Ветераны ушли. Что дальше?

Дедушка, голубоглазый блондин, неплохо знавший немецкий, добывал на складе одежду для тех, кому готовили  побег. Когда его разоблачили, Боборыкин спрятал его в лагерь-лазарет. Там дедушка с его могучим организмом всё же подцепил туберкулёз. А потом весь 1946 год он ходил в МГБ давать показания, рассказывал про каждую минуту, проведённую в плену: решалось, награждать его или сажать. Решили не делать ни того, ни другого. Просто велели тихо жить и не высовываться.

Другой дедушка был зенитчиком, защищал от фашистских самолётов блокадный Ленинград. Он стал кадровым военным. После войны окончил Харьковскую академию ПВО, занимался военной наукой, стал автором учебников. Потом эту академию вместе с преподавателями перевели из Харькова в Калинин (ныне Тверь) – создавалось кольцо ПВО вокруг Москвы, и Калинин был опорным центром разработок новых систем противовоздушной обороны.

Ни один мой дедушка НИКОГДА не рассказывал собственно про войну. Звучали только какие-то бытовые истории. Например, как пришлось во время отступления принять командование над солдатами с телегой с салом и спиртом, и солдатики учили молодого «товарища лейтенанта» пить спирт. Или о том, как после войны довелось побыть неделю комендантом маленького немецкого городка.

А ещё дедушки не любили ветеранов, которые в 1980-х начали массово ходить по школам со своими воспоминаниями. «Политруки» – так они их называли. Как выяснилось, тогда это было сравнительно новое явление.

В эти предпраздничные майские дни я изучала работу австралийского исследователя Марка Эделе «Советские ветераны Второй мировой. Народное движение в авторитарном государстве». Очень поучительная книга, особенно в свете того, что в российских городах и весях уже появляются новые ветераны новых боевых действий, которым, возможно, предстоит сыграть большую роль в обустройстве будущей России.

Для меня, заставшей ветеранов ВОВ из позиции внучки, уже в 1970–1980-е было большим откровением узнать, что тот канонический образ, который мы помним (бодрый седовласый человек с орденскими планками) сформировался относительно поздно. На Великую Отечественную пошли мужчины разных возрастов – не только те, кто родился, как мои дедушки, в начале 1920-х. Много было тех, кто воевал на Первой мировой и Гражданской, они до моего детства просто не дожили. Только спустя лет 40 после войны ветераны стали представителями более или менее одного поколения.

Автор книги много работал в российских архивах и подробно описал все мытарства, с которыми сталкивались возвращающиеся с фронта мужчины и женщины: от того, как тяжело было доехать до дома, до того, как трудно было где-то приткнуться, если дом разбомбили. Повезло тем, у кого были семьи, ставшие опорой при встраивании в мирную жизнь. Кстати, неизвестный мне ранее факт: многие, пройдя войну, обращались к Богу. В том числе в храмы шли офицеры и даже коммунисты. 

У Сталина, помнившего, чем закончилась для Российской империи Первая мировая война, было очень осторожное отношение к ветеранскому движению. «Не время почивать на лаврах», – так назывались газетные статьи, призывавшие фронтовиков принимать более активное участие в послевоенном восстановлении страны и не требовать особых привилегий. Советский Комитет ветеранов войны был создан лишь в 1956 году, и не для защиты прав ветеранов, а больше для внешнеполитических целей, «борьбы за мир».

Всесоюзный Совет ветеранов войны и труда, который мы помним, детище совсем поздних лет, создан в 1986 году. Лишь в 1980-е ветеранам стали положены льготы, их стали пропускать без очереди в магазинах и к 50-летию Победы попытались обеспечить всех, кто был жив, квартирами (хотя это сделать не получилось даже к 65-летию Победы).

50-летие Победы в 1995 году было ещё одним знаковым моментом. Ельцин и К^о очень боялись повторения событий октября 1993 года. Колонну с красными флагами, сформировавшуюся у Белорусского вокзала, возглавляли ещё бодрые генералы лет 75–80. И этих могучих воинов, когда колонна дошла до Красной площади,  не пустили возложить венки к могиле Неизвестного солдата у Кремлёвской стены. Власть их явно боялась.

Сделать ветеранов идеологической опорой власти пытались со времён Леонида Ильича Брежнева, который как раз во время Великой Отечественной был полковником-политруком. Но в Советском Союзе главной опорой всё же была КПСС, и ветераны не очень поддавались определению с точки зрения марксизма-ленинизма. К тому же их было много, и они были разными.

Только когда большая часть воевавших на фронтах Великой Отечественной ушла в мир иной, из них стали делать какие-то символы. «Спасибо деду за Победу!» – эти наклейки на машины появились к 70-летию Победы, когда дедов этих уже мало кто помнил живыми. Фотографии дедушек и бабушек в колоннах Бессмертного полка стали похожи на хоругви. Мы же не знали лично святых, чьи изображения несём в крестном ходе? Вот и эти лица-лики – как святые.

Для Сергея Лапенкова и его коллег, томских журналистов, придумавших Бессмертный полк, дедушки были, как и для меня, родными и любимыми людьми. А когда живая родственная связь поколений стала выхолащиваться, государство перехватило и на свой лад устроило народную инициативу. В итоге шествия отменены. 

Что дальше? Ветераны ТОЙ войны у государства почти закончились. Формирование новой генерации ветеранов – дело небыстрое и таящее много подводных камней. Интересно будет понаблюдать за предстоящими трансформациями. Только бы они были мирными.