Удивительные русские

– Мария – это наш современный барон Мюнхгаузен. Она совершает невероятные кульбиты, её жизнь полна приключений. Пока мы ищем возможности погреть свои косточки где-то на курортах Турции, она сидит в каких-то архивах, на сайтах всевозможных библиотек и находит для нас потрясающие истории про русских людей. Маша, откуда ты такая?

– Все мы родом из прошлого, как говорится, из детства. Я такая родилась. Сколько себя помню (ну, наверное с подросткового возраста), я интересовалась определённым периодом нашей истории, а именно – последними годами жизни Российской империи. Так вышло. Эстетика, люди, события, визуальные образы – всё это было всегда мне очень близко. С тех пор в себе всё это держу, питаю и последние четыре года очень активно развиваю. 

Мария Кравченко. Фото: из личного архива

– У тебя есть книга, есть блог, у тебя уже были радиоэфиры с короткими историями про удивительных русских людей, которые до сих пор можно послушать. Мы с вами часто не догадываемся на самом деле, что наши предки натворили до 1917 года и далее, будучи в эмиграции. Когда прочитаешь или послушаешь – закачаешься. Тема той России, которая сломалась на взлёте, собирает людей? Насколько она интересна массовому читателю или слушателю?

– Судя по моей аудитории (а у меня аудитория молодая, я когда смотрела срезы, это люди 25–45 лет), люди очень активно читают, смотрят, делятся. Когда вышла книга («100+ удивительных русских… о которых вы могли не знать». – прим. ред.), аудитория тоже в основном была молодая. Это интересно, потому что это не преподавали в школе, это отличается от истории, которая была в традиционных учебниках. Это интересно, потому что мы намного ближе к этим людям, чем к каким-то другим, потому что они жили во времени, технологически чем-то похожим на наше. У них уже стали появляться те вещи, которыми мы пользуемся повсеместно и повседневно. То есть на самом деле то время – конец ХIХ – начало ХХ века – нам очень близко. Это технологический прогресс, безумно интересные изобретения, это какие-то культурные события. А Серебряный век, о котором все знают, – это же настоящая революция в искусстве! Всё это при правильной подаче очень близко отзывается людям сегодня. И это ещё возможность приоткрыть для себя свою собственную историю. 

– Твои истории – очень персональные, они про конкретных людей. У тебя есть там какой-то любимый персонаж?

– У меня с каждым разом как-то всё больше и больше любимых персонажей. Последний год я очень близко провела с девушками, пока писала книгу «50 историй российских девушек, изменивших мир».

Как правило, никто не знает каких-то выдающихся русских девушек, не считая пяти-шести-семи имён, а тут появилась возможность их всех собрать в одной книге. Ну, конечно, не всех – их намного больше, но тех, кто мне очень близок. И вот из них мои самые любимые (не перестаю ими восхищаться) – это Александра Толстая, собственно, дочь Льва Николаевича, это Маша Распутина, или Марфа, – дочь Григория Распутина, это Лидия Делекторская – муза Матисса. У всех очень разные судьбы. Это Александра Маринина – первая женщина-физик. Там потрясающая история про то, как женщина три года притворялась мужчиной, чтобы работать по специальности. 

Очень интересные персонажи, например, родственники известных людей. Они, как правило, остаются в тени своих популярных родичей. Например, Ариадна Скрябина – дочь композитора Скрябина, которая была звездой Сопротивления и погибла у фашистов. Потрясающие совершенно есть истории и самых простых, казалось бы, людей. Вот что такое – первая женщина-физик? Она не знала, что она будет такой значимой. Получила где-то диплом на частных курсах. Но, по сути, это прорывной персонаж, пример смелости, храбрости. И таких очень много. В принципе, можно взять любую биографию и под определённым углом на неё посмотреть, найти что-то такое, что отзывается сегодня. 

