Краеведение как способ выжить в эпоху перемен

Зацепиться за локальное, заняться историей своей семьи или родного места – это не только полезно и плодотворно для всякого человека, но ещё и способ вырваться из информационно-политического вихря в человеческую традиционную жизнь 

Митинг инициативной группы по возвращению городу прежнего имени — Тверь. Фото: общественное достояние

Митинг инициативной группы по возвращению городу прежнего имени — Тверь. Фото: общественное достояние

Одним из важных способов формирования общности людей стал интерес к истории своего места жительства. Краеведение в постсоветской России стало возможностью выйти за рамки повседневности, придать своей жизни новые смыслы. А также обрести единомышленников, создать сообщество тех, кто понимает друг друга с полуслова: пароль «Олег Рязанский» – отзыв «Михаил Тверской».

В конце марта в Твери отметили своё 30-летие и 36-летие две мощные некогда краеведческие институции – «Общество князя Тверского и Великого князя всея Руси Михаила Ярославича» и инициативная группа «Возвращение». От них и хотелось бы начать «старыми словесы трудныхъ повестий».

Руководитель Отдела социального служения Тверской епархии о. Александр Горячев и руководитель ТООО "Общество князя Тверского и Великого князя всея Руси Михаила Ярославича" Анжелика Шаронова. Фото: ОБЩЕСТВО МИХАИЛА ЯРОСЛАВИЧА ТВЕРСКОГО / vk.com
Руководитель Отдела социального служения Тверской епархии о. Александр Горячев и руководитель ТООО "Общество князя Тверского и Великого князя всея Руси Михаила Ярославича" Анжелика Шаронова. Фото: ОБЩЕСТВО МИХАИЛА ЯРОСЛАВИЧА ТВЕРСКОГО / vk.com

Интерес к краеведению всегда обострялся в переломные времена. Зацепившись за своё локальное прошлое, легче пережить смену эпох. Начало XX века тоже было ознаменовано всплеском интереса к местной идентичности у всех европейских народов – от кельтов и басков до карел и мордвы.

В Советском Союзе начало 1920-х годов было расцветом краеведения. Но государство, наращивая репрессивный механизм, унифицируя идеологию, не могло допустить, чтобы в разных его уголках появлялись ростки местной идентичности.

«Академическое дело» (известное как «Дело Платонова–Тарле») и «Дело краеведов» (1929–1931 годы) разгромили уже сформировавшуюся школу изучения местной истории. По «Академическому делу» были арестованы свыше 100 человек, произведены дополнительные аресты краеведов по всей стране, несколько человек расстреляны, остальные приговорены к заключению и ссылке. По «Делу краеведов» репрессированы 92 участника краеведческих организаций Центрально-Черноземного округа (Воронежская, Орловская области), пятеро расстреляны.

В Тверской (Калининской) области в 1938 году репрессированы оказались те, кто занимался карельской историей, – так называемое «Карельское дело». Арестованы были 139 тверских карел. Среди них более 40 работников народного образования – от заведующего ОКРОНО до директоров школ и учителей, весь партийный и советский руководящий состав, работники редакции газеты «Карельская правда», работники методкабинета и Лихославльского педучилища.

На долгие годы советская историческая наука стала писаться из одного места – Москвы. Поэтому в следующую переломную эпоху, Перестройку, пришлось начинать всё заново. Преемственности не было, откуда бы она взялась? Интеллигенция дореволюционного призыва сгинула в катаклизмах отечественного ХХ столетия, «века-волкодава».  

На рубеже 1970–1980-х годов советская интеллигенция – те, кого называли ИТР – задумалась о своих корнях. Раньше-то думать было некому и некогда. В основном новоявленные краеведы были «дети войны» или люди, родившиеся незадолго до, а также вскоре после Великой Отечественной, горожане во втором поколении. Родители этих советских инженеров много и тяжело работали, чтобы дать детям образование. О прошлом родного городка или деревни знали мало или вообще предпочли забыть.

В анамнезе таких семей – раскулаченные родные, сгинувшие куда-то отцы и деды. Родителей подобных советских интеллигентов часто называют «молчаливым поколением». Стиснув зубы, они добивались какого-то более или менее приемлемого образа жизни, переезжали из бараков и коммуналок  в хрущёвки, корчевали пни на дачных участках... Тут было не до опасных разговоров о прошлом. К тому же советский проект был устремлён в будущее, именно в нём видели то хорошее, что позволяло пережить невзгоды настоящего. Коммунизм к 1980 году казался хорошим аналогом Царствия Небесного.

Выселение кулацкой семьи из села Мальчевицы. Фото: РИА Новости
Выселение кулацкой семьи из села Мальчевицы. Фото: РИА Новости

И вот 1980 год пришёл и ушёл, а коммунизм не наступил. Зато вышел роман писателя Дмитрия Балашова «Великий стол», перепахавший инженерно-технических работников города Калинина (в прошлом и будущем – Твери), как роман Чернышевского «Что делать?» – Владимира Ульянова. В то время книги выходили большими тиражами, чтение было одним из немногих доступных развлечений, поэтому абонемент в библиотеку был практически у всех. И читали все примерно одно и то же благодаря большим тиражам.

