Ленинский мир «Библиотекаря»

В нашумевшем сериале «Библиотекарь» советуют читать советскую беллетристику как «неусыпаемую Псалтирь», чтобы народ был «под защитой». Почему телезрителям это нравится?

Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»

Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»

С выходом сериала «Библиотекарь» зловещая вселенная Михаила Елизарова – автора книг, легших в основу сюжета, – раскрылась вполне. Рецензий на книгу и на сериал было уже немало, так что поговорим не о стиле автора или подходе режиссёра, а свойствах самой этой вселенной, оживляющей ленинский миф. 

Сюжет эпопеи довольно затейлив: фронтовик Дмитрий Громов, оставшийся без правой руки, включается в мирную жизнь как журналист и писатель. Его книги неинтересны читателям, однако печатаются в общем вале прозы соцреализма примерно до конца 70-х. К началу 90-х люди в разных концах страны догадываются, что эти книги весьма непросты: они меняют человека, наделяя его на время суперспособностями. И этот эффект настолько силён, что вокруг книг складывается целая социальная структура, в которой смерть трёх десятков читателей ради обладания одной из них оказывается в порядке вещей. Неудавшийся актёр Алексей Вязинцев погружается в этот мир, приехав продавать дядину (в сериале – отцовскую) квартиру, помимо своей воли оказавшись библиотекарем одной из точек сборки громовского универсума. Важно отметить, что в самих чудо-книгах – дословно – «нет смысла, но есть замысел». Читать их нужно не для того, чтобы что-то понять, а чтобы произвести некий магический эффект, и здесь не случайно (и весьма характерно для отношения к современному православному богослужению) возникает сравнение с «неусыпаемой Псалтирью». 

Эволюция сюжета 

Если свести образы главного героя из фильма и книги воедино, у них окажется общая черта: оба Вязинцевых сначала, окрылённые амбициями, пытаются выпрыгнуть из «родного» жизненного нарратива с должностью проректора по культуре как максимальной карьерной вершиной, однако смерть родственника обрезает им крылья, укореняет пуще, чем родной город. 

Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»
Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»

Возраст громовского мира невелик. Даже те воображённые кусочки воспоминаний, в которых раскрывается история рабочего места Вязинцева (широнинская читальня), имеют возраст в 40, от силы 50 лет, а сами книги местами и того младше. Социальный мир зарождается вскоре после смерти писателя, примерно в середине 80-х: в это время отдельные поклонники «суперчтива» сталкиваются друг с другом, нащупывая линии будущих конфликтов и правил. Относительно быстро вырастает сеть читательских сообществ разного социального корня, часть из которых совершенно фантастическая: здесь и жутковатые актюбинские «заляпанные кровью» мумии, прозванные «Павликами», и орден из отбросов общества, возглавляемый Шульгой – местами с возможностью безболезненной сецессии новых библиотек; и войско старух с железной дисциплиной в своём зловещем матриархальном замке… Эти сообщества вырабатывают ряд правил, регламентирующих их отношения: правила не всегда справедливые, но упорядочивающие пространство совместного существования читателей и выключающие «беспредельщиков».

Характерно, что в книге Елизаров особое внимание уделяет происхождению самой среды читателей Громова. В сущности, книга и начинается как социологический экскурс в этот мир, как будто Михаил Юрьевич ставил целью написать широкое социальное полотно, где герои и собственно сюжет – лишь орнамент.

Постепенно складываются полюса силы, и противником самой мощной – моховской – библиотеки оказывается альянс, руководимый сговорившимся монополизировать власть в этом пространстве Советом. Невербинская битва оставляет в земле множество бойцов читален, что укрепляет потенциал монополизации властного пространства. Опираясь на общепринятые и обильно политые кровью правила, Совет прибирает к рукам всё больше власти, и это ставит ребром вопрос, вокруг которого кружится всякое созревшее к самостоятельному бытию общество: что лучше – монополия власти известной элиты или прозрачная система правил, которой вынуждены подчиняться самые сильные участники общества? Чем становятся сами правила: скелетом, вокруг которого выстраивается социальная вселенная, или инструментом властвования? Характерно, что особое ударение на этом вопросе ставится не в книге, а в фильме: Шульга в исполнении Михаила Трухина использует нормы, пока ему выгодно, и обращается за помощью к «факельщикам», существующим по ту сторону громовского закона, когда понадобилось. А вот Вязинцев пытается организовать революцию, опираясь на строгое следование принятым правилам, институциональным рамкам этой среды…

Сериал ярко показывает и ход эволюции громовского мира: от знакомства Алексея с потерянными некогда советскими интеллигентами, нашедшими утешение в книгах писателя, до его же проникновения в центр Совета – закрытой системы бетонных зданий с капитальными подвалами, из которой выезжают на новых джипах руководители, превращающиеся во властителей. Совет перерастает в угрюмую мощную корпорацию, как собачье-свиной альянс в «Скотном дворе» Оруэлла или известная партия после ХХ съезда.

Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»
Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»

И Ленин такой узнаваемый

И здесь, думается, и кроется самая интересная деталь выстроенного Елизаровым социального мира. Эволюция этого мира в общих чертах соответствует эволюции постсоветской России, которая тоже началась, когда СССР ещё формально существовал: в его недрах созрели новые социальные слои и сообщества, а также социальные иерархии, которые разламывали «совок» изнутри. После «беспредела» ранних 90-х выросла система правил, опираясь на которую, монопольную власть начала приобретать одна из группировок, вышедших во властные и денежные дела с распадом СССР.

Почему это происходит? Ведь речь идёт о воображаемом мире, к которому автор очевидно относится с сочувствием, как и к смысловому полю жизни этого мира. Почему бы не вообразить поклонников небесного СССР выстроившими подпольный и чистый социализм среди бушующего молодого рынка? Почему люди, стремящиеся уйти куда-то от крови и злобы 90-х, погружаются в ещё более кровавую и злую вселенную?

Ответ может быть довольно прост: даже воображаемый, фантастический, полный мумий и закрытых клубов – ленинский мир остаётся ленинским миром. Небесный СССР, который описывает Дмитрий Громов, – это мир Ленина. Поэтому и читатели его книг ведут себя так, а не иначе, убивают и закапывают друг друга,  выстраивая очень узнаваемую систему власти.

Что же здесь привлекательного? А вот что: для жителей громовского универсума смелость – это норматив. Каждый из них ставит свою жизнь ниже идеалов и постоянно подкрепляет эту ставку делом, причём это касается даже самых неприятных обитателей описанной вселенной. Каждый из них рассуждает и мыслит очень просто, каждое сообщество легко эволюционирует до полной непримиримости и готовности сражаться до конца с остальным миром: «Мы идём тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнём. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения», – писал Владимир Ульянов, и готов сказать любой из героев Елизарова. 

Елизаров, пытаясь выдумать свой мир, на самом деле просто фантазирует вокруг и в русле истории реального СССР. Там тоже всё началось с хаоса Гражданской войны, в начале которой был голос даже у эсеров; потом 20-е, наполненные внутрипартийной борьбой в рамках правил, установленных Лениным; далее – монополизация власти с опорой на формальные правила (Конституция 1936 года) под Сталиным. После Хрущёва («оттепель») – снова переход к сообществам, действовавшим в рамках системы правил. А вот попытки разрушить эту систему правил через хлопковое дело, перестройку и кодификацию права советский мир уже не выдержал, по крайней мере в базовой форме своего существования.

Возвращаясь же к героизму и непримиримости: эти рамки бытия задаёт жителям универсума язык человека, решившего увековечить ленинскую вселенную – в самой лучшей из её воображаемых форм. Вот и падают опять на той единственной гражданской…

Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»
Кадр из сериала «Библиотекарь». Фото: Киностудия «НМГ Студия»

Миссионер небесного СССР

Ну а самое зловещее здесь, конечно, – в миссии главного героя, как она представлена и в книге, и в сериале. Вязинцев должен раз за разом воспроизводить этот язык, в котором содержится ленинский миф, читая книги фронтовика Громова (здесь они уже пишутся с большой буквы: «Книги») как неусыпаемую Псалтирь. Зачем? Чтобы небесный СССР вовне продолжал жить, УДЕРЖИВАЯ мир от скатывания в пропасть.

И пока Вязинцев в глубине бетонных крепостей читает книги – ленинский мир живёт. В свете сказанного не случайно интервью самого автора, Елизарова «Известиям»:  «Сейчас я понимаю, что, условно говоря, герои “Библиотекаря” – это те люди, которые бы собрались и поехали в Донбасс». Эти герои единственной гражданской нужны здесь и сейчас в неограниченных количествах – с сознанием приоритета замысла над смыслом, переплетением советского и православного, с готовностью жертвовать собой. Судя по рейтингам, сериал нашёл своего зрителя… Что это говорит про нас?

 

Читайте также