуть-чуть. Или он сам не понимает. Ведь он обещает и курсы для учителей обычных школ, но на таких учителей, по его логике, видимо, могут рассчитывать те дети, которые уже достигли определённого языкового уровня вне школы. Как его предполагается достигать – непонятно. Но ведь не по восемь часов ежедневно дети будут учить язык? Интенсивы – штука модная, но, увы, неэффективная. Скорее всего, будет что-то на час-полтора три раза в неделю. И все. И никакой, значит, больше языковой среды. А наоборот, стало быть, изоляция. И чем будут заняты дети в остальное время, что они будут делать, пока их родители работают по 12–14 часов, тоже, кажется, никого особенно, не волнует.

На самом деле вариант совмещения двух систем оптимальный. Дополнительные курсы детям-инофонам безусловно нужны. И присутствие их в школе с самого начала полезнее, чем полный вакуум, пусть даже поначалу роль школы для них будет сводиться к камере хранения (хотя к такой функции школа сводится сегодня и для многих русских учеников) и минимально приемлемой языковой среде.

А сейчас как? Сейчас дети мигрантов и попадают сразу в обычные школы. Всё же формально у нас реализуется инклюзивная модель. Очень формально. Так-то никаких отдельных специалистов, умеющих преподавать русский как иностранный, в большинстве наших школ нет. Как и дополнительных курсов для мигрантов при школах. Да и учителя наши в массе своей даже двухнедельные онлайн-курсы не проходят (слава богу, конечно, потому что толку от них всё равно нет). Максимум, на что могут рассчитывать мигранты, – это на помощь разных организаций, как правило, частных, но с государственным участием, или на ограниченные по времени акции в рамках отдельных благотворительных проектов. Но этого у нас настолько мало, что мигрантам скорее помогут свои же более старшие переселенцы, которым несмотря ни на что удалось-таки встроиться в новое общество.

Про последнее могу рассказать немного. Был у меня один ученик. Когда его семья приехала в Россию из Таджикистана, ему было уже 13 лет. По-русски он почти не говорил. Но в классе ещё был мальчишка из Таджикистана, живущий в России с 7–8 лет. Так вот этот мальчишка стал новенькому переводчиком на всех уроках. Нельзя, разумеется, сказать, что это хорошее решение проблемы, но других вариантов просто не было. Я как педагог этому новенькому помочь ничем не могла. Администрация, видимо, тоже. Даже под детей с ОВЗ (ограниченные возможности здоровья) реальное дополнительное финансирование выделяется, если таких детей (что важно, с подтверждённым разными бумагами статусом) будет больше одного. А тут – подумаешь! – словарный запас у ребёнка крайне бедный и грамматику он не понимает. Дело наживное. Вот и пусть наживают как-нибудь сами. Такое примерно отношение на уровне.

А они и наживают. Кто сильнее, настойчивее – тот смог выплыть после того, как его бросили в самый водоворот. Нет, правда, способность к адаптации этих ребят поражает. Далеко не все, кое-как закончив девять классов и какое-нибудь бывшее ПТУ, идут на рынки, стройки, в курьеры. Многие поступают в вузы. Часто в медицинские. Собственно, их родители для того и едут в Россию, ради этого и гробятся на самых тяжёлых работах – ради того, чтобы их дети жили лучше.

Это неправда, что семьи мигрантов как-то особенно консервативны, дремучи, ограниченны. Нет, во многих таких семьях культивируется усердие в учёбе, уважение к учителям, вообще стремление к лучшей жизни. Да, это сочетается ещё с диктатом традиций, сложностью с переустройством быта. Да, им всё равно сложно интегрироваться, ведь для этого надо ослабить связь с такими же переселенцами-соотечественниками. Но как от них сепарироваться, если они помогают с той же учёбой? Они, а не школа, не комитеты по образованию, не социальные службы?

А сейчас вот ещё и заявляют, чтобы дети мигрантов и не думали в русские школы идти. То есть тяжёлая малооплачиваемая работа без социальных гарантий – пожалуйста. Нам постоянно твердят, что без рабочей силы из ближнего зарубежья российской экономике не справиться. Когда мигранты компенсируют в России демографические провалы, это, говорят, тоже приемлемо и хорошо. А как условия создавать для их интеграции – так вот вам изоляция и курсы, состряпанные на скорую руку.

И всё это на фоне провозглашённой у нас инклюзии. Не работающей, конечно, инклюзии, но всё же объявленной. Такой инклюзии, когда не говорящими в школах могут оказаться отнюдь не только иностранцы. Не говорящими, не читающими, не владеющими элементарным счётом. Да что там, порой не владеющими и примитивными навыками самообслуживания. Помочь им толком тоже ничем могут (коррекционные учреждения оптимизировали, а особых условий в обычных так и не создали), но хоть не говорят, чтобы они о школе не думали вовсе, пока, например, не станут как все. А тут, значит, такое. Опять все равны, но некоторые равнее. Или кривее?

Читайте также