А цензор кто?

В России создан экспертный центр для проверки книг на соответствие законам

Фото: Кардашов Антон / Агентство «Москва»

Фото: Кардашов Антон / Агентство «Москва»

Экспертный центр для оценки печатных и электронных книг приступил к работе на базе Российского книжного союза (РКС). Как пишут «Ведомости», в него вошли представители Российского военно-исторического общества, Роскомнадзора (РКН), Русской православной церкви, Духовного управления мусульман России, Федерации еврейских общин России, Литературного института им. Горького и других организаций.

Многие восприняли эту новость как официальное возвращение государственной цензуры взамен цензуры рынка. Панику в творческих кругах подкрепил ещё один инфоповод – выход в «Эксмо-АСТ» книги писателя Роберто Карнеро «Пазолини. Умереть за идеи», где часть текста, рассказывающая о личной жизни итальянского кинорежиссёра, была закрашена чёрным цветом. На такой компромисс в издательстве пошли, чтобы не лишать читателей возможности купить книгу и одновременно не подпасть под статью о пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений. Как отметили в пресс-службе «Эксмо-АСТ», подобная практика уже широко применяется в российских издательствах и является «более честным выбором».

Книга Роберто Карнеро «Пазолини. Умереть за идеи». Фото: издательство «Эксмо-АСТ»
Книга Роберто Карнеро «Пазолини. Умереть за идеи». Фото: издательство «Эксмо-АСТ»

Корреспондент «Стола» изучила, как развивалась цензура в России, что считалось недопустимым и оскорбительным в разные эпохи и существует ли в принципе честный выбор в условиях тотального контроля за творчеством.

В научных кругах цензура является довольно популярным объектом исследования. 

Библиографический список статей на эту тему, который приводит журнал «Цензура в России. История и современность», насчитывает тысячи источников. Исследователи выделяют несколько исторических периодов, когда власть цензурных ведомств была наиболее сильной. Это середина XIX века (эпоха царствования Николая I и Александра II), а также 20–30-е годы XX века и послевоенный период вплоть до смерти Сталина в 1953 году.

Годом, с которого принято отсчитывать историю цензуры в нашей стране, считается 1073-й. Тогда в «Изборнике Святослава» впервые ввели запрет на распространение и чтение иностранных книг. С тех пор история цензуры переживала разные этапы – от запрета Екатериной II «странных мудрствований» до массовой травли Бориса Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии.

«Сущие заблуждения» и «вредные умствования»

Говорить о цензуре в допетровскую эпоху было бы большим преувеличением. До конца XVII века в государстве российском выходило не больше двух книг в год, а если какие-то ограничения и вводились, то касались они исключительно религиозных трудов и носили единичный характер. 

Фактически история светской цензуры начинается с Петра I. Причём главным цензором выступал сам царь. Пётр лично следил за тем, чтобы в книгах не было критики власти. Но, опять же, говорить о системной цензуре и чётко сформулированных требованиях к авторам и текстам в этот период ещё рано. Систематическая цензура возникла только при Екатерине II, что во многом было реакцией на революцию во Франции.

Портрет Петра I кисти А. П. Антропова. Фото: Русский музей
Портрет Петра I кисти А. П. Антропова. Фото: Русский музей

Несмотря на собственную родословную, приверженность идеям Просвещения и переписку с Вольтером, императрица Екатерина II стремилась всеми силами ограничить иностранное влияние на умы своих подданных. Ещё в 1763 году был издан указ о контроле за выпиской иностранных книг, которым должна была заниматься Академия наук. Хрестоматийным примером «вредной» литературы Екатерина объявила роман французского философа и педагога Жан-Жака Руссо «Эмиль, или О воспитании», который противоречил привычным представлениям о нормах «доброго нрава, нас самих и российской нации». А в конце 1780-х появился ещё один, более жёсткий, указ о запрете книг, содержавших «странные мудрствования» и «сущие заблуждения», а также первая жертва цензуры среди известных людей. Автора «Путешествия из Петербурга в Москву» Александра Радищева приговорили к смертной казни за «вредные умствования, оскорбительные и неистовые выражения против сана  и власти Царской». Правда, после высшая мера наказания была заменена на ссылку в Сибирь. 

Запрет Джонатана Свифта и Вальтера Скотта 

При Павле I началась цензурная реформа. Как и его мать, он опасался мятежных идей, которые могут проникнуть в Россию из-за границы после Великой французской революции. Под запрет попали, например, «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. А в 1800 году Павел ввёл полный запрет на ввоз книг на любых иностранных языках. Правда продержался он совсем недолго и был отменён уже его сыном Александром I, который смягчил требования к текстам, но оформил цензуру как официальный институт власти – в России был принят первый Цензурный устав и начали работать комитеты по цензуре, которые отсматривали рукописи перед публикацией.

Война 1812 года тоже сыграла свою роль. Имя Наполеона Бонапарта ни в литературе, ни в театральных постановках лучше было вообще не упоминать. Кстати, как отмечает Н. Дризен в книге «Материалы к истории русского театра», требования к театральным постановкам были даже жёстче, чем к литературным произведениям, так как «книгу читает обыкновенно всякий про себя, а на зрелище собирается народ, так сказать, кличью». Также под запрет попали все исторические деятели, высказывающие социалистические, коммунистические, нигилистические взгляды, – например, деятели Французской революции (Робеспьер, Дантон, Марат). Одним из ярких примеров цензурных запретов времён Александра I стала баллада Вальтера Скотта «Замок Смальгольм». В том числе потому, что её главный герой уклоняется от долга защиты отечества.

