Наше исследование приходской жизни касалось краешком и обычной мирской жизни вокруг приходов. Везде жизнь складывается по-разному, однако нам удалось увидеть некоторые относительно общие особенности, прямо влияющие на жизнь этой важнейшей ячейки церковного общества.
Начать стоит с первого и основополагающего пункта: люди стали меньше крестить своих детей, чем раньше. Вот что говорят наши информанты:
«Не каждый родитель сможет заставить своего ребёнка, взрослого ребёнка, пойти и обвенчаться. И привести даже своих внуков креститься в храм, потому что идёт разрыв в духовном мироощущении поколения, о чём мы с вами уже говорили. Пока дом не рухнул, там дух Божий актуален. Когда он рухнул, там уже бесполезно стучаться. И вот здесь буквально на днях был момент, когда пришла женщина, я её не видел, может быть, года два, она сменила место жительства: “Батюшка, вы нас потеряли?” Я их помню: были – и вот пропали просто. Причём недолго – год – ходили, а потом сменили место, и мы узнали, что там. Поэтому сильно не запечатлелись, в памяти не отложились. “Вот помните сына? Женили”. Вроде должен был ребёнок родиться. Да, так же, как меня, назвали: очень приятно, тёзка. (Смеется.) “Да, батюшка, вот не могу заставить пойти покрестить ребёнка”. – “Как не можете? Он же вместе с вами приходил, крещёный!” Женился, переехал в другой город, что-то произошло, в сознании изменилось, и жена у него крещёная, тоже приходила к нам в храм, и он сам крещёный. Вроде молодая семья, а сын категорично отказывается крестить. Вот представьте себе: как, исходя из этой ситуации, вы можете вести статистику? Никак. Они крещёные. Они венчаться не хотят. Они сына крестить не хотят. Я не знаю, что этому послужило. Может быть, потрясения внутренние, духовные. Может быть, круг общения сменился. Может быть, ещё что-то. Я не знаю».
Очевидно, это связано с изменением отношения к Церкви, но вопрос, в чём причина изменения: имеем ли мы дело с реакцией на элементы церковной жизни, которые кажутся неприятными/неприемлемыми людям? Или же перед нами просто некие духовные процессы внутри определённой социальной страты, которые происходят сами собой, без прямого участия церкви? Или комбинация факторов? Забыв о коронакризисе, немногочисленные церковные эксперты перестали говорить о проблемах с современной верой, и все эти вопросы остаются без должного изучения.
Следующий феномен, наблюдаемый, впрочем, не везде, – резкое выпадение из церковной жизни молодых людей. Основной частью прихожан часто являются «бабушки»; кое-где, в зависимости от специфики расселения, приходит много семейных людей: либо тех, кто вырос в Церкви, либо тех, кто начал посещать церковь уже после создания семьи. А вот люди, которые в 15–17 лет ходили в храм и участвовали в делах воскресной школы или приходских кружках, к 18–20 годам напрочь выбывают из церковной жизни. Опять-таки, почему? Что не ладится с пресловутой «молодёжной работой»?
Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»Наконец, это устойчивое отношение окружающих жителей прихода к православию как к прежде всего хранителю некоторой «родной этнической» традиции. Именно такое отношение выступает основной причиной неудачи построения катехизации на приходах: люди привыкли, что крещение – это занос денег, торжественное крещение, хорошо проведённый праздник. И священники, желавшие привить привычку трудиться перед крещением, осваивая основные догматы и молитвы, не смогли перебороть эту жесткую установку – или же, вводя новые условия крещения, резко изменили состав прихода и в целом основные потоки социальной энергии в рамках приходской жизни.
«Как построена подготовка ко крещению? Это очень интересно. Смешной и горький случай. Мы не крестим. У нас подготовка ко крещению полгода. Встреча 1 раз в неделю. 12 встреч. Или сколько? 24 встречи. Мы никого не покрестили. Кроме детей из нашей общины, которые рождаются. В эту субботу будет ещё крещение. У нас из пятидесятников семья перешла, и будем крестить. А так у нас в 150 метрах в стороне есть церковь, где за полчаса до крещения можно быстро пройти оглашение. Мы даже установили, что даже пожертвования не надо. Приходите, только полгода оглашайтесь. Но нет, людям проще заплатить и на полчаса до крещения прийти пораньше, чтобы тебя огласили. Все потенциальные наши крещёные крестятся там».
