«Прежде меня не было создано вещей, кроме вечных, и я буду длиться вечно; оставьте всякую надежду – вы, которые входите». Эта надпись начертана, если верить итальянскому поэту, над вратами ада; но единая трудовая школа во многих отношениях ничем не лучше и не хуже, чем ад, и над её воротами можно смело начертать то же самое.
Эта надпись, однако, не всем видна или не все могут её прочесть, и тщетная надежда длится столько же, сколько длится ад. Недавний пример таких упований – увеличение времени на преподавание многострадального предмета истории. Для того чтобы понять это, достаточно вспомнить, что наша «средняя» школа неработоспособна в принципе, а потому она будет неработоспособна и применительно к каждому конкретному предмету. Это разрушит все усилия, даже если не будет допущена в высшей степени соблазнительная ошибка – увеличение подлежащих выучиванию сведений пропорционально увеличению отпущенного времени. Но я не думаю, что наши планировщики-предметники сумеют удержаться от соблазна.
1. О причинах и поводах
В связи с этим событием – а скорее, отталкиваясь от него как от повода – имеет смысл вспомнить несколько фактов из истории преподавания истории в новой Европе. Я не смог бы взять на себя смелость говорить об общем очерке. Мы ограничимся несколькими фрагментами. Но перед тем как перейти к ним, вспомним, что писал графу А.К. Разумовскому, тогдашнему министру народного просвещения Российской империи, граф Жозеф де Местр: «Устраните без колебаний: <…> Историю. Никогда история – как предмет преподавания, требующий отдельного наставника, – не входила ни в одну систему общественного воспитания. Есть несколько специальных кафедр, доверенных выдающимся людям, которые рассуждают об истории, скорее нежели преподают её. Но это свободное преподавание, открытое лишь для того, кому заблагорассудилось бы пользоваться им. История – в книгах. Тому, кто захотел бы узнать её, следует только читать.
Вам следует лишь распорядиться, чтобы определённый час дня (например, в час обеда, как у нас в духовных заведениях) был непременно посвящён чтению полного исторического курса… поручать это можно по очереди ученикам, которые будут принимать пищу до или после. Нужно относиться к историческим сочинениям с осторожностью, потому что нет более зачумлённого рода словесности».
И ещё одну вещь следует не упускать из вида. Уже довольно давно известный блогер Богемик, тщательно скрывающий своё имя, подметил, анализируя списки тех, кого граждане той или иной страны назвали её самыми выдающимися фигурами: «Рассмотрю две группы людей. В первую входят Уинстон Спенсер Черчилль, Шарль де Голль, Конрад Аденауэр, Карл Густав Маннергейм, Антониу де Оливейра Салазар, Хуан Карлос I, Пим Фортёйн, Леонардо да Винчи, Александр Македонский и Дамиан де Вёстер.
Во вторую – Карл IV, Александр Невский, Ярослав Мудрый, Стефан III Великий и Васил Левский… Эти люди – победители проводившихся в европейских странах телевизионных анкет, аналогичных „Имени России“ в РФ… В первой – победители из стран, находившихся во времена „холодной войны“ на Западе от „железного занавеса“, во второй – победители из Европы Восточной, бывшего социалистического лагеря…
I. Абсолютное большинство из них (7 из 10 в первом случае и 4 из 5 во втором) – это правители государств… И оказалось, что величайшими люди повсюду видят глав государств, а не деятелей культуры, науки или бизнеса. Исключения есть, но они легко объяснимы…
II. Из политиков на Западе неизменно побеждали деятели середины – второй половины ХХ века.
III. На Востоке Европы выигрывали деятели полулегендарных времён, представление о которых голосующие составляли по источникам самым неожиданным, вплоть до былин и сказок… и проголосовали жители Восточной Европы – за Золотой век, бывший давным-давно не то в Средиземье, не то в далёкой галактике». Вывод достаточно простой: на Западе люди воспринимают современность со знаком плюс, на Востоке – со знаком минус (в силу социалистического провала), и фантастический Золотой век в далёком прошлом – психологическая компенсация очень неблагополучного настоящего. Очень неблагополучного.