Книга «Песни шотландской границы», Национальный музей Шотландии. Фото: Kim Traynor / Wikipedia
Книга «Песни шотландской границы», Национальный музей Шотландии. Фото: Kim Traynor / Wikipedia

«Этот дивертисмент, как глупость, запрещается»

Следующим этапом усиления цензуры, как несложно догадаться, стало восстание декабристов. При Николае I цензор стал отдельной профессией, появился единый контролирующий орган – Верховный цензурный комитет, а следовательно, и разветвлённый бюрократический аппарат. Наиболее вредной, опять же, была провозглашена французская литература, которая представляла угрозу «православию, самодержавию и народности». Были запрещены романы «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, «Учитель словесности» Александра Дюма, «Красное и чёрное» Стендаля.

От цензоров ждали чуткого понимания политического вектора и флюгерной работы в соответствии с ним. Критериев для запрета было множество. Согласно классификации Н. Дризена, это были: оскорбление религии (причём не только её критика или высмеивание, а даже выражения вроде «ей-богу!»), оскорбление нравственного чувства (как писал цензор Е.И. Ольдекоп: «порок должен быть наказанным, а добродетель вознаграждённой»), оскорбление царского достоинства и власти, а также сословий (например, была запрещена пьеса А. Островского «Свои люди – сочтёмся» за оскорбление купечества). Также существовал запрет на «пропаганду антимонархических идеологий», от которого пострадала пьеса А. Грибоедова «Горе от ума».

Иллюстрация Д. Кардовского к пьесе «Горю от ума». Фото: общественное достояние
Иллюстрация Д. Кардовского к пьесе «Горю от ума». Фото: общественное достояние

Интересно, что в это время появляется и ещё один критерий – тексты, признанные цензорами «никудышными». То есть цензор теперь выступал ещё и в роли литературного критика и мог запретить книгу или театральную постановку только потому, что она не соответствовала его эстетическим представлениям о прекрасном. Так, например, в резолюциях существовали такие формулировки, как «этот дивертисмент, как глупость, запрещается», «недостает смысла, вкуса и приличия», «запретить по безграмотству» и др.

Герцен отмечал, что цензура стала настоящей «манией» Николая I. И если поначалу граница между реальными, потенциальными и воображаемыми опасностями была условной, то после она и вовсе исчезла. А.Ф. Тютчева вспоминала о временах Николая I: «повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей рождался новый мир, но этот мир представлялся ему лишь преступной и чудовищной ересью, которую он призван был побороть и преследовал её».

«Не читал, но осуждаю»

Провозглашённая в феврале 1917 года свобода печати просуществовала совсем недолго. Уже в ноябре этого же года большевики приняли резолюцию с требованием закрыть буржуазные газеты, чтобы капиталисты как собственники типографий не могли «становиться самодержавными фабрикантами общественного мнения». С тех пор полномочия власти в сфере цензурных ограничений на протяжении 70 лет были почти абсолютными. 

В 1920-х Надежда Крупская начала кампанию по изъятию из библиотек «вредной» литературы (под запрет попали А. Дюма, И. Кант, Платон, Ф. Ницше, А. Шопенгауэр и др.). Цензоры выбрасывали и переписывали целые фрагменты, объясняя свои решения самыми фантастическими аргументами. Например, в песне «Нам песня жить и любить помогает» из фильма «Весёлые ребята» эту строчку заменили на «Нам песня строить и жить помогает», так как личные чувства строителей коммунизма должны были уходить на второй план по сравнению с производственными задачами.

Кадр из фильма «Весёлые ребята». Фото: Москинокомбинат
Кадр из фильма «Весёлые ребята». Фото: Москинокомбинат

Одной из самых скандальных историй советского периода, связанной с цензурными ограничениями, стала травля Бориса Пастернака в конце 1950-х после присуждения ему Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго». Именно она послужила причиной появления крылатой фразы: «Не читал, но осуждаю». В газеты поступали письма «негодующих» читателей. Одна из заметок называлась «Лягушка в болоте». В ней старший машинист экскаватора из Сталинграда Филипп Васильцев сравнивал писателя с бесполезной лягушкой: «Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нём до сих пор не знал, никогда его книг не читал. Допустим, лягушка недовольна и ещё квакает. А мне, строителю, слушать её некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше».

Самиздат и эзопов язык

В середине 80-х государственная цензура в СССР значительно ослабла, но реальные сроки за чтение и распространение запрещённой литературы всё ещё можно было получить. Во многом запреты имели обратный эффект – перепечатанный на машинке самиздат передавали из рук в руки и успевали прочитать буквально за ночь. Кроме того, нельзя забывать про такую непременную сопровождающую цензуры, как развитие эзопова языка. В системе строгих запретов в любые эпохи люди довольно быстро выучивались маскировать свои мысли и взгляды иносказаниями, метафорами и другими художественными приёмами.

Интересно отметить, что решение закрасить часть текста в биографии Пьера Паоло Пазолини чёрным в издательстве «Эксмо-АСТ» тоже попытались объяснить как некий художественный приём нового времени: «Так, работа Роберто Карнеро стала интерактивной: читатель сам решает, воспользоваться ли ему какими-либо источниками информации, чтобы выяснить, что же скрыто от него в данной версии издания», – приводит комментарий пресс-службы РИА «Новости».

Читайте также