Эти особенности сочетаются с веяниями духовной жизни, которые я обнаруживаю среди людей своего поколения – 26–48 лет. Часто люди более или менее, но самостоятельно выстраивают своё духовное мировоззрение, и, как правило, оно оказывается агностицизмом в духе: «Ну, там что-то такое есть». То есть сведением совокупности религиозных мировоззрений к одному знаменателю – однозначности чувственного и умственного опыта прикосновения к «той стороне». Из этой установки с необходимостью вырастает и представление о равенстве всех религий: такая позиция не позволяет судить о том, например, что православная религия истинна, «в отличие от…»: фокусировка на чувственном опыте, а не на однозначности своих духовных откровений, неизбежно приводит человека к такому равенству.
Вместе с этим можно наблюдать активное присутствие восточных духовных практик и элементов мировоззрения в повседневной практике «этнических православных». Например, воцерковлённый человек вполне логично расписывает, почему нужны дети: дети – это проявление энергии, и человеку стоит их заводить, чтобы строить адекватный и подходящий ему баланс обмена энергией со Вселенной. Понятия кармы и перевоплощения в такого рода разговорах звучат часто. Более или менее начитанный человек даже готов спорить о том, была ли в Церкви изначально приемлемой идея перевоплощения – само собой, в рамках конструкции, согласно которой церковные чиновники в момент икс закрыли от людей эту информацию. Одним из важных проводников восточных духовных традиций становятся восточные же единоборства: осваивая карате либо дзюдо достаточно глубоко, человек осваивает и практики дыхания, и, соответственно, те самые элементы мировоззрения. Позанимавшись карате, кунг-фу или вин-чун 10–15 лет, человек уже готов чистить карму и специально ездит в «места силы».
Фото: Benjamin Child / UnsplashЕщё один вариант «отклонения на Восток» – случай, когда человек имеет склонность к символическому выражению своей духовной жизни. Ароматические свечи и обряды очищения помогают людям справляться с гнётом психического давления, порождаемого жизнью в городе, жизнью с людьми:
«И вот в этот момент буддизм. Я, наверное, больше обратилась не как к религии, а как к ключу, который бы привёл меня к спокойствию, равновесию и гармонии. И у меня получилось. И это было отличающим фактором – поэтому, к сожалению или не к сожалению, я отодвинула православие чуть-чуть в сторонку, и для меня буддизм стал более ведущим оплотом, ведущим к тому, чтобы жить более гармонично и не в страданиях, не в муках.
И когда я это открыла для себя, мне стало спокойней. Я стала более глубоко изучать буддизм, но это не говорит о том, что в буддизме нет понятия страдания: оно тоже встречается. Я прохожу определённые этапы в жизни, я очень много и плакала, и страдала. Это нормально, но есть очень важная составляющая, которую я не смогла получить через православие.
В буддизме это молитва или мантра, я больше люблю это называть “разговор с самим собой”, с мозгом и сердцем – когда приходишь в состояние наблюдения себя, дзен, это состояние, которое меня привело в гармонию. Я не увидела, к сожалению, я просто глубоко не копала, и, может быть, в православии есть что-то подобное, когда ты через молитвы выходишь в такое особенное состояние, у тебя мозг начинает наполняться спокойствием. К сожалению, я не смогла к этому прийти там, а вот буддизм мне это дал, и это послужило большим толчком к развитию того, что мне стало комфортнее, приятнее, и осуждений не было там».
Мы видим духовные практики, которые в церковной жизни, церковной традиции есть; есть даже немало современных текстов об этих практиках, однако конкретный человек (и это вполне типичный случай) в своих конкретных поисках в храмах эти практики не находит. Что ещё существеннее – такая любовь к буддизму не отталкивает человека от православия: он участвует в богослужениях, празднует православные праздники, участвует в таинствах – как правило, устоявшихся и популярных. Никакого противоречия для себя в этом не видит:
«У меня большое трепетное отношение к православию, потому что я выросла в этом. Потом на пути я поняла, что стоит двигаться в другую степь, не выкидывая эту. Мне это помогло дойти до идеи единства. Бог един, просто названий много. И подходов бывает много. Но если тебе комфортно, почему я должна, например, если почувствовала, что мне в этот момент хочется зайти в церковь, поставить свечку и помолиться, при этом соблюдая все каноны.. почему я должна быть каким-то чужим человеком? Нет.
