О жизни, смерти, войне и мире

Лучший способ помочь подростку ответить на вопрос «Кто я?» – создать условия для того, чтобы он играл. Только игры у него особые и правила не такие, как с малышами. Подростковую игру изучают в Московском государственном психолого-педагогическом университете (МГППУ). Мы поговорили с Ольгой Рубцовой, руководителем Центра междисциплинарных исследований современного детства МГППУ, о том, как правильно играть с подростком, чтобы помочь ему адаптироваться, социализироваться, а иногда и выжить

Фото: Максим Мишин / Агентство «Москва»

Фото: Максим Мишин / Агентство «Москва»

Ольга Рубцова. Фото: МГППУ
Ольга Рубцова. Фото: МГППУ


– Ольга Витальевна, чем подростки отличаются от детей 9 лет и от взрослых?

– Подростковый возраст – уникальный период, когда в ребёнке удивительным образом сочетаются детские и взрослые черты. С одной стороны, подростки любят веселиться, играть, с другой – начинают активно включаться в социум, брать на себя взрослые роли. В этом возрасте у ребёнка развивается понятийное мышление и рефлексия. Мы все, наверное, замечали, что подростки любят размышлять на философские темы: о жизни и смерти, о войне и о мире. Для них это не просто отвлечённые беседы, а потребность, которая как раз-таки связана с особенностями мышления. И здесь взрослым важно быть готовыми выслушать, поддержать диалог. Ведь в процессе этих бесед у подростков развивается самосознание, формируется образ собственного «Я». Все эти психологические явления крайне сложны, и требуется немало времени для того, чтобы они раскрылись, или, говоря научным языком, интериоризировались. Так вот интериоризация разворачивается в ведущей деятельности, которая по форме очень напоминает игру.

– В чём её особенность?

– Главное в ней – возможность проявлять инициативу, экспериментировать, пробовать. Немецкий психолог Уильям Штерн в начале ХХ века говорил о «серьёзной игре» подростков, в которой они воображают, изображают, придумывают, но при этом остаются серьёзными и не воспринимают происходящее как игру в строгом смысле слова. Если подойти к подростку и сказать: «Давай поиграем?» – он сделает квадратные глаза и не согласится. При этом, если посмотреть, например, на подростковые субкультуры, то мы увидим много элементов игры. Тинейджеры «играют» в готов, эмо, хиппи, примеряя на себя новые образы и стили. Только, в отличие от маленьких детей, они не просто копируют взрослые отношения, а как бы моделируют их, стараясь освоить социальные нормы и включиться в социум. Мне как специалисту, посвятившему более 12 лет исследованиям подросткового возраста, близка идея, что ведущая деятельность современных подростков – ролевое экспериментирование, или экспериментирование с психологическими ролями.

– Для чего нужен эксперимент?

– Эксперимент подростков – очень важная вещь, жизненная необходимость. Подростку нужно встроиться в социум. Смотрите, у ребёнка помладше – минимальный набор социальных ролей: сын, брат, ученик. На стадии перехода ко взрослости ему нужно каким-то образом осваивать новые роли – студента, работника, мужа, жены… Для этого он отвечает на очень сложные вопросы: «Кто я и кем я хочу быть?», «Что мне близко, а что чуждо?». Это и есть поиск себя. И тут важно предоставить подростку пространство для эксперимента, потому что если он не найдёт это пространство в семье или в школе, то обязательно будет искать где-то ещё и рискует уйти в неконтролируемые формы эксперимента: улица, субкультура, а в экстремальных проявлениях – секта или эскапизм в виртуальную среду.

– Как выстроить пространство для подросткового эксперимента?

– В нашем центре мы около шести лет занимаемся проектами, которые пытаются ответить на этот вопрос. И приходим к выводу, что прежде всего такое пространство необходимо выстраивать в школе, где подростки проводят значительную часть времени. Им нужно предлагать такие формы учебной деятельности, где они не просто сидят, слушают, записывают, но вовлекаются в различные формы экспериментирования. В одном из наших проектов мы, например, убедились, что эффективной площадкой для такого экспериментирования является театр. Лет шесть назад мы запустили первый проект в школе – «Мультимедиатеатр». Наш театр не просто форма самовыражения, а технология обучения и воспитания, которая легко встраивается в образовательную программу. И, знаете, это потрясающе. Удивительный опыт, невероятные отклик и результаты.

