Крохино – это место, где можно наблюдать пасху природы и жизни

– У вас был раньше опыт работы с такой технологией?

Богдан: Мозаичные иконы я делал. Я художник-мозаичист и реставратор мозаики. Но опыта работы с осколками штукатурки, с остатками фрески не было. Пришлось  консультироваться с разными специалистами, чтобы грамотно и осторожно подойти к сохранению этих кусочков. Потому что для меня это не просто строительный мусор. Это то, на что люди молились, заходя в храм, там есть дух этого места. И моя задача была не просто составить из них какой-то пазл, а постараться к каждому кусочку отнестись как к реликвии. И это одновременно и большая ценность, и большая ответственность, и большая радость. Я очень благодарен и Анор, и крохинскому храму за это.

– Насколько я понимаю, фреска – это роспись по сырой штукатурке. Но если она уже находится в состоянии обломков, осколков, как это вообще можно восстановить? Расскажите немного о технологии для неспециалистов.

Богдан: В данном случае это не реставрация фресковой живописи, а скорее консервация, сохранение. Потому что на этих кусочках штукатурки мало что осталось. Там есть красочные слои, но они повреждены достаточно сильно. И в мою задачу входило их сохранить и укрепить таким образом, чтобы можно было их использовать как мозаику. Чтобы каждый фрагмент фрески был тессером, кубиком, из которого составляется пазл. И мне нужно было понять, как обработать эти фрагменты и сохранить их максимально грамотно, исходя из того, что эта мозаичная икона будет потом эксплуатироваться в условиях полуразрушенного храма. Несмотря на то что часовня будет закрыта, это всё равно река, это сырость, это холод.

– Анор, храмовый остов посреди затопления, сырости и холода может собрать людей? Для чего они туда едут? 

Анор: Это место, где можно наблюдать пасху природы и жизни – как бы это странно ни звучало в контексте разрушенного храма. Здесь мы наблюдаем, как земля возвращается и заменяет воду, заменяет затопленную территорию собой, наполняет её новой жизнью. И храм – это такой стержень, за который цепляются все истории, которые здесь происходили. Если бы его не было, они бы тоже ушли под воду и в небытие. Это если говорить о содержании этой территории. А по форме это просто очень красивое место. Это белоснежный храм, который стоит посреди реки Шексны в Белом озере. Это невероятное северное небо с закатами и рассветами. 

Лично для меня это ещё ощущение дома, наверное. Но не того дома, где тебе комфортно, тепло и всё сделано под тебя, а какого-то другого дома. Дома для души – наверное, так образно придётся сказать, потому что описывать это очень сложно. 

Богдан Лавриненко. Фото: vk.com/t_anor

– Вы бы хотели, чтобы это место стало туристическим объектом – местом, которое будут посещать паломники? Или речь идёт прежде всего о сохранении памяти, о консервации храма, просто чтобы он не разрушался дальше?

Анор: Не вижу противоречия. Собственно, в том, чтобы люди приезжали, и есть цель сохранения памятника. Кто это будет – паломники или просто туристы – не так важно. И люди уже приезжают. Этот храм – важный символ ХХ века, связанный с масштабными стройками, с тем, как советский человек пытался преобразовывать природу и как природа обратно преобразует это пространство. То есть всё это оказалось ненужным, ошибочным. Важно, чтобы люди сюда приходили и учились видеть чуть больше. Понимали, что это произошло не только здесь. Это история тысячи таких же затоплений, произошедших в ходе рукотворных преобразований территорий. Вот ты приходишь на водохранилище – и перед тобой гладь воды. И ты не понимаешь, что в этом месте раньше мог быть город, воспринимаешь этот ландшафт как данность. Не думаешь о том, что там была какая-то жизнь, о том, почему это произошло, какие нужно сделать выводы, чтобы не допустить этого впоследствии…

– Расскажите подробней о росписи храма. Что за фрески там были? Удалось ли их хоть как-то идентифицировать, понять, как они выглядели? 

Анор: Поскольку храм был разрушен задолго до нашего рождения – не то что до нашего проекта, представления о том, как выглядели фрески, какие там были сюжеты, у нас нет. Но есть фрагменты. Там было Всевидящее око, были лики святых по углам четверика. Купол был расписан весь. Мы видели фотографии 1991 года, но там мало что читается. Они уже были почерневшие на тот момент. Фотографий от переселенцев нам до сих пор не удалось найти. 

Богдан: …Что там изображено, уже не очень понятно. Это скорее осколки истории, чем икона. Эти осколки использованы для создания фона, а образ Христа полностью собран из новых материалов – из камня и смальты.

– Почему лично для вас важно заниматься сохранением культурного наследия, сохранением памяти?

Богдан: Важна преемственность поколений. Особенно в плане культуры, искусства. Это то, что вдохновляет, заряжает, воспитывает человека. Особенно сейчас, когда современное искусство находится в глубоком упадке (это моё субъективное мнение, но тем не менее), важно сохранять те образцы искусства, которые эстетичны, человечны, духовны. Поэтому я езжу по всей России и стараюсь сохранить то, что ещё можно сохранить, то, что вдохновляет. А не всё вдохновляет, если честно. Вот я сейчас много работаю по советской мозаике. Но многочисленные панно с Лениным мне, например, сохранять не хочется. Ленин уже отжил своё, мне кажется. А панно, которые пропагандируют здоровые семейные ценности, труд, спорт, космос – всё это вдохновляет.

– Вам, наверное, много раз задавали этот вопрос: зачем сохранять старое, отжившее, если можно сделать что-то новое, современное? Как бы вы объяснили это совсем молодым людям?

