1. Предварительные замечания
Ирина Одоевцева, жена одного из лучших русских поэтов XX в. Георгия Иванова (в моём личном рейтинге он занимает 1-е место, деля его с Блоком), вспоминает о своём муже: «Так, на одном из „воскресений“, когда И.И. Фондаминский говорил об Ордене интеллигенции и обещал скорое всемирное царство элиты, Георгий Иванов, вздохнув, произнес: – Всё это так, Илья Исидорович. Только – элита едет – когда-то будет?».
С этим же скепсисом хотелось бы отнестись и к сегодняшнему интересу к проблеме элиты, а этот интерес, насколько можно понять, весьма горячий. Насколько с ожидаемым приходом новых элит связываются индивидуальные и общественные надежды – судить трудно. Если XX век и научил нас чему-либо с полной определённостью, то только одной вещи: любая самая злодейская идеология в любом месте и в любое время найдёт достаточное количество заинтересованных людей, которые с готовностью воплотят её в жизнь. И если о России ещё можно было бы спорить (я не разделяю такого подхода, но, наверное, найдётся немало людей, кто спишет эксцессы 1917-го и следующих годов на дикость и варварство русского народа), то этот подход совсем не будет работать применительно к Германии: где мы найдём население образованнее и цивилизованнее? Однако вина европейских элит в том, что таким людям была дана возможность реализовать свою человеческую природу, неоспорима (я имею в виду Первую мировую войну – экзамен, который старая Европа в лице своих руководящих классов провалила с треском). Это заставляет нас трезво взглянуть на возможности элиты (а то, что случилось после ухода старых европейских элит, хотя бы в той же России и Германии, всё же свидетельствует в пользу желательности их присутствия).
2. Кое-что о вчерашнем и сегодняшнем дне
Один из самых сильных соблазнов, подстерегающих тех, кто рассуждает об элите, – принять, что те, кто занимает элитные места, – «никакая не элита», а её место должна занять «настоящая элита». Я не разделяю эту классификацию; на мой взгляд (я согласен в этом с С.В. Волковым), элита – это верхний слой, принимающий решения, и принадлежность к категории определяется именно этим признаком, а не внутренними качествами. Мы видим, что множество человеческих жизней и десятки миллиардов долларов были напрасно потрачены только потому, что интеллектуальная культура и представления об окружающем мире нашего правящего слоя таковы, каковы они есть, – но, положа руку на сердце, можно ли отрицать, что эта интеллектуальная культура и эти представления об окружающем мире глубоко народны? Что даже и пресловутая «коррупция» народной массой не осуждается. Низы молчаливо прощают её верхам, потому что в глубине души сознают: сами они, окажись на их месте, вели бы себя примерно так же. Но такая картина может складываться по двум причинам: либо людей, способных занять руководящие места в администрации, в армии, науке, образовании, бизнесе и привнести туда другие интеллектуальные и моральные качества, нет вовсе (или, что несколько правдоподобнее, но даёт тот же практический эффект, они есть, но в совершенно недостаточном числе), либо такая группа наличествует, но социальные условия таковы, что пути наверх им нет. А это на самом деле (если мы хотим что-то предпринять, а не просто за чашкой кофе порассуждать о русской катастрофе) ключевой вопрос.
Фото: Георгий Угринович/РИА НовостиДумаю, что надёжное социологическое исследование, которое ответило бы на этот вопрос, провести невозможно. Потому остаётся заниматься визионерством, которое будет подвергаться некоторой коррекции здравого смысла. Последний говорит нам, что люди с более высокой нравственностью должны присутствовать всегда просто по законам распределения. Эти законы действуют и для интеллектуальных сил, но мы заранее сделали оговорку об интеллектуальной культуре – она такими факторами не определяется, для неё нужны отдельные усилия и свои учреждения. Вне их рамок самый умный человек может исповедовать самые дикие взгляды за рамками своей профессиональной области – и такая возможность есть у него потому, что его не приучили к интеллектуальной скромности и чёткому осознанию того, что для квалифицированного суждения мало умственных сил – нужны знания (интеллектуальные обычаи советского времени подталкивали скорее к противоположной позиции). И в этом смысле оценка может быть лишь весьма сдержанной: умные люди были, квалифицированные профессионалы во многих областях были, общественного слоя, располагающего достаточной интеллектуальной культурой, – не было. Нет его и сейчас.
3. Кто такие элитарии и как их готовить – 1
Итак, мы столкнулись с тем, что нам желательно иметь слой способных принимать решения людей, который обладал бы определёнными качествами.
