Очередь на «Адвоката дьявола»

Первым за всю историю номинантом на премию «Жить вместе» из Курской области стал молодёжный театр «3Д», который говорит о важном на языке жеста

Спектакль «Адвокат дьявола». Фото: vk.com/theatre_3d

Спектакль «Адвокат дьявола». Фото: vk.com/theatre_3d

Единственный в Черноземье театр пластической драмы – Курский молодёжный театр «3Д» Дома знаний – в этом году откроет юбилейный 10-й сезон. Вначале это был скромный студенческий театр. Но сейчас – одна из главных достопримечательностей города. В репертуаре театра такие хиты, как «451 градус по Фаренгейту» или «Адвокат дьявола», а билеты на любой спектакль распродаются за один день.

Корреспондент «Стола» поговорила с художественным руководителем и режиссёром театра Сергеем Малиховым о том, почему жест иногда важнее слова.

 

Художественный руководитель и режиссёр театра «3Д»<strong> </strong>Сергей Малихов. Фото: vk.com
Художественный руководитель и режиссёр театра «3Д» Сергей Малихов. Фото: vk.com

– Сергей, как в вашей жизни появился театр «3Д»?

– Официально я являюсь артистом Курского государственного драматического театра. Я учился в колледже культуры в нашем городе, по образованию я актёр. А то, что случилось позже, – это хобби, которое переросло в должность художественного руководителя молодёжного театра «3Д».

– «3Д» – это перевёрнутый «Дом знаний». Или вы что-то другое в это название вкладывали?

– Вау, слушайте, за 10 лет вы первый человек, который такое предположил! Но нет. Название – это аббревиатура. Эти три буковки – наш слоган и наше творческое кредо: «Думай, действуй, добивайся!». Это три вещи, которые мы по жизни стараемся делать, и три вещи, которые необходимы артисту на сцене. А большинство людей, конечно, думают, что мы это связываем как-то с очками 3D, с объёмом, с разрывом четвёртой стены. 

Я правильно понимаю, что ваш театр был создан на базе экономического вуза – МЭБИК? То есть вы должны были помогать студентам готовиться к КВН, «Студенческой весне»?

– Да, изначально было именно так. Когда я ещё учился в колледже, мне позвонили из института и предложили открыть свою студию. Без претензии на создание спектакля, создание театра. Мы просто должны были заниматься художественным словом, стихи читать, что-то в таком духе. Но меня немножко подзанесло. Мне стало мало графика, который был: два раза в неделю по полтора часа. Я стал увеличивать часы, увеличивать дни. И люди, естественно, начали отваливаться, потому что им ещё нужно было жить как-то, а меня, кроме творчества, мало что интересовало. И в результате я понял, что нужно подключать других людей, вовлекать тех, кто заинтересован больше. И сегодня в театре нет ни одного студента этого вуза.

– А кто в итоге вошёл в труппу?

– Изначально я позвал просто несколько людей из колледжа, где сам обучался, и мы вместе с ними что-то делали. А потом появился проект, который называется «Актёрская мастерская». Суть этого проекта – знакомство с профессией. Это курсы, которые длятся четыре месяца, где мы базово развиваем навыки актёрского мастерства. И самые трудоспособные ребята оставались. Я понял, что из них можно собрать команду. И вот за 10 лет это переросло в труппу. Сейчас нас 45 человек, и это очень разные люди. 

Вообще мы официально не являемся государственным учреждением. Мы коллектив, коммуна, сообщество – как угодно можно это называть. Мы компания молодых людей, которая хочет свою жизнь каким-то образом совместить с театром. 

– Вы позиционируете себя как единственный в Курске театр, работающий в формате пластической драмы. Что это за жанр и чем он отличается, скажем, от пантомимы?

– Мы долго пытались определиться с тем, что мы вообще можем. То, что было сначала, я не могу назвать даже спектаклями, потому что это очень стыдно. Это были какие-то зарисовки в русле классического театра. Я понял, что у нас у всех – и у меня как у руководителя, и у ребят – не хватает опыта. И это выглядит плохо, по-студенчески, это в лучшем случае для наших мам и пап. А хотелось чего-то большего. И я начал искать ту форму, которой нет в нашем городе. Так мы пришли к выводу, что нужно попробовать спектакли без слов. Но это не просто пантомима. Мы берём историю и доносим её без единого слова через жесты. Причём это не должно выглядеть как балет или как мюзикл. Это абсолютно драматический спектакль, в котором люди оправданно молчат. 