Книга «50 историй российских девушек, изменивших мир». Фото: Издательство БОМБОРА

– Ты сейчас за одну минуту назвала несколько имён женщин, биография каждой из которых, я уверен, может стать большим романом или сюжетом для какого-то кассового фильма. Но если спросить про русских девушек ХХ века, то чаще, наверное, вспоминают Софью Перовскую…

– Терешкову вспомнят…

– Терешкову, Зою Космодемьянскую – революционерок и советских деятелей, партизанок и так далее. Почему мы их не помнили в 90-е годы – это понятно. Нас учили помнить других. Но почему за 30 лет не произошло ренессанса, как ты думаешь?

– Я думаю, что во всём виновата поп-культура. Я всегда в этом смысле привожу в пример, как ни странно, американцев, которые из любой мало-мальски яркой истории успеха, будь то первая женщина-бизнесмен или чемпион по бейсболу без ноги и руки из какой-нибудь деревни, сделают кино. У них история победы – это когда человек на первом месте. И таких фильмов в поп-культуре американской очень много, где есть некий простой человек, прошедший какой-то путь, победивший какие-то обстоятельства, ставший героем. А у нас это, как правило, какая-то коллективная вещь. И поэтому ищут не отдельных конкретных персонажей, а скорее какой-то собирательный образ. Мне кажется, что если бы наши средства массовой информации, центральные телеканалы задались бы целью искать такие истории, рассказывать их, то это была бы совсем другая картина. Хотя, мне кажется, я сейчас немного в таком романтическом плане отвечу, частные стриминговые каналы потихонечку начинают эту задачу решать. Я на днях посмотрела совершенно шикарный сериал. Называется «Арт и факт». Это уникальная история, мне кажется, для нас, когда у тебя четыре зарисовки из жизни русских художников конца ХIХ – начала ХХ века. И снято это настолько потрясающе: там они показаны как люди. Врубель показан как человек с кучей психологических проблем, рассказана его человеческая история… Я была в диком восторге и приятно поражена. Мне кажется, не через федеральные, а через какие-то частные инициативы такие вещи будут потихонечку вылезать. 

– И всё же почему наши продюсеры (ведь это всё продюсерское кино) не могут разглядеть в этом столько вдохновляющих примеров, как ты? Что нужно сделать?

– Мне кажется, надо просто какую-то насмотренность увеличивать, какие-то каналы коммуникации развивать. Зависит от задачи. Я всё-таки всё ещё уверена, что если продюсер – идейный человек, если у него есть какая-то собственная внутренняя мысль сделать что-то хорошо, он пойдёт и будет искать. Но если люди сейчас отрабатывают госзаказ и гранты, например (а понятно, что на повестке дня сейчас существуют определённые тренды), то у них не будет такой потребности. Потому что все эти герои плюс-минус спорные. Многое зависит от общего вектора, который существует сейчас, частный ли это продюсер или ещё какой-то. То, что есть какие-то одиночные всплески, круто, но пока массового движения нет. 

Я ещё раз повторюсь: мне кажется, мы только в самом начале пути. И если мы говорим про общие тренды, то если мы, например, берём вектор поворота к себе, поиска себя в целом, осознания, что такое мы сегодня, то, если брать срез туризма, если брать срез каких-то волонтёрских проектов, того же блогерства, мы видим, что Россия чуть-чуть преображается, приоткрывается. И в этом смысле карантин нам всем помог стать лучше и посмотреть в глубь своей страны, начать видеть красоту там, где раньше казалось – фи. И это тоже часть тренда. Мне кажется, мы все туда немножко идём. По чуть-чуть. Может, небыстро. 

– Ты вошла в состав жюри премии «Жить вместе» этого сезона, 2023 года, и ты у нас жюрила, насколько я помню, номинацию «Русская традиция»?

– Нет, «Память». 

– Да, «Память». Это одна из самых сложных номинаций. Потому что мы стараемся брать рамку отсечения – ХХ век. Не просто помнить русскую историю – тут, извините, утонуть можно, а помнить ХХ век. Потому что это самые сложные страницы. Во-первых, это близко и ещё живы потомки тех людей, которые там накуролесили. А с другой стороны – там много болезненных вопросов, на которые нужно дать ответы, но то ли не хватает мужества, то ли есть ещё какие-то дополнительные препятствия. Скажи, пожалуйста, тебя в этой номинации что-нибудь вдохновило, что-то ты открыла для себя, занимаясь отсмотром проектов в этом сезоне?