1. Интеллектуальными.
2. Нравственными.
3. Патриотическими.
Специально отметим, что второй и третий пункт напрямую не зависят друг от друга. Можно быть абсолютно порядочным человеком и ненавидеть своё государство (это распространённая ситуация среди нашей либеральной молодежи, и они часто распространяют свою пламенную ненависть не только на современную, но и на историческую Россию), а можно – пламенно любить его, порядочностью не обладая (в античной литературе примером такого патриотизма является Этеокл в «Финикиянках» Еврипида и в «Фиваиде» Стация). Эти три пункта прежде всего характеризуют самих носителей, хотя социальное измерение присутствует в каждом из них; но четвертый – уже чисто социальный.
4. Общество должно быть устроено так, чтобы люди именно с такими качествами имели преимущественные возможности социального лифта.
В четвертом пункте мы наталкиваемся на сплоченное сопротивление всего современного мира. Как это так! вор, убийца и насильник являются жертвами неправильного устройства общества, и оно, чтобы исправиться, должно пропустить наверх именно их – таких несчастных и обездоленных. И, коль скоро я начал с последнего пункта, разделаюсь уже с ним, чтобы больше к нему не возвращаться. Совершенно бессмысленно думать над ним с позиции «Кабы я была царица»: любая деятельная позиция должна исходить не из этих отвлеченных и несбыточных мечтаний, а из того, что находится в пределах досягаемости, с учетом всех (чрезвычайно тяжелых) обстоятельств. Повторим то, что было сказано раньше: наша актуальная элита со всеми своими выдающимися качествами глубоко народна. И в народном сознании глубоко засела мысль об образовательном равенстве – наличие бутиков для высших классов общества, откуда простого человека, может бы, взашей и не выгонят, но куда ему заходить абсолютно незачем, никого не смущает, а вот наличие образовательного неравенства и училищ, куда не всем есть доступ, – очень серьезный соблазн. Множество людей с трудом переносят саму такую постановку вопроса. Так что, если мы и будем располагать элитой, ей придется действовать на благо народа, преодолевая сильное сопротивление значительной части этого самого народа. Итак, если мы планируем свою деятельность, то надо иметь в виду: она будет не от имени власти, без поддержки со стороны власти и вопреки вкусам и склонностям если и не всего населения, то заметной его части. На этом пока остановимся.
Фото: Ведяшкин Сергей/АГН «Москва»Но у нас есть еще три пункта.
4. Кто такие элитарии и как их готовить – 2
Если мы снова взглянем на них свежим взглядом, нам покажется, что речь идет об ангельской, а не о человеческой природе. Жозеф де Местр по другому поводу когда-то написал: «Либо юные русские – ангелы, либо их наставники сошли с ума». Эти три пункта объединяются понятием воспитания в широком смысле слова, а два последних – воспитания в узком смысле слова.
Относительно воспитания нравственных качеств и воспитания патриотизма я вряд ли мог бы поделиться какими-либо положительными соображениями. Воспитание, на мой взгляд, – то, что идет от личности к личности, и единственно возможная политика в этой области – кадровая… Она, опять, таки, чрезвычайно затруднена при взгляде с самого верха: справку из консистории, что такой-то регулярно исповедуется и причащается и никакой ереси не разделяет, или из вытрезвителя, что не бывал, или из психушки, что не обращался, мы затребовать и получить можем, но…
Но мы можем сказать и о тех мерах, которые никакого воспитательного эффекта не окажут. Их можно придумать много – напр., часто и подробно рассказывать о необходимости любить родину, заставлять учить наизусть лермонтовские «Родину» или «Бородино» и усиленно изучать отечественную историю. Скорее можно ожидать, что излишнее усердие в этой области вызовет обратную реакцию. Не у всех, разумеется; но как раз у самой умной части молодежи, у кандидатов в элитарии, это будет весьма частым явлением: они требуют деликатного подхода и не любят, когда им слишком сильно мешают жить. И назойливость не в их вкусе и вызывает подозрения.
Итак, у нас остается один пункт – об интеллектуальном воспитании элиты. Именно элиты как слоя, а не об индивидуальном интеллектуальном воспитании.