– Какой был ваш первый спектакль без слов?

– Это был спектакль по роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Я понял, что история Квазимодо, Эсмеральды, Фролло будет понятна без слов. Мы сделали спектакль, увидели, что это интересно зрителям, и нас понесло. Сегодня мы уже делаем спектакли со словами, но их не должно быть более 50 процентов. То есть основным выразительным средством у нас является жест. Мы всегда думаем о том, как выразить мысль через мизансцену, через жест, через танцевальный номер. Стараемся не решать сцену в русле монолога или диалога. 

– Кто ваши зрители?

– Преимущественно жители нашего города. Но в последнее время стали приезжать и из других городов, даже из столицы, что меня очень сильно удивило. Мы как-то пытались выяснить нашу целевую аудиторию, но это абсолютно разные люди от 14 до 80 лет. 

– Если посмотреть на ваш репертуар, бросается в глаза, что он в основном состоит из инсценировок известных литературных произведений. Работаете ли вы с драматургией и, в частности, с современной?

 – Как каждое произведение появилось в репертуаре – это отдельная история. Во-первых, у нас один спектакль ставится год. В драматическом театре, где я артист, – два месяца, а у нас такой возможности нет. И вообще я считаю, что за два месяца невозможно спектакль поставить, я так не умею работать. Во-вторых, мы делаем спектакль сразу в трёх составах. Мне нужно занять всю труппу, чтобы все были вовлечены, чтобы никто не сидел годами на стуле. Поэтому мы очень-очень тщательно выбираем произведение и отталкиваемся от ряда моментов. Первый – это то, что история должна быть понятна без слов. Не много произведений так можно сделать.

– То есть это должно быть довольно известное произведение? 

– Не обязательно. Оно должно быть понятно без слов по сюжету. Примитивно говоря, чтобы я понял, что вот этот влюбился в эту и так далее. Второе – мы ищем в каждом произведении сверхзадачу, основную мысль, которая бы из спектакля в спектакль не повторялась. Если мы поставили спектакль о борьбе с собственным страхом, следующий на эту же тему быть не может. Что касается пьес, то они в большинстве своём построены на диалогах. Поэтому в основном мы берём романы или повести. Там преимущественно идёт описание чего-то, а описание выстроить без слов гораздо проще. Хотя, наверное, если посмотреть на наш репертуар, кажется, что мы стремимся взять суперпопулярное узнаваемое произведение и его поставить.

Но это не так?

 – Такой цели нет. У нас, например, есть спектакль «Лавина». Это единственная у нас пьеса (турецкого драматурга Тунджера Джюдженоглу), которую мало кто знает. Мы её взяли потому, что предлагаемые обстоятельства там идеально подходят для нашего театра. Там люди живут в Восточной Анатолии, и если кто-то издаст звук, сойдёт лавина. Поэтому они не могут разговаривать. Мы еще всё это перевели на язык жестов и работаем на нём в этом спектакле. И последний принцип – чтобы сюжет был очень захватывающим и ни секунды не было скучно. Поэтому наши спектакли длятся не дольше часа двадцати. Это один акт без антракта. 

Спектакль «Лавина». Фото: vk.com/theatre_3d
Спектакль «Лавина». Фото: vk.com/theatre_3d

Расскажите, как вы попали в лонг-лист премии «Жить вместе»?

– Я об этой премии вообще не знал абсолютно ничего. Со мной связался организатор проекта, написал, что из Курска нет ни одной заявки, но им говорили про наш театр. Мы пригласили их к себе на репетицию. И когда они с нами пообщались, посмотрели трейлеры, побывали на репетиции, нам сказали: «Вы идеально подходите под наш проект». Мы некоммерческая организация, у нас много студентов, у нас никто не имеет специального образования. Я ставлю спектакли, но не имею режиссёрского образования, композитор у нас пишет музыку, но не имеет музыкального, актёры без актёрского, хореограф без хореографического. Это просто люди, которые о-о-очень любят это дело и хотят им заниматься. 

– Но у вас же есть какая-то цель, миссия?