– Да, безусловно. На самом деле я для себя выделила вектор, в котором эти проекты существуют. Несмотря на то что их, наверное, было не так много, как в других номинациях, было совершенно понятно, в каком срезе эти проекты появляются в стране. Основной – это, конечно, истории, посвящённые Второй мировой войне. Второй вектор – это репрессии. Всё, что связано с репрессированными малыми народами или в принципе с репрессиями, с памятью жертв репрессий. И, собственно, это ещё какая-то третья история про историческую преемственность, которая тянется из далёких времён, потом чем-то прерывается (как проект-победитель, собственно, в этой номинации), и потом ты создаёшь сообщество вокруг, пытаешься объединить людей вокруг места, истории этого места, памяти этого места. И это чуть больше, чем 100 лет и так далее. Эти три вектора есть, и мне поэтому очень близок был именно проект-победитель. Я тоже за него в конце голосовала. «Восстановление родства», если не ошибаюсь. Мне понравилось, как они этот проект визуально упаковали, как они его представляют на публике, как они оттеняют вокруг этого места, о котором идёт речь. Хвалынск, если не ошибаюсь. 

– Фестиваль семейной истории «Восстановление родства» (город Хвалынск).

– Да, всё верно. И я даже была в этом Хвалынске незадолго до объявления финалистов, поняла, о чём идёт речь, и мне это очень импонирует. Как люди в таком исторически богатом насыщенном месте восстанавливают историю, вспоминая какие-то болезненные точки, которые порвали историческую преемственность (там же был остров, на котором родился этот Хвалынск, он затонул при строительстве водохранилища, и для них, по сути, это один из примеров очередной русской Атлантиды). И как группа людей делает это очень деликатно, очень красиво, практично и очень по-современному. И здесь это важно. И мне это очень близко, потому что сама я нахожусь в поисках похожих историй, и, возможно, даже в скором времени что-то похожее получится самим сделать на практике. Поэтому такой проект прекрасен.

– Ты влюблена в русскую историю конца ХIХ – начала ХХ века. Как человек, влюблённый в этот период, ты наверняка заметила, что началась другая история. Она настолько другая, как будто бы на место одной страны поставили другую и у неё свой сюжет, своё развитие, свои ценности – всё другое. Сейчас мы живём в третьей стране, и непонятно: вроде как наследники Российской империи и наследники Советского Союза, а с другой стороны – это всё наша страна и мы живём на этой территории. Как ты для себя решаешь: преемником какой истории ты являешься?

– Мне кажется, я являюсь преемником настоящего. Мне, наверное, хочется научиться жить здесь и сейчас, это очень важно. Но с корнями. Когда у тебя в семье жили люди – представители той или иной исторической эпохи, – ты не можешь себя совсем от всего оторвать. А потом ещё какие-то предания, истории, фотографии… И для меня, если честно, нет такого противоречия, что одна страна пришла взамен другой. Безусловно, с точки зрения политического режима, это очень сложный процесс. Но с точки зрения того, что остались люди, остались культурные артефакты… Я постоянно повторяю, что нам сегодня очень повезло, если смотреть на себя как на исследователя. Потому что у нас наконец-то есть возможность узнать себя тех, провести некоторые исторические раскопки памяти, изыскания, мы имеем возможность нырнуть в те времена, у нас открыты архивы, в большей степени это всё оцифровано, есть доступ к родовым метрическим книгам. Тот, кто хочет сейчас заниматься поиском своих родных, этим занимается. Много посредников на этом рынке. 

