До ближайшего побережья – 1260 км. Здесь, поблизости с геомагнитным полюсом Земли, зарегистрирована самая низкая температура планеты в XX веке – минус 89,2°С. Научное значение работы станции трудно переоценить, но условия полярников были, мягко сказать, аскетичными. Последняя реконструкция старого здания проводилась в 1982 году – со всеми вытекающими. Жить и работать сюда ехали самые мужественные учёные, готовые совершать научные подвиги в ледяной пустыне без семей и простых удобств. Но всё изменилось. В пятимодульном комплексе есть даже отдельный стоматологический и рентген-кабинеты, научные лаборатории, технические блоки для системы очистки и хранения воды, спортзал, гараж, зоны отдыха, сауна, аэродром и жилые и общественные помещения для полярников.
Не так много людей жило на «Востоке» со дня основания станции в 1957 году. И среди них врач-исследователь Николай Осецкий, научный сотрудник Института медико-биологических проблем РАН (ГНЦ РФ ИМБП РАН), анестезиолог-реаниматолог станции «Восток» 64-й Российской антарктической экспедиции. Накануне Дня российской науки мы беседовали с ним о научном значении станции, а получилось ещё и о космосе, и о том, какую мудрость для себя выносит человек, побывав в годовом уединении от суеты.
– Николай, как вы попали в состав антарктической экспедиции?
– На момент конца 2017-го – начала 2018 года я состоял младшим научным сотрудником в ИМБП, когда наш институт решил возродить советскую традицию участвовать в научных программах на станции «Восток». Я написал большую программу для 64-й РАЭ по оценке системы зрения, которая потом разрослась до оценки общей функциональной работоспособности, дыхания и иммунной системы. Так много всего было. Я только сегодня закончил правки по одной из статей, написанной по тем данным. В мае 2018-го я узнал, что меня приняли в состав 64-й РАЭ.
Николай Осецкий. Фото: из личного архива– Вы обрадовались?
– Да, в восторге был. Я же в первый раз про это думал, когда ещё в медицинском институте учился. Тогда, в 2008 году, я написал бумажное письмо в конверте и отправил в Институт Арктики и Антарктики. Мне ответили, что им нужны хирурги и анестезиологи, и потом я к этой теме не возвращался. Но так обстоятельства сложились, что в нашем институте работал Ильин Евгений Александрович, весьма заслуженный учёный в космической биологии. Благодаря его усилиям научное присутствие ИМБП РАН в Антарктике смогли восстановить. Не могу передать личностно-эмоциональные ощущения от первых минут там. Тот год на «Востоке» стал для меня уникальным и с профессиональной точки зрения, и с научной, и с личной. Меня впечатлил уже даже сам путь из Санкт-Петербурга на «Академике Фёдорове» через два порта, Бременхафен и Кейптаун.
НЭС «Академик Фёдоров». Фото: из личного архива Николая Осецкого– Чем впечатлил?
– Мы шли в Антарктику через весь Атлантический океан. И если Атлантика для людей более или менее привычна, там самолёты летают и корабли ходят, то всё, что южнее 60-й параллели, гораздо менее посещаемо. Единственное, что там летает, – спутники всякие. Даже трасса МКС не проходит. Это максимально обособленная, отдалённая от цивилизации локация на планете, где так или иначе обитают люди.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Какой была ваша встреча с Антарктикой?
– Конечно, ничего особенно неожиданного я там не увидел, потому что много научной и художественной литературы читал. Но сам факт оказаться одним из тех немногих, кто долгое время провёл на этом континенте, да ещё и на внутриконтинентальной станции «Восток», воспринимался по-особенному. Это последняя большая локация на планете, где человек в первую очередь человек, а только потом уже представитель того или иного государства. Меня поразила там ещё и степень взаимодействия между странами. Она невероятная, как в космосе на МКС. В 2020 году к нам на станцию «Прогресс» прибыла индийская делегация на украинском вертолёте с украинским экипажем. Их вертолёт прибыл к берегам Антарктиды на российском корабле «Иван Папанин», который находился в лизинге у индусов, а до этого выполнял грузовые работы на австралийской антарктической станции.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Увидели ли вы себя по-новому, оставшись в длительной изоляции?
– Да, в некоторой степени это было время наедине с собой. На «Востоке» у нас группа была совсем маленькой, 11 человек. За время пути на корабле мы успели познакомиться, но ведь у всех – свои тараканы в голове. Нахождение в малом коллективе, с одной стороны, несло психологические сложности, с другой – было классным методом на длительное время остаться наедине с собственным сознанием.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Какие научные задачи стояли перед вами?