Получается так, что я абсолютно спокойно соединяю это с буддизмом… Естественно, понимаю, в какие моменты я могу это делать, в какие не могу. Когда сердце просит, я понимаю, что я хочу и могу зайти сейчас, а в этот момент нет. У меня абсолютно спокойно есть буддистский алтарик и абсолютно спокойно православный алтарик. Я считаю, что молитва – она действительно едина. Способов и ритуалов много, но если они приводят к Богу и приводят к любви, зачем мы должны сожалеть о чём-то или страдать от этого. Нет, если тебе комфортно (а мне комфортно!), я могу зайти в храм абсолютно спокойно».
Фото: Агентство «Москва»Иная духовная традиция входит в жизнь современного горожанина катафатически и апофатически. Катафатический путь мы частично уже показали выше: это тихое нативное включение человека в восточную духовную традицию. Помимо логических и боевых практик человек включается также через чтение и нативный художественный опыт. Этому способствуют соответствие предлагаемых «ключей» проблемам, с которыми сталкивается человек, и общая модерная рамка мировоззрения, которая сопрягается с буддийской же толерантностью к местным культам, и непосредственная операбельность категорий и понятий этой культуры в практиках, которым человек следует:
«Абсолютно отлично отношусь к шаманизму, потому что это было испокон веков, и те же самые, например, у нас живут телеуты, сейчас у них это православие, а до этого все равно был шаманизм. И это нормально абсолютно, их никто не вырубал, не высекал. Они сами это приняли решение, и потихонечку это всё как-то время залатало и как-то правильно завоевало».
Апофатический путь прост и страшен своей популярностью: это негативный церковный опыт. Человек сталкивается ясно с одной, двумя, тремя вредными бабками, когда заходит в храм помолиться, подумать или просто утешиться, утихомириться, справиться с постигшей его душевной бурей:
«Да, мне было плохо, меня все осуждали, и это было плохо. То есть я увидела, к сожалению, в православии у меня было осуждение, и начинали: да, ты грешна, ты только искуплением, только молитвой можешь справиться».
Бывает, что человек ищет общения со священником, духовного совета или утешения, но находит в качестве пастыря человека, озабоченного прежде всего хозяйственными делами.
Сталкиваясь с таким опытом, сотни тысяч и даже миллионы людей складывают своё тихое общее мнение о Церкви. Это мнение сопрягается с отсутствием мировоззренческих конструкций «от Церкви», которые можно было бы легко и операбельно включить в свою жизнь: особенно это касается семейных проблем и личной жизни, когда страдающая от домашнего насилия женщина встречает наставления о смирении родом из XVIII века, страдающий от несчастной любви юноша находит вместо истории и подходящей психологической практики тяжеловесные мысли монахов XIV века, направленные на умерщвление всякой страсти и элементов духовной жизни, без которых монахам стоило обходиться, а вот юноше без них обойтись невозможно. И эти тяжеловесные суждения могут подаваться ещё и в рамках передачи «от бабки». Не отрицая пользы святоотеческих рекомендаций, нельзя и отрицать того, что всё хорошо в своём контексте.
В итоге люди, сохраняя положительное отношение к Церкви в целом как к хранительнице традиций и проводнику «благодати» в решающие моменты жизни, отдаляются от церковных практик и традиций в своей актуальной, как правило, городской, наполненной контактами, психическими перегрузками, столкновениями с иными культурами и традициями жизни. Церкви остаётся то, что она делает неплохо: символическое оформление и осуществление тех традиций, которые видятся аутентичными; на которых уже много поколений строится культурная и духовная жизнь человека. Но сердце – сердце, которое одно и нужно было Господу, – ей отдавать всё чаще не хотят.