Возможна ли единая элитная школа? Как ни странно (по крайней мере для моих постоянных читателей), я склонен от имени истории педагогики ответить на этот вопрос утвердительно. Такая картина сложилась во Франции при Ancien Régime; а Франция – не только законодательница мод во всех областях (мир, корчась и плюясь, живет и сейчас по французской интеллектуальной повестке), но и – добавим – страна континентальная, совместимая (в отличие от островной Британии) по своим вкусам и привычкам с другими континентальными странами. Это совмещение целибата и майората. Наследство получает старший сын, но аристократическому семейству хотелось бы обеспечить и младших отпрысков. О русском духовенстве Пушкин писал Чаадаеву: «Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к хорошему обществу». Во Франции была прямо противоположная картина: никакой бороды и никакого разлада между духовенством и хорошим обществом, поскольку духовенство (лишенное по католическим правилам права иметь законных наследников) — это младшие братья тех, кто надевает военный мундир или судейскую мантию. Поскольку это единый круг, то и школу они посещают одну и ту же – коллеж, как правило, иезуитский.
Что это такое, мои читатели знают, и повторяться я не буду. Эта модель – замечательно эффективная, – конечно, невоспроизводима в современной ситуации, и причин тому много. Укажем одну достаточную: иезуиты уже не те. Кстати, и русская образовательная идеология XVIII в. не считала возможным предопределять судьбу юноши-кадета: перед ним было открыто властное поприще и в армии, и в гражданской администрации (в XIX в. профессионализация зашла далеко, и картина изменилась). Однако же — как представляется автору этих строк — спланировать единое учебное заведение для элитной подготовки можно. Это будет своего рода сальто мортале образовательного планирования, это на грани невозможного, это требует очень многого от детей, это плохо совместимо с современной обязательной рамкой, это… Невозможно в реальной жизни, делать будет некому, еще на один-два пилотных проекта на страну люди найдутся, на большее точно нет — но спланировать такое возможно. Проще было бы поступить так: вот административная элита, вот естественнонаучная, вот гуманитарная, вот военная, вот спортивная, вот финансово-экономическая… Тогда на дело можно взглянуть с несколько большим оптимизмом. Конечно, у нас будет и масса образцов. Нужно только не забывать элементарных вещей — напр., что кадетский корпус не только про стрельбу и рукопашный бой, его выпускники в РИ прилично знали два европейских языка — французский и немецкий, и — позволим себе автобиографическую деталь — автор, видевший не одну книгу с экслибрисом дореволюционных полковых библиотек, склонен полагать, что интеллектуальный кругозор старого русского офицерства не ограничивался горячительными напитками и женским полом.
Фото: Robert Bye/Unsplash5. Кое-что о сегодняшнем дне — 2
Но — опять-таки — надо учитывать обстановку, в которой мы живем. Среднего образования как системы в РФ не существует; я не знаю, сколько у нас школ, которые дают образование, сопоставимое с дореволюционным реальным и гимназическим; но их явно меньше, чем было в РИ средних школ разных типов (одних казенных гимназий за четыре сотни). Средний ученик выходит из «средней» школы со знаниями начальной: он умеет (если умеет) считать, складывает слова из букв (далеко не всегда обладая функциональной грамотностью — наблюдая за поведением русскоязычной публики в сети, мне весьма часто приходилось сталкиваться с тем, что не слишком сложный текст понимается превратно); я думал, что молодежь хоть английский знает, но многие полагают, что нет, а если да, то в большинстве случаев это знания не из школы. В ученической голове застревают какие-то бесформенные куски и обрывки сведений из естественных наук и истории (и тоже непонятно — из школы или из окружающей атмосферы); ценную информацию, которую он почерпнул в школе и сохранил в памяти, можно было бы усвоить за несколько дней, читая научпоп; в общем и целом можно сказать, что для образования большинства молодежи время, проведенное в школе, — потерянное время. Но если представить себе, что некоторая часть (ну, процентов 5–10) ученического поголовья РФ хотела бы и могла бы учиться, все это не так безобидно: на имитацию деятельности идет много сил и времени, которые нужны для самой деятельности. Так что если в пределах досягаемости нет школы с хорошими традициями интеллектуальной подготовки (я хотел бы знать, сколько их, но не представляю, каким образом мог бы об этом узнать), двойная задача — и пройти сквозь «среднюю» школу так, чтобы она оставила в юной душе и в юном уме как можно меньше следов и съела бы как можно меньше юных сил, и одновременно с этим получить полноценное среднее образование (минимальная формула — два языка в рабочей форме, древних или иностранных в любой комбинации, + хорошая математика, остальное по выбору) — становится чрезвычайно тяжелой. Не думаю, что количество желающих, готовых и способных это сделать превысит статистическую погрешность.
…Ну а тем, кто думает о завтрашней элите, остается только одно: позаботиться, чтобы потенциальные элитарии были. Все остальное выходит за рамки наших возможностей.