– Станция «Восток» изначально воспринималась нами как весьма неплохая модель долговременной лунной станции. Она отдалена, автономна и в течение 8 месяцев в году, с конца февраля по конец октября, недоступна для сообщения с внешним миром из-за крайне низких температур. Условно говоря, самолёт туда прилететь может, а взлететь обратно – уже нет. Как и любая техника, которая использует гидравлику. Это малая группа, малый полезный объём станции, потому что старая станция «Восток» – совсем небольшая по внутреннему полезному объёму. Конечно, больше, чем МКС, но ненамного. Станция находится в центральной Антарктике: ближайшая к нам франко-итальянская станция Конкордия – примерно в 600 км, а до ближайшей точки связи с большой землей – 1400 км, и это всё по снегу. На 300–400 км вокруг ничего живого, кроме нас. Похоже на лунные условия: сколько глаз хватает, однородная безжизненная поверхность. Наблюдается полярный день и полярная ночь – примерно по 150 суток. Но самое большое значение для нас имело то, что станция находится на высоте примерно 3,5 км над уровнем моря. Следовательно, люди пребывают там в так называемой гипобарической гипоксии, которая связана со сниженным атмосферным давлением. Наша научная программа оценивала функциональную адаптацию двух систем: сердечно-сосудистой и системы зрения как основной сенсорной системы. И, соответственно, системы дыхания, поскольку она связана с сердечно-сосудистой. Далее – иммунная система. Кровь и слюну я собирал у коллег каждый месяц. И по крови смотрел состояние иммунной системы, факторы стресса. У нас была камера Горяева – приспособление для светового микроскопа, с помощью которого я эритроциты считал.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Зачем?
– Есть такой элемент физиологической адаптации – эритроцитоз. Когда человеческий организм находится в условиях внешней гипоксии (в горах где-нибудь или центральной Антарктике) – количество эритроцитов увеличивается, чтобы переносить большее количество кислорода. Малый объём кислорода в воздухе частично компенсируется большим количеством клеток крови, которая его переносит. И у наших физиологов также были тесты на мелкую моторику и операторскую деятельность, которые выполняют космонавты на орбите. Тесты имитировали стыковку двух космических аппаратов, с помощью двух специальных ручек оценивались основные движения, мелкая моторика, общее внимание, моральное состояние и уровень психологического комфорта.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Что удалось выяснить?
– Это была первая такая научная программа за очень-очень длительное время, не все собранные данные получилось собрать в достаточном количестве и с достаточным качеством. Но примерно 85–90% собраны успешно. Большую часть из них мы уже посчитали и описали. И выяснили, что есть определённые особенности адаптации у людей разных возрастных групп. Стратегии адаптации их организмов немножко отличаются. Но главное – уровень гипоксии у всех хотя и был для организма чувствителен и по адаптационному потенциалу находился в диапазоне стрессовой адаптации, но все могли выполнять сложные когнитивные функции, причём длительно.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Как это знание можно применить на практике?
– Один из вариантов – в космических программах. Я сильно утрирую, чтобы мысль была понятной, но общая парадигма такая. Когда американцы по программе «Аполлон» летали к Луне, то они максимально экономили на чём только можно. У них, например, была однокомпонентная кислородная атмосфера с пониженным давлением, имевшая минусы. Например, любое короткое замыкание в кислородной атмосфере – это плохо. Думаю, не надо объяснять почему. Сейчас, учитывая, что размер и масса электронных систем контроля значительно уменьшились по сравнению с огромными компьютерами на лампах, уже можно не так сильно экономить на компонентах атмосферы будущего. И это большое преимущество – знать, что можно без вреда для здоровья использовать экономичную гипоксическую атмосферу. Организм будет находиться в мобилизованном состоянии и даже в течение года не получит, скажем так, злокачественных болезнетворных влияний.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– То есть находиться весь год на «Востоке» не вредно?!
– Скажем так: год нахождения там не представляет опасности или вреда для организма изначально здорового человека, но при этом более длительное нахождение я бы назвал нежелательным. При возникновении опасного состояния человека оттуда будет невозможно эвакуировать. В космосе – схожие проблемы. Сейчас на МКС дышат кислородно-азотной смесью, ну то есть воздухом, который имеет давление в одну атмосферу, как и на Земле. Там используется несколько вариантов рециркуляции воздуха, необходимые компоненты воздуха доставляются с Земли. МКС – это примерно 400 км от Земли, недалеко. Но в случае долговременного полёта за пределы околоземной орбиты нужно очень щепетильно подходить к вопросам любой траты массы на борту. Учитывая, что сейчас планируются пилотируемые миссии к Венере и уже были беспилотные полёты, это не представляет сейчас невыполнимой задачи. То, что в конце 1960-х – в 1970-е было на острие прогресса и технических возможностей человечества, сейчас при гораздо меньших тратах несколько стран могут осилить. Наибольший интерес сейчас представляют южные полярные регионы Луны. Это связано со многими причинами, это отдельная тема. Но факт, что в области южного полюса Луны планируются будущие пилотируемые и беспилотные миссии.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Чем интересна станция «Восток» для дальнейших исследований?