Из серии романов Дмитрия Балашова «Государи Московские» впервые читатели узнали о том, что Тверь соперничала с Москвой за право быть объединительным центром русских земель. И что могла быть альтернатива московско-ордынскому пути – Русь имела шанс стать не страной бескрайних степей и восточных подходов к управлению, а страной городов и университетов, ограничив свои просторы.  Этот образ нереализованного прошлого, который могли бы осуществить «тверские князья-рыцари», Михаил Тверской и его потомки, убитые в Орде по наущению Москвы, очень впечатлял.

Тверской актёр Георгий Пономарёв создал моноспектакль «Михаил Тверской», который потом играл всю жизнь, до своей кончины от коронавируса в 2021 году. Он и стал первым руководителем Общества Михаила Тверского, до такой степени вжившись в своего героя, что люди говорили, увидев Пономарёва: «Вон Михаил Тверской пошёл».

Любая общность лучше формируется вокруг какого-то важного дела. Для возродившегося сообщества краеведов в Калинине таким делом стала борьба за переименование Калинина в Тверь. Инициативная группа «Возвращение» в августе 1991 года даже упразднила в городе обком КПСС: активисты пришли после разгрома путча к обкому и опечатали его дверь, поставив печать «Возвращения». Работники обкома испугались грозной бумаги и решили на работу больше не ходить.

А председатель Горсовета Калинина Сергей Леонтьевич Киселёв рассказывал мне, как он, чтобы подписать указ о переименовании города обратно в Тверь, прорывался к президенту России Ельцину на каком-то форуме глав городов: «Понимаешь, я не мог вернуться домой, не подписав указа. Меня бы депутаты Ершов и Шарков потом загрызли бы, хоть на работу не выходи». Вот как опасались краеведов тогдашние власти, продутые насквозь сквозняком демократизации и гласности! 

Митинг инициативной группы по возвращению городу прежнего имени — Тверь. Фото: общественное достояние
Митинг инициативной группы по возвращению городу прежнего имени — Тверь. Фото: общественное достояние

У меня есть воспоминания активистки тверской группы «Возвращение» Елены Радчук. Это очень типичная история, как люди приходили в краеведение, поэтому приведу здесь отрывок: «В начале перестройки, когда ветер вольномыслия ворвался в нашу жизнь и из спецфондов к читателям начали возвращаться забытые книги, мне попал в руки гимназический учебник истории Российской империи. Из него я с удивлением узнала, что в моём родном городе Калинине некогда находился древний Спасо-Преображенский собор – первое каменное здание северо-восточной Руси, построенное после вторжения Золотой Орды. Здесь находились мощи великого князя всея Руси Михаила Ярославича Тверского. Мне не составило труда выяснить, что Спасо-Преображенский собор, или Спас Златоверхий, как его называет в “Хожении за три моря” тверской купец Афанасий Никитин, был взорван в период культа личности Сталина. Он находился на площади Революции (Соборная площадь), на его месте в 1955 году был установлен памятник Михаилу Ивановичу Калинину.

Этот факт до такой степени поразил меня, что когда встал вопрос о возвращении городу исторического имени Тверь, я активно включилась в это движение. Весной 1988 года я работала инженером в Калининском филиале Московского НИИ приборной автоматики (КФ МНИИПА). Один из моих друзей – сотрудник технологического отдела Дмитрий Никаноров – передал мне листочек бумаги с написанным от руки обращением к горожанам о переименовании города Калинина в Тверь, который он принёс с экскаваторного завода. Несколько дней спустя меня пригласили на заседание тверского отделения ВООПИиК, которое находилось тогда в здании индустриального техникума (март 1988 года). Приглашение на заседание ВООПИиК я передала Б.А. Ершову, работавшему тогда в КФ МНИИПА ведущим инженером и также увлекавшемуся историческим краеведением».

Что было с этими людьми потом? В 1990-е многие сумели заново найти себя, ушли из своих закрывшихся НИИ и заводских КБ в журналистику, бизнес.

Во многом из сообщества перестроечных краеведов-неформалов черпала людей возрождавшаяся Православная церковь, причём не только прихожан, но и духовенство. Именно краеведы начинали кампании за передачу того или иного храма, занятого каким-нибудь ДРСУ, местной епархии, служили молебны мирским чином, а потом тамошний владыка предлагал какому-то особо активному участнику этих молебнов рукополагаться...

Многие стали депутатами. Можно сказать, что политика последних десятилетий тоже зарождалась в краеведческом бульоне эпохи Перестройки. Впрочем, это тема отдельного рассказа.

Читайте также