– Конечно. Наш театр стремится доказать всему миру, что главное – желание. Я не могу говорить о своих спектаклях объективно, но я надеюсь, что люди, которые приходят к нам в театр, смотрят на ребят и думают: «Да, блин, я же тоже могу!». Поэтому в конце каждого спектакля я выхожу на сцену и говорю, что режиссёр не имеет режиссёрского образования, актёры – актёрского и так далее. Наша главная цель – чтобы каждый человек понимал, что при желании он способен на всё.

– А вы как-то мониторите, делают ли что-то конкретное ваши зрители, вдохновившись этим посылом?

– Да. Нам присылают сообщения во «ВКонтакте», некоторые люди сами мне разные истории рассказывают. Например, у нас есть спектакль «Яма» по Куприну, и мы знаем уже о пяти случаях, когда люди после этого спектакля поменяли свою жизнь. Одна женщина точно поняла, что ей нужно развестись с мужем. С одной стороны, мы разрушили чью-то семью, но с другой стороны – она очень долго на это не решалась. И сейчас она счастлива, ходит к нам на спектакли и говорит: «Спасибо, ребята, что вы меня подтолкнули». 

– Несколько неоднозначный и не очень «скрепный» пример.

– Ну хорошо. У нас есть спектакль «451 градус по Фаренгейту». Там есть такие телестены, если вы помните, которые все бесконечно смотрят. И вот мы это всё превратили в гаджеты. Все сидят в телефонах, все бесконечно потребляют контент – ютубчик, тик-токи и так далее. И нашей целью было, чтобы человек, который посмотрит спектакль, перестал сидеть в телефоне, удалил какой-нибудь тик-ток, а в идеале вообще взял книгу в руки. И мы знаем такие случаи. 

– Вам в театре важна четвёртая стена или бывает интерактив?

– Чтобы мы говорили с залом, а из зала нам отвечали, – такого нет. Но, например, спектакль «Адвокат дьявола» построен так, что зритель выступает в роли присяжного. Даже билет на спектакль дизайнерски оформлен как повестка в суд. Написано, что вам надлежит явиться тогда-то на судебное заседание по делу Кевина Тейлора. И в конце спектакля мы предлагаем зрителю поднятием руки решить: виновен он или нет. Есть спектакли, в которых нет вообще ни одного апарта в зал, где мы не ломаем четвёртую стену. Например, «А зори здесь тихие» или «Лавина». То есть это не является для нас обязательным условием, всё зависит от задач. Вот сейчас ставим новый спектакль «Куда приводят мечты» по роману Ричарда Метесона, там тоже никакого обращения в зал нет. 

– Вы себя воспринимаете чисто как курский театр или всё-таки вы как-то встроены в систему? Общаетесь ли с коллегами из других регионов? Есть ли амбиции получить какую-то премию – «Золотую маску», например?

– Возможно, это наш минус, но мы вообще очень мало юзаем фестивали и прочее. Смотрите, вот у нас завтра появится пост в «ВК», что мы продаём сразу 25 спектаклей. У нас зал на 550 мест. То есть это 12,5 тысячи билетов. И я гарантирую вам, что эти билеты будут проданы за один день.

– Вам могут позавидовать многие крупные театры страны…

– Мы сами в шоке. Но когда продавался «Адвокат дьявола», у нас выстроилась очередь от нашего института МЭБИК до следующего – КГУ. Нам потом даже от губернатора прилетело. На весь Курск разлетелось – что это за очередь, как за колбасой в советское время. И вот с того времени мы за один день продаём билеты на два-три месяца вперёд. И из-за этого мы настолько погружены в качество спектакля, да и вообще в спектакль, что нам некогда искать какие-то фестивали, куда-то ехать, у нас и так всё очень плотно. Мы репетируем каждый день, у нас почти нет выходных, а отпуск длится две недели. 

– То есть можно сказать, что вам на региональном уровне вполне комфортно?

– Абсолютно так. Немирович-Данченко говорил, что зритель голосует ногами. И я всегда считал, что объективное мерило успеха театра может быть только одно – это количество зрителей в зале. У нас в прошлом сезоне было 86 спектаклей и 86 полных аншлагов, то есть, тьфу-тьфу-тьфу, всё нормально.

 

Читайте также