2. Несколько слов о Франсуа Ле Вэйе
На сей раз нас будет интересовать Франсуа Ла Мот Ле Вэйе. Это несостоявшийся (а точнее, наполовину состоявшийся) наставник Людовика XIV, автор замечательного трактата «О воспитании монсеньора дофина» и первоклассный интеллектуал своего – первоклассного в интеллектуальном отношении – времени. Желающим подробнее ознакомиться с его педагогическими воззрениями я предложу прочесть эту свою статью. Кроме рассмотренной в статье книги у Ле Вэйе есть ещё одна – сборник из отдельных материалов: «География государя», «Риторика государя», «Мораль государя», «Экономика государя» (скорее надо бы перевести «Домостроительство»), «Политика государя», «Логика государя» и «Физика государя». Итальянцы, переведя эти конспекты, издали их под одной обложкой под заглавием «Школа государей и дворян», Scuola de’ Principi e de’ Cavalieri.
Ни среди четырёх столпов образования государя (религия, правосудие, финансы, военная сила), ни среди искусств – как свободных, так и механических – история не фигурирует. Нет её и среди конспектов, которые мы только что перечислили. Мы не можем утверждать, что Ле Вэйе сделал сознательный выбор в пользу ненужности исторического преподавания; мысль о выделении истории в качестве отдельного предмета могла просто не прийти ему в голову. Акцент в его книге делается на риторике – государю надлежит прежде всего быть убедительным. Впрочем, если истории нет как отдельной дисциплины, это не значит, что её нет вовсе: она пронизывает и трактат в целом, и особо те его части, которые посвящены четырём столпам государства. Но пронизывает не как систематический курс, а как набор примеров, если угодно, анекдотов – в том смысле, в каком они упоминаются в «Евгении Онегине», герою которого тоже ведь не преподавали историю как отдельный систематический предмет.
Приведём из трактата один отрывок, затрагивающий воинскую дисциплину, и предложим читателю оценить концентрацию примеров и широту кругозора: «Но в высшей степени необходимо, чтобы король был осведомлён, в какой дисциплине древние содержали их при исполнении долга; каким образом они их постоянно тренировали, откуда и происходит название exercitus, которое они давали своим армиям, – и знал, как грека уважали за то, что он удержал руку, готовую нанести врагу смертельный удар, как только он услышал, что бьют отбой, поскольку слава солдата заключается много больше в послушании, нежели в победе. Вот почему Цезарь резко упрекал свои войска, которые он вёл против Ариовиста, за то, что они дерзали интересоваться местом, куда их ведут, качеством дорог и целью их движения, покушаясь таким образом на область ответственности их генерала. Были победоносные армии, наказанные за то, что сражались вопреки данным приказам. Однажды распяли на кресте центурионов – это была казнь для рабов, а они разбили три тысячи сарматов и получили добычу, – за то, что сделали это без приказа. Что же до солдатской вседозволенности, то её должно подавлять постоянно; и император Аврелиан приказал разорвать одного из своих на двух деревьях, специально наклоненных для этой цели, за то что тот совершил прелюбодеяние с женой своего гостеприимца. При малейших ошибках их заставляли дать присягу принимать пищу только стоя. Короче, всё с того времени было приведено в столь добрый порядок, что, после того как римская армия под командой М. Скавра расположилась лагерем, было обнаружено, что яблоня усыпана плодами: солдаты довольствовались тем, что она давала им тень и покров. В нашей истории нет недостатка в примерах воинской дисциплины наших королей. Хлодвиг, направляясь в Пуату против короля готов Алариха, запретил всем в своей армии брать что-либо на территории Тура, кроме травы и воды. Был один солдат, который с применением насилия отобрал у крестьянина сено, оправдываясь тем, что это не более чем трава. Григорий Турский пишет, что король не оставил предать его смерти немедленно после того, как ему доложили об этом деле. И чтобы показать, что наши поздние времена не более неисправимы, нежели прочие, когда желают заставить соблюдать законы войны, – недавно я читал донесение о том, что произошло в армии Генриха II в Эльзасе, где сообщается, что видели повешенных жандармов с привязанными к шее гусями, чтобы было известно, как наказывается малейший грабеж.
