От святого до дикого

В издательстве «Новое литературное обозрение» на этой неделе выходит монография историка литературы, доцента Школы филологических наук НИУ ВШЭ Алексея Вдовина «Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права». «Стол» поговорил с автором о том, как писатели-дворяне изображали крестьян, а крестьянская реформа повлияла на эти образы

Картина Владимира Маковского 
«Крестьянские дети». Фото: Харьковский художественный музей

Картина Владимира Маковского «Крестьянские дети». Фото: Харьковский художественный музей

Насколько крестьянин – популярный герой в произведениях отечественных литераторов XIX века? 

– Очень популярный. В первую очередь это связано, конечно же, с существованием крепостного права. Это важнейшая причина. Вторая причина заключалась в том, что крестьяне составляли абсолютное большинство населения Российской империи – порядка 90%. Неудивительно, что элита начинает интересоваться теми, кто населяет страну. Ну и, наконец, всплеск интереса к крестьянину в 1840–50-е годы связан с формированием национальной идентичности, которую министр народного просвещения Уваров называл «народностью». Только до 1861 года, отмены крепостного права, в печати появилось более 200 рассказов, повестей и романов, где крестьянин был главным героем. Это вполне сопоставимо с популярностью дворян в русской литературе. Скажу даже больше. Все наши писатели, за исключением, пожалуй, только Ивана Гончарова и Фёдора Достоевского, отдали дань жанру рассказа о крестьянах. И даже Достоевский обратился к нему уже в 1870-е годы, написав очерк «Мужик Марей». 

А «Мальчик у Христа на ёлке»? Достоевский мессианскую мысль о «народе-богоносце» декларировал устами Шатова в романе «Бесы» – да, речь не о крестьянине, но некоем общем понятии «народ», которое без крестьян не мыслится. В любом случае слова Достоевского стали поводом для спекуляций и поисков «национальной идеи»…

– Конечно, есть и такой рассказ, но в нём Достоевский не уточняет, к какому сословию принадлежит мальчик. Важнее, что он просит милостыню и буквально умирает с голода. Это представитель нищего «простого народа» в предельно широком смысле слова. Важно помнить, что в XIX столетии не одни крестьяне относились к «простонародью». В него могли включать и мещан, и отставных солдат, и самых бедных разночинцев, и беднейшее духовенство (дьячков, например). То есть это была такая надсословная характеристика.

 – Какими чертами характера литераторы наделяли героев из народа и почему?

– Сначала писатели наделяли героев из народа исключительно положительными качествами. Всем памятна «Бедная Лиза» Карамзина, но мало кто помнит, что у него есть и маленький рассказ «Фрол Силин» – о добродетельном крестьянине, который всегда самоотверженно помогал своим односельчанам. Вслед за Карамзиным десятки авторов первой трети XIX века представляли крестьян почти идеальными. Да, они могли страдать, любить, испытывать трудности, выпивать, сбиваться с пути, но их глубинные добродетели почти не подвергались сомнению. Это происходило потому, что тем самым образованная писательская элита пыталась, с одной стороны, компенсировать свою вину перед закрепощённым сословием, а с другой – усиленно сконструировать идеальных русских. Ведь именно в первой половине XIX века, в 1830-е годы, в Российской империи начались интенсивные поиски «народности» и собственной национальности. Затем, начиная с 1840-х годов, стали понемногу появляться произведения, в которых герои из народа показаны более объективно – как люди с недостатками и негативными чертами характера. Такие авторы, как Василий Ушаков, Владимир Даль, Алексей Потехин, Михаил Михайлов, Николай Успенский попытались взглянуть на русского мужика с изнаночной стороны.

 Алексей Вдовин. Фото: Елизавета Сысоева/hum.hse.ru
 Алексей Вдовин. Фото: Елизавета Сысоева/hum.hse.ru

Почему именно они? Откуда эти авторы брали сведения о крестьянах?