Богдан: Наверное, нужен какой-то параллельный пример. Мы же помогаем своим дедушкам-бабушкам, не забываем про своих матерей и отцов. Нельзя оторваться и просто сказать: «У меня нет прошлого, нет родственников, только дети мои, которых я родил и воспитываю». Всё должно быть едино и перетекать из одного в другое, двигаться естественно. То же самое и в искусстве, в культуре: если мы забываем то хорошее, что было (а хорошего тоже было много), как нигилисты всё отрицаем и рвём на куски, у нас и будущего не будет. Без прошлого нет будущего.

Спас Крохинский. Фото: предоставлено Анор Тукаевой

– Анор, сохранением культурного наследия в основном занимаются неравнодушные люди – фонды, НКО, волонтёры. По вашему мнению, это скорее норма, что люди сами стараются сохранять память и традиции, или всё-таки этим должно заниматься государство?

Анор: Это здорово, что люди этим занимаются, что им это небезразлично, интересно. То, что случилось в нашей стране в ХХ веке, научило несколько поколений обратному – не передавать, не хранить, не созидать. Это то знание, с которым многие живут до сих пор. И это то, с чем мы сталкиваемся: и мы как организация, которая занимается наследием, и мы все как общество. Это сложная тема и сложная проблема, которую в одночасье волшебной таблеткой разрешить нельзя. Это длительный процесс. И мне кажется, что наше поколение обречено, если так можно выразиться, заниматься этим. Или по крайней мере начать задумываться над этим. 

– А почему именно наше? Потому что мы не так сильно застали советскую эпоху?

Анор: Нет. Потому что до нас активно камни разбрасывались, и теперь нам их предстоит собирать обратно.

– Много ли среди Ваших волонтеров молодых людей? Или им это не очень интересно?

Анор: Это им интересно, но вопрос подачи и формы очень важен. В принципе, наследием люди начинают интересоваться, когда происходит становление в персональном, личностном плане, когда у человека уже появляется какая-то профессия, первый опыт работы, когда он начинает задумываться о детях или они уже есть. По опыту наших экспедиций я бы могла выделить возраст 27+. Причём верхнего возрастного потолка практически нет.

– Если человек хочет заниматься сохранением наследия, но не знает, чем он может быть полезен, с чего ему начать?

Анор:  Можно приехать волонтёром и сделать что-то своими руками прямо здесь, в Крохино. Можно стать интеллектуальным волонтёром – помогать расшифровывать интервью с переселенцами из затопленных территорий или тексты, которые мы находим в архивах. Это очень широкий спектр работ, который можно делать дистанционно. Если говорить о ежегодном тёплом сезоне работ в Крохино, который у нас начинается в мае и заканчивается в октябре, то это вообще совершенно любая посильная работа – начиная от приготовления пищи и колки дров и заканчивая проведением мастер-классов. Любая работа может выполняться добровольно и посильно. Это важные принципы, которыми мы руководствуемся. Нам важно, чтобы человек, который пришёл сюда впервые, ушёл не уставшим без всякого желания вернуться, а вдохновленным, с позитивным впечатлением, вспоминал эту поездку как большую радость для себя.

– А есть ли у вас план, к какому году работы в Крохино реально закончить? Или сохранение памятников культуры – это всё-таки больше процесс, чем результат?

 Анор: Если говорить о проектах, которые выстраиваются вокруг архитектуры, то всегда с сохранением материального параллельно идёт сохранение нематериального. И это процесс. Но у каждого такого процесса есть результат. Например, у архивной работы есть результат: ты собрал материалы по такому-то периоду и выпустил, скажем, книгу. Сейчас, например, мы начали работать со свадебным фольклором – хотим реконструировать песни середины XIX века, которые бытовали в Крохинском посаде. Что касается сохранения храма-маяка, то тут тоже есть промежуточные результаты. В этом году, например, мы планируем сделать консервационную крышу над его колокольней. Если говорить о завершении работ, то тут очень многое зависит от того, какая у нас будет поддержка. Всё-таки мы благотворительный фонд, работаем на пожертвования и всегда зависим от того, сколько нам удастся найти финансирования. Поэтому мы не можем, к сожалению, обозначить этот срок. Сейчас довольно тяжёлое время, чтобы собирать денежные средства. Плюс нужно учитывать, что сохранение наследия – не самое популярное направление. Людям гораздо проще понять, что нужно помочь конкретному человеку. Вот ты утром отдал деньги, а вечером ему купили лекарства, которые помогли. Здесь всё гораздо дольше и сложнее.

– А если говорить о результатах по проекту мозаичной иконы? Понятно ли, когда фреску можно будет перевезти в храм?

Анор: Гораздо проще собирать деньги на такие небольшие по срокам и, скажем так, по сумме проекты. По сути, работа над иконой завершена. В храм в Крохино мы сможем её перевезти, когда для этого будут все условия. По задумке, она будет размещена в нижнем ярусе колокольни, где собираемся обустроить путевую часовню. Соответственно, она будет сюда перемещена тогда, когда эта часовня обустроится. А пока мы планируем проводить экскурсии в мастерскую с разрешения Богдана и ищем другие площадки, для того чтобы экспонировать её в Москве, чтобы люди могли её увидеть и узнать её историю.

***

Благотворительный фонд «Центр возрождения культурного наследия “Крохино”» продолжает бороться за его сохранность, собирая прошлое буквально по кусочкам. Один из проектов фонда – «Мозаичная икона из осколков фресок затопленного храма-маяка» – стал в этом году финалистом премии «Жить вместе». Поддержать проект можно на сайте премии и на сайте Крохино.