Однако если короли так прибегают к строгости, чтобы усмирить солдатскую разнузданность, они должны иметь не меньше склонности к вознаграждению их отваги. Греки и римляне, которые, как мы только что сказали, так энергично заставляли солдат жить по правилам, находили удовольствие в изобретении наград за их доблесть; и у них было столько же разновидностей венцов, сколько можно было совершить прекрасных деяний. Подражать тому со стороны государей всегда будет хорошо, как и пользоваться всеми средствами, к которым можно незазорно прибегать, чтобы заручиться преданностью своего ополчения, и ничто не может дать им ни более близкого, ни более славного триумфа. Величайшие императоры пользовались на сей предмет, обращаясь к солдатам, прозвищем „товарищ“. Кир, кроме того, каждого солдата звал по имени. А тот понтийский царь, величайший враг, какого когда-либо имел римский народ, добавлял к тому знание двадцати двух языков, – на них он говорил с таким же количеством наций, из которых состояли его легионы. Для того чтобы вести себя таким образом, нужно иметь в качестве природного дара чудесную память, из чего вышло, может быть, что Гомер назвал Агамемнона императором греков, как если бы тот блистал этой стороной ума. Но, за отсутствием обладания ею в столь великом совершенстве, есть тысяча черт человечности, которые не менее мощно воздействуют на вооружённое множество людей, когда властитель умеет употреблять их кстати. Сицилийский король Альфонс Арагонский перевязал своим платком рану простого жандарма, – этим узлом он привязал к себе все сердца, готовые ему служить».
Но вообще сведения о различных странах, пусть и нет отдельного исторического курса, содержатся в курсе географическом. Сведения о России, которые Ле Вэйе считает нужным сообщить своему ученику, мы приведём ниже – с небольшими пропусками о собственно географических и природных реалиях.
3. Что Людовик XIV должен был знать о России, или Об Империи Московии
«Великий князь Московии включает в число своих титулов титул императора всей России, или Роксолании, а имя Князя (Knez) или Царя (Czar), которое дают ему его народы, – полагают, что последнее — искаженное имя Цезаря, – свидетельствует, что он почитается великим императором.
Не менее того Россия разделена на Белую и Чёрную, из коих последняя признаёт своим владыкой польского короля.
Стало быть, только Белая Россия, несравненно большая, нежели другая, подчинена Московиту.
Эта великая Россия также разделена на Россию обитаемую и Россию пустынную.
…Московиты – греческие схизматики. У них есть один митрополит в Москве, который больше не зависит от константинопольского, а назначает и смещает его их государь – Великий Князь. Под этим митрополитом – два архиепископа, ростовский и Великой Новогардии, о которой говорят, что она обширнее Рима. Ещё у них есть восемь епископов, которых называют владыками (Vladiques), т. е. экономами, или раздатчиками. В некоторых провинциях наличествует магометанство. И есть и языческие, как, например, Обдора, где поклоняются идолу Слата-Баба, т. е. Золотая Старица, о чём говорят все донесения.
Их язык – славянский, как и язык поляков и чехов. Во всём королевстве нет ни одной академии, ни коллежа, – там властитель рассматривается как самый учёный, более, нежели все его подданные. Город Плесков – единственный, окружённый стенами, поскольку их не имеет и Москва…
У Великого Князя Московского в его обычной гвардии – двадцать пять тысяч человек, подобно янычарам Великого Падишаха. Его основная сокровищница располагается в крепости на Бёлызере (Biolysero), рассматриваемой как неприступная благодаря своему расположению посреди озера. Он сам ищет там укрытия в военные времена. Он неограниченный владыка над жизнью и достоянием своих подданных. А что до иностранцев, он никому не дозволяет входить в свои земли, ни выходить оттуда без своего дозволения, и получают его с таким трудом, что сегодня московиты слывут самыми негостеприимными на земле».