Заброшенные усадьбы – это сейчас объект новой волны интереса. В том числе и для частных лиц. Или небольшая какая-то городская застройка. У нас сейчас есть возможность вернуться к тому времени и чуть лучше его понять. Потому что мы понимаем, какое количество мифов было собрано за 70 лет вокруг, кого называли врагами, буржуями. И что это к реальности не имело никакого отношения. Что те же крестьяне, которым землю обещали, ничего не получили. У нас есть шанс оценить, насколько правдивыми были те обещания и посулы, кто в итоге выиграл, кто проиграл… И, понимая, оценивая реальный результат 70 лет жизни в Советском Союзе, можно пересмотреть некоторые взгляды на прошлое. В этом смысле хорошо, что у нас такой незамутнённый взгляд. Я сейчас говорю не со стороны эксперта-историка, но с позиции обычного человека, каким сама являюсь. Как ты однажды сказал: «Удивился сам, удиви другого». И я удивляюсь сама каким-то открытиям для себя, как и насколько всё, как говорится, неоднозначно было тогда, и не перестаю удивляться и радоваться этим открытиям. 

– У тебя, судя по твоему рассказу, есть какой-то априорный дар любви к своей истории и своей стране. Потому что странно любить историю своей страны и не любить страну. Тебе это дано. А есть ли у тебя какой-то рецепт человеку, который ещё сомневается, любит ли он Россию или не любит, как её полюбить? Может, куда-то надо съездить или что-то прочитать?

– Самое лучшее – это поездки. Я за последние пару лет благодаря тому же карантину объездила столько российских городов… И это я ещё не была в Сибири, я пока ещё по центральной и южной части путешествую. И у меня полностью поменялась картина мира относительно мест, про которые я думала, что вряд ли уже когда-нибудь туда доберусь. Каждый городок, будь то Хвалынск или какие-то маленькие на Волге города, безумно интересные какие-то деревеньки заброшенные или не заброшенные – всё это очень расширяет кругозор. Благодаря тому, что сейчас сильно продвинулся туризм и гастрономия, что очень важно. Гастрономия в регионах чувствует себя относительно уверенно, есть возможность вкусить эту региональную специфику со всех сторон. Красиво пожить, интересно погулять, посмотреть и попробовать всяческие яства. Это первое. 

Второе – это ручной труд с точки зрения всякого волонтёрства. Почти везде в относительно крупных городах есть какие-то волонтёрские движения. Вот в Москве, например, нет «Том Сойер Феста», а в куче городов он есть. И можно прийти и руками прикоснуться к истории. Когда ты восстанавливаешь что-то своими руками, у тебя относительно всего меняется ощущение: тебе кажется, что ты прикоснулся к тому, кто создавал это, к истории этого здания, ты дал ему шанс на вторую жизнь. Очень хорошо работает бытовая реставрация. Таких курсов сейчас просто пруд пруди, назовём это так. Я тоже в этом году прошла курсы бытовой реставрации, отреставрировала кресло прадеда и дореволюционное зеркало, которое у меня было. Это очень терапевтично, ты успокаиваешь нервную систему. И ты даёшь вещам вторую жизнь. Это маленькие вещи в твоём собственном доме. 

У каждого, наверное, есть что-то такое, связанное с прошлым. Неважно, дореволюционное оно или 60-х годов, советское. Сейчас есть инструменты, которые позволяют людям соприкоснуться с прошлым, почувствовать эту связь. Я, например, на кресло прадеда прилепила шильдик, что отреставрировано мной в таком-то году. Такие вещи помогают очень полюбить историю. Ну и, конечно, много-много-много читать. То, что вы любите. Я вот, например, не люблю художественную литературу, а люблю биографии и воспоминания. Через это очень сильно чувствуется, как люди себя ощущали, что они делали, куда ходили, что смотрели. Это не только Гиляровский, я вас всех удивлю. Он с этого начинает, но за ним ещё 150 тысяч людей. Всё это в открытых источниках: бери – не хочу. Главное – интерес. Поэтому выбирайте что-то своё для каждого типа личности. Кто любит гедонизм и приключения – это одно, кто любит физический труд – другое, кто любит умственный труд – третье. 

*** 

Этот текст – литературная расшифровка передачи «Хранители маяка», совместного проекта радио «Культура» и премии «Жить вместе». Послушать выпуск можно здесь.