– В первую очередь потому, что эти авторы имели большой опыт соприкосновения с крестьянами, живо интересовались обычаями, нравами и фольклором, например. Скажем, Алексей Потехин хотя и был дворянин, но бедный, из дальнего уезда Костромской губернии, в которой было гораздо меньше крупных имений, в отличие от Черноземья. Владимир Даль был военным врачом и исколесил пол-империи, наблюдая жизнь различных сословий и инородцев. Михайлов был сыном чиновника и киргизской княжны, полукровка, хорошо знавший жизнь в российской провинции. Николай Успенский был сыном бедного священника.

В заглавии книги упоминается «народ-сфинкс». Когда и почему возник этот концепт? И что это значит? 

– «Народ-сфинкс» – это цитата из письма Ивана Тургенева Павлу Анненкову 1862 года. Позже Тургенев создаст стихотворение в прозе «Сфинкс», где разворачивается та же тема.  Не могу сказать, что в середине XIX века эта метафора была широко распространена, – нет. В источниках она мне попадалась редко. Видимо, лишь к концу XIX столетия она становится концептом. Однако для моей книги он был принципиален, потому что сфинкс в древнегреческой мифологии женское существо, которое загадывает Эдипу загадки. Так же и «народ», что бы под ним ни подразумевалось, представлял для российских элит первой половины XIX века загадку, которую они всеми способами пытались как-то разгадать, рационализировать то, что плохо понимали. 

И к каким ответам приходили?

– К разным, но все они по большому счёту укладываются в два главных ответа: русский крестьянин либо святой, либо полудикий.

При упоминании героев из народа в отечественной литературе вспоминаются либо  наивные жертвы вроде бедной Лизы Карамзина, либо нарядные Хорь с Калинычем Тургенева, либо угнетённые персонажи Некрасова. Ну а строгий чеховский взгляд на мужиков беспристрастен, как у репортёра. Какую трансформацию переживает образ крестьянина? 

– Я пришёл к однозначному выводу, что уже в 1840–50-е годы в русской литературе формируется как минимум два полюса в трактовке русских крестьян.  И дальше, вплоть до современности, эти две трактовки –  идеализированный крестьянин (часто жертва притеснений) и жуткий вечно пьяный мужик – бесконечно воспроизводятся в нашей культуре и литературе. Поэтому правильнее говорить, что они сосуществовали, но в разные моменты истории России на первый план выдвигалась то одна, то другая – в зависимости от социополитических обстоятельств.   

А как эти обстоятельства влияли? И как отмена крепостного права повлияла на изображение крестьян?

– Очень благотворно. После 1861 года репертуар образов существенно расширился. Крестьяне начали изображаться более объективно, и в объектив стали попадать многочисленные стороны их быта, культуры, различные жизненные траектории. Кроме этого, в 1860-е годы о крестьянах уже писало новое поколение авторов. Они несколько оттеснили таких мастеров этой темы, как Тургенев или Писемский, которые после 1861 года практически не обращались к крестьянской теме (за исключением «Живых мощей» Тургенева). А вот такие авторы, как Фёдор Решетников, Александр Левитов, Илья Салов, Николай Златовратский, Николай Лесков, Глеб Успенский и многие другие вплоть до Чехова и Бунина, серьёзно заявили о себе в том числе рассказами о крестьянах. Среди наиболее неординарных я бы отметил в первую очередь Фёдора Решетникова, который в повести «Подлиповцы» 1864 года впервые вывел представителей крестьянского населения из коренных жителей Пермского края – коми-пермяков, а затем написал крайне интересный роман «Где лучше?». В нём крестьяне, работающие на уральских фабриках, снимаются с места и начинают менять работу в поисках лучшей жизни и в конце концов оказываются в столице империи – Петербурге, где их ждёт ужасное разочарование. На другом полюсе ещё один яркий автор – Николай Лесков. Его рассказы о крестьянах гораздо более известны всем со школы. «Левша», или «Несмертельный Голован», или «Очарованный странник» – все эти произведения объединяет образ своего рода праведника. Сам Лесков так и назвал цикл – «Рассказы о праведниках». Одним словом, этого писателя больше интересовали редкие типы крестьян, а не «серый мужик», который мыкает горе и неприметно умирает. В самом конце века приходит Чехов и во многом пытается закрыть крестьянскую тему в «Мужиках» и «В овраге», где в принципе уже не важно, что герои из крестьян. Они показаны точно так же, как и другие чеховские герои: чиновники, доктора, дворяне, учителя. Главное теперь – бытовая рутина, в которую погружён человек, живущий на автомате.