– Расскажите о них подробнее, пожалуйста.

– Многие школы практикуют театр для подростков. Но в большинстве случаев это репродуктивная форма работы, когда педагог приносит сценарий и раздаёт роли. В нашем «Мультимедиатеатре» всё принципиально иначе. От замысла до сценария, от декораций до музыки, – всё делают сами подростки. Фактически это такой вариант проектной и исследовательской деятельности, где наша задача – сопровождать, помогать, не навязывая сценарий или сюжетный поворот. Труднее всего приходится педагогам, потому что они не привыкли так работать. Обычно, когда мы приходим в новую школу, нам говорят: «Ой, у нас на театр и другие развлечения просто времени нет, нужно к экзаменам готовиться».  А мы предлагаем театр как форму освоения знаний, которую можно привязать к любому предмету, даже к естественным наукам.

– Как театр привязать к химии?

– Например, пару лет назад, сразу после пандемии, в подмосковном городе Ступино ребята ставили спектакль на тему ковида и самоизоляции. А мы вписывали их постановку в учебную программу. В процессе работы над сюжетом школьники проводили исследования по вакцинации, изучали, какие химические реакции идут в организме, что происходит в клетках. Результаты мини-исследований вплетались в канву спектакля. Использовали и элементы информатики: средства мультимедиа, видеосъёмка. Думаю, даже математику можно преподносить в виде театральных форм.

– В чём главное отличие вашего театра?

– Главное действующее лицо в нашем театре – подросток. Он творит, экспериментирует, пробует себя. В репродуктивном театре он не имеет реальной возможности эксперимента, хотя даже такие формы тинейджеров привлекают. Наша же задача заключается, с одной стороны, в простраивании пространства для их развития через эксперимент, а с другой – для их  обучения, создания индивидуальных образовательных траекторий. Например, сидит перед нами класс. Все очень разные. Есть отличники и двоечники, мотивированные и совершенно не мотивированные. И мы предлагаем богатую палитру разных форм взаимодействия. Можно стать автором сценария. Не хочешь, не умеешь – пробуй рисовать костюмы, подбирать музыку, заниматься хореографией. Не нравится? Пожалуйста: будь актёром. Боишься сцены? Попробуй себя в роли оператора мультимедиа. А при желании испытай себя сразу в нескольких ролях. Наш театр даёт выбор. Кто-то глубже входит в предмет, кто-то – более поверхностно. Но результат получается невероятный. За шесть лет мы реализовали несколько таких проектов в разных школах Москвы и Подмосковья. И увидели, что эти театральные формы действительно повышают мотивацию и вовлечённость в учебный процесс, развивают метапредметные компетенции и предметные результаты, формируют коммуникативные и социальные навыки, оттачивают умение работать в команде, позволяют преодолевать буллинг и межличностные конфликты, повышают уровень благоприятного климата в классе. Другой вопрос: для того чтобы это реально работало, нужна колоссальная мотивация педагогов, их желание осваивать новые формы взаимодействия с учениками. Это главный вызов нашей разработки. Быстро объяснить и уйти не получится, нужно учить педагогов обучать и воспитывать через театр.

– Как вы оцениваете перспективы школьных театров в России?

Они уже давно отмечены на государственном уровне. Существует дорожная карта, согласно которой к 2024 году в каждой школе должен быть театр.

– Так 2024 уже наступил.

– Да, мы явно отстаём. Давно говорится о необходимости системного внедрения театральных практик в образовательный процесс. Работа коллектива нашего центра отмечена на самом высоком уровне. В 2022 году наш проект «Мультимедиатеатр» вошёл в топ-100 лучших проектов форума «Сильные идеи для нового времени». И сейчас мы вышли на этап, когда уже можем написать методическое пособие для педагогов с конкретными сценариями и рекомендациями для тех, кто хочет использовать театр в педагогической практике.

