Отдавать или нет долг памяти жертвам репрессий – это теперь выбор отдельных школ, или даже частная инициатива отдельных педагогов. В итоге, может даже сложиться удивительная ситуация, когда дети одного класса, быстренько порадовавшись чудесному спасению от польских интервентов, едут себе радоваться дальше – куда-нибудь на картинг или на лазертаг, потому что каникулы ещё ведь, и зачем все усложнять, а дети другого класса, но той же школы едут к каким-то странным мемориалам и слушают не менее странные для подростков, кажущиеся им на фоне всего такими неуместными скорбные речи.
И вот вопрос: как все организовать, как говорить с детьми о трудной памяти, когда отношение к этой памяти вновь становится в обществе таким различным, когда вообще в обществе все снова смешалось? Такие вопросы я совсем недавно вновь задавала самой себе. Я видела и то, как мучают они и других взрослых, тех, кто в общем-то привык говорить о сложных исторических временах по долгу службы.
В конце прошлой недели я ездила со своими учениками в музей-квартиру Зощенко на экскурсию «История писательского дома». Стоит ли говорить, что репрессии коснулись этого дома не по касательной – прошили насквозь. Писатели заселили петербургский дом на Малой Конюшенной в 1934 году, а через три года многие из «счастливчиков» начали исчезать. Для Бориса Корнилова, Николая Олейникова, Валентина Стенича – этот адрес стал последним в их жизни. Николаю Заболоцкому повезло больше, он избежал расстрела и выжил в лагерях. Михаил Зощенко столкнулся с репрессиями позже и не в самой страшной форме, хотя невозможность публиковаться для писателя – это тоже, в общем, подобно смерти. И вот я увидела, что для музейных работников рассказывать о репрессиях детям – дело тоже совсем непростое. Важно выбрать тон, найти слова, нужно быть готовым отвечать на вопросы. Невозможно рассказывать о терроре, как о чем-то просто случившемся, когда самое неотвязчивое, что сверлит сознание – это вопрос «почему» и ответа нет.
– Власти казалось, что литераторы в своих стихах и произведениях критиковали власть.
– Ну и что, разве ее нельзя критиковать?
– Было подозрение, что писатели организовали заговор, якобы они хотели убить Сталина.
– Чем? Словом?
– Нет, не было никаких доказательств, и вообще люди не были ни в чем виноваты, но это было такое время...
Такое время. Ведь, действительно, все объяснения выглядят абсурдными, слова «логика» и «смысл» в контекст вовсе не вписываются, или же выглядят жуткой насмешкой, кощунством. А ещё и пафос не пришьешь. Тяжело.
Но нельзя же эту тему просто взять и вытеснить? Мы же все понимаем чем чревато отрицание прошлого? Но, видно, такое время…