– Конечно, адаптацией человека к длительной гипоксии и к разным условиям. Не только к физическим условиям среды, но и к монотонности работы, малому коллективу. Это всё было и раньше, но научных данных на эту тему ещё недостаточно. Интересно функционирование малой группы в изолированной ограниченной экстремальной среде, и длительное нахождение в ней людей всегда будет ценным для космической медицины. Пока космонавтов готовят в основном для околоземной орбиты на высоте 400 км, когда человека в случае чего можно эвакуировать. Но сейчас вовсю планируются полёты на Луну, а это четверо суток в одну сторону. А с Луны ещё надо взлететь, то есть быстро эвакуировать человека не получится, и нужны абсолютные методы медицинского контроля, иной подход к конструированию новых систем жизнеобеспечения. Далее, под станцией «Восток» больше 3500 метров льда, который не таял последние 28–30 миллионов лет. Путём бурения ледовых кернов можно узнать о газовом составе атмосферы. Санкт-Петербургский горный университет с советских времён там ведёт палеоклиматические исследования, изучая древний климат на планете. Это очень ценно. Как минимум мы можем получить представление о динамике содержания парниковых газов в атмосфере.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Нигде больше на Земле эту информацию получить нельзя?
– Можно в Гренландии, там тоже занимаются бурением ледовых кернов, но лёд Гренландии младше, и толщина ледового щита Гренландии гораздо меньше, чем в Антарктиде. Антарктика – самое классное место для такого изучения, а Восточно-антарктическое плато, где расположен «Восток», – вообще для этого одно из лучших мест на планете, потому что там толщина льда больше 3,5 тысячи метров. Лёд уходит ниже уровня моря, и можно изучать и получать представление о динамике газового состава атмосферы на протяжение очень длительного периода времени. Самому старому подтверждённому льду там 800 тысяч лет. И ещё важная научная информация: под станцией «Восток» находится озеро. В Антарктике подлёдных озёр несколько, Восток – крупнейшее. Ценность его в том, что с момента образования ледяного щита Антарктиды в этом озере сохранилась биосфера, которая не имела контакта с внешней средой, и озеро осталось таким, каким было 20 миллионов лет назад. Это уникальный объект для изучения будущими российскими антарктическими экспедициями.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– На что повлияет открытие новой станции «Восток»?
– Как минимум там сможет находиться большее количество людей, размещаясь с большим комфортом. А это имеет огромное значение для тех условий. Старая станция позволяла зимовать 11–13 людям в течение зимнего периода, в летний – 25. В Антарктике лето – это наши зимние месяцы. А на новой станции могут зимовать 15 человек и 35 – в качестве сезонного состава. И здесь я бы сказал ещё об эмоциональном престиже. У американцев «Амундсен-Скотт» – достаточно большая, «Конкордия» – тоже современная, китайскую «Куньлунь» вроде бы планировали в круглогодичном формате использовать, хороша японская сезонная «Купол Фудзи». И теперь у России – страны с наибольшим научным присутствием в Антарктике – есть новая большая станция.
- Она только в бытовом смысле стала лучше или в научно-техническом тоже?
– Разумеется, в первую очередь по техническому оснащению это абсолютно современная на мировом уровне научная станция. Уже то, что там больше стало места для установки научного оборудования, имеет огромное значение.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Например, что важное там появилось?
– Операционное помещение с современным новым оборудованием, полным набором диагностических приборов, лабораторных компонентов.
– Я где-то слышала, что раньше даже аппаратов УЗИ на «Востоке» не было?
– Как было до 63-й и 64-й экспедиции – не знаю. У нас был портативный аппарат УЗИ. Скажем так: по сути, всё у нас было, но хотелось поновее и получше.
– В начале разговора вы упомянули, что вам понравилось долго оставаться наедине с собственным сознанием. Какие выводы вы для себя сделали?
– Моя научная программа хотя и была частью общей экспедиционной, но всё равно порой приходилось людей уговаривать, находить нужные слова. Это был максимально эффективный и необычный вариант тренировки общения с людьми. Сбор данных включал в себя много манипуляций, и у людей это занимало время, порой и раздражало: зачем это надо вообще! Но в итоге всё получилось. И я сделал выводы: со всеми лучше поддерживать максимально позитивные отношения, но стратегически лучше рассчитывать только на себя.
Фото: из личного архива Николая Осецкого– Вы хотите вернуться в Антарктиду?
– Да, хотел бы. Я сейчас заканчиваю диссертацию, и дальше было бы очень интересно участвовать в новой антарктической программе института, сделать всё более качественно, с пониманием особенностей, с которыми я там столкнусь. Уезжая с «Востока», я думал: «Да чтоб я ещё когда-нибудь!! Да никогда!». Это у всех так. У большей части людей, с которыми я общался после зимовки, первой мыслью было: Скорее бы домой!». А потом… Если коротко, то хотел бы ещё минимум раз там оказаться – разумеется, с научной программой.
Фото: из личного архива Николая Осецкого