– Очень интересно!

– Мы работали и с очень сложными классами, где дети были абсолютно демотивированными и демонстрировали очень низкие показатели академической успеваемости. Результаты превзошли все наши ожидания: в одном классе удалось даже преодолеть жёсткий буллинг, сплотить разобщённый учебный коллектив. Для нас это было колоссальным результатом. Педагоги потом говорили, что, когда мы ушли, в школе стали применять театральные практики на уроках. Мы увидели, что наши разработки действительно работают.

– Почему они работают?

– Возвращаясь к началу разговора, повторю, что мы создаём пространство, где подростки не просто приобретают знания, а одновременно решают возрастные задачи: экспериментируют, пробуют себя в новых ролях и позициях, самоутверждаются. В этом возрасте учебные мотивы уходят на второй план. На первом появляются социальные мотивы и потребность в самоутверждении. В условиях театральной деятельности мы даём подросткам возможность искать себя, а параллельно предлагаем предметное содержание. В итоге у детей возрастает учебная мотивация, вовлечённость в учебный процесс.

– Существуют другие удачные формы экспериментирования?

– Да, конечно. Подросткам подойдёт и проектная, и исследовательская – любая деятельность, где есть поле и пространство для проявления себя. Можно использовать соревновательные формы работы, командные, потому что они создают условия для самоутверждения.

– В такие проекты должны вовлекаться статусные люди: учёные, режиссёры?

– Вы знаете, очень хорошо, когда в школу приходит внешний человек, который действует в команде с педагогом. Тут ещё надо отметить невероятно важный момент: подростки не воспринимают никакое давление. Для них авторитетом является не тот, кто авторитарен. Они хорошо воспринимают такие формы взаимодействия, когда педагог становится на позицию партнёра, сопереживающего участника.

– А в своей семье родитель может создать полезное пространство?

– Безусловно, от родителей тоже очень многое, конечно, зависит. Но родителям сложнее, потому что возрастная особенность подростков – сепарация от родителей. Подростковый негативизм, отказ от общения обусловлены возрастной потребностью. Как психолог я бы посоветовала родителям очень внимательно выстраивать отношения со своим ребёнком на более ранних этапах взросления, не терять контакта, ведь в подростковом возрасте все углы обязательно обострятся. И лучше заранее научиться быть со своим ребёнком на одной волне, суметь вовремя уйти от авторитарной позиции, привычки говорить: «Нельзя, запрещено, не нужно». Научиться быть тем, кто готов разговаривать, обсуждать, экспериментировать, исследовать – вместе с ребёнком. В родителе подросток должен чувствовать не просто авторитет и опору, но и друга, готового с ним пройти через трудности возраста. Это очень сложно, но без этого мы рискуем увидеть подростка, уходящего от нас в виртуальное пространство или в другие нежелательные формы эксперимента.

– Какой может быть совместная игровая деятельность с родителями?

– Самой разной. Я, например, знаю прекрасный опыт, когда родители вместе с ребёнком играют в видеоигры. Вместо того чтобы выключать компьютер, обрезать интернет, стучать кулаком по столу и говорить: «Оторвись от экрана», они вместе увлеченно строят виртуальный мир. Сам факт готовности родителя пойти на такой контакт для подростка многое значит.

– Когда вы говорите о выстраивании пространства, то подразумеваете, что физически обустроить комнату тоже важно?

– Конечно. Она должна быть открытой для возможностей, построения экспериментов. В подростковом возрасте каждый хотел свою комнату как-то переиначить: обклеить чем-то, переделать дизайн. Это тоже проявление поиска своей идентичности, потребности самоутверждения. В школе я всегда говорю, что надо стараться, если есть такая возможность, чтобы подростковые классы отличались от младших. Пусть там будут пуфики, которые можно перемещать, двигать, какая-то доска, где можно приклеивать бумажки, писать свои мысли, одна-две стены, которые им разрешено будет по-своему оформлять. Каждый новый способ проявить себя очень важен. 