Когда литературный  мужик из экзотического персонажа стал живым героем – с яркой речью, мыслями и чувствами?

Обложка книги. Фото: Новое литературное обозрение
Обложка книги. Фото: Новое литературное обозрение

– Это произошло только в 1840-е годы под пером Дмитрия Григоровича и Ивана Тургенева. До этого мысли и чувства крестьян изображались крайне поверхностно и неправдоподобно. Даже у гениального Карамзина. 

Как происхождение автора – дворянин, разночинец – влияло на интонацию и выбор  жанра в  произведении о крестьянах?

– Мне удалось установить, что в самом деле сословный статус автора, его опыт и личная судьба всё-таки влияли на форму подачи крестьянских персонажей. Например, такие авторы-разночинцы, как Иван Кокорев (имею в виду его повесть «Саввушка»), были склонны к более экспериментальным повествованиям, где нарушались многие стилистические конвенции того времени. В частности, передача мыслей и снов героев из народа была более раскованной и непосредственной, чем у авторов из дворянской элиты. А вот на выбор жанра не могу сказать, что происхождение влияло. 

Насколько дворянам было интересно читать о крестьянах?  Когда в дворянской среде возник интерес к крестьянскому быту и запрос на литературу о них?

 – Неуклонный рост популярности рассказов о крестьянах и их бум в 1840–1860-е годы свидетельствуют, что дворяне и другие образованные сословия буквально жаждали читать о крестьянах. Это была мода и очень большой спрос.  

Какой, по мнению просвещённых авторов, должны быть литература для простонародья и какие споры велись вокруг этого вопроса?

– Проект особой «литературы для народа» возник в конце 1830-х – начале 1840-х годов и был очень тесно связан, с одной стороны, с теми процессами роста интереса к крестьянской теме, о которых я уже говорил, а с другой, вызван реформами графа Павла Киселёва, который попытался улучшить быт государственных крестьян. Все представители писательской и критической элиты (Белинский, князь Одоевский, Даль, Соллогуб, Бурнашев и многие другие) считали, что для крестьян нужно писать особые тексты в упрощённом стиле с очень внятным и чётким месседжем, очень дидактичные. И целый ряд таких текстов был написан, например, о том, к каким страшным последствиям приводит пьянство, воровство, алчность, жадность, похоть и другие греховные страсти. Это была первая волна. Вторая волна нахлынула аккурат накануне крестьянской реформы 1861 года – примерно с 1858 года, когда в Петербурге начали выходить сразу несколько новых журналов для народного чтения. В одном из них, который так и назывался «Народное чтение», подобралась ультрадемократическая команда авторов (писатель-демократ Михаил Михайлов, начинающая писательница Марко Вовчок, бывший петрашевец Алексей Плещеев и др.). Они создавали тексты для крестьян, в которых дидактика уступила место острой критике социального неравенства, требованию уважать права крестьян. Сюжеты этих текстов строились вокруг ситуации свободного выбора  – супруга, семьи, профессии. 

А насколько сами крестьяне нуждались в таком назидательно-душеполезном чтении?

– Сложно ответить однозначно. Дело в том, что никаких специальных исследований этого вопроса тогда не проводилось. Каждый из авторов исходил из своих представлений о благе для крестьян. Сейчас у нас очень мало источников, чтобы судить, однако авторитетные исследователи считают, что многие грамотные крестьяне в первой половине XIX века как раз очень высоко ценили назидательную литературу, потому что считали эти цели подлинно высокими и христианскими.

Читайте также