– И то же самое можно сделать дома?

– Разумеется. Можно, например, купить смайлы-магниты для холодильника, которые показывают, какое у меня сегодня настроение, какая эмоция, что я чувствую, настроен я говорить или не настроен. Знаковая система тоже хорошо работает.

– В одном интервью вы упомянули, что игры с подростками могут решать огромное количество проблем, вплоть до снижения риска суицида. Что вы имели в виду?

– К сожалению, Россия занимает одно из первых мест в мире по подростковым суицидам. С моей точки зрения, это связано в том числе с тем, что подросткам не хватает пространств для самовыражения. Часто ни школа, ни семья не учитывают возрастные особенности детей. Знаете, целенаправленных суицидов значительно меньше, чем попыток привлечь внимание, которые заканчиваются трагически. Экспериментирование, контакт с подростком, совместное проигрывание каких-то моментов могут помочь избежать суицидального, аутоагрессивного и другого нежелательного поведения, потому что в диалоге – с родителем, с педагогом – подросток раскрывается, чувствует, что нужен и его мнение важно.

– Приведите пример ситуации с подростком, чтобы он понял, что его мнение важно, его слышат.

– Представим ситуацию, что подросток не идет на контакт, закрылся. Надо искать любую форму контакта: давай поиграем в футбол, в видеоигру, поделаем что-то вместе. Найди интересный рецепт, и мы его вместе приготовим. Что тебе хочется? Пойдем посмотрим какой-то фильм? А хочешь, пойдём в поход? Может быть, тебя какой-то спорт заинтересовал? Нужно всё время поддерживать инициативу подростка, даже если она кажется нелепой, а не реагировать: «Ой, нет, только не это». Через совместную деятельность можно и нужно пытаться выйти на диалог, стараться поговорить, обсудить. Ни в коем случае нельзя уходить от обсуждения каких-то тем. С подростком не может быть тем табу. Иначе он закроется и будет искать информацию на других площадках.

– Что делать, если ребёнок совершенно закрылся?

– Действительно, бывают ситуации, требующие вмешательства психолога. Но лучше не доводить до этого. Главное – в любой ситуации держать контакт с ребёнком, не терять его.

– И всячески вовлекать его мнение в жизнь семьи?

– Да-да. Подросток должен быть полноценным участником семейной жизни. Чувствовать, что его мнение тоже учитывается, что он может на что-то влиять. Самая большая ошибка – продолжать относиться к ребёнку 12, 13, 14 лет, будто ему всё ещё 10. Это потом отольётся.

– Видеоигры – бич современных подростков. Родителям страшно, что их дитя безвозвратно уйдет в виртуальные миры.

–  Они уходят в виртуальную реальность от проблем и чтобы поэкспериментировать там, если не получается здесь. Попробовать там себя в ролях, которые хочется, но не удается реализовать здесь. Грубо говоря, в школе я ботаник и очкарик, а здесь – могущественный супермен. Чтобы подросток не уходил в видеоигры с головой, нужно ему дать альтернативу в реальной жизни. Предлагать походы, поездки, ролевые игры, спорт – что угодно, что может перетянуть, вовлечь в реальную жизнь.

– Что вы думаете о социальных сетях?

– Ситуация, аналогичная видеоиграм. Ребёнку нужна живая альтернатива. Общение в соцсетях всегда будет привлекательным. Я как специалист считаю, что полный уход в виртуальную среду всегда связан с отсутствием интересных альтернатив в реальной жизни. Подростки любят тусоваться. Если для этого будут реальные площадки, они на них придут. И соцсети станут просто дополнением к реальной жизни, а не её подменой.

Что нужно сделать, чтобы подросток конструктивно ответил на вопрос «Кто я?»

– Помочь подростку пройти путь поиска. Мы должны быть рядом, помогать проживать неудачи, открытия, сложности. Помогать выстраивать подростку собственную дорогу. Но при этом пропустить вперёд, чтобы он шёл сам.

 

